Наносон и микросиеста. Чем состояние полудремы полезно для мозга
---
Подремать после ланча, отключиться, уронив голову на плечо соседа, поплавать между сном и явью, пока надрывается будильник, — все это, на первый взгляд, действия абсолютно бесполезные. Их единственный очевидный исход — потерянное время, растерянные соседи и затерявшиеся между звонками будильника планы на ближайшее будущее. Но, к счастью, у подобных состояний есть и неочевидная светлая сторона: при правильном использовании они могут принести нам пользу.
То, что обычно зовется полусном или дремой, имеет внушительный временной и описательный диапазон. Нас интересуют два вида дремы: наносон, то есть короткая отключка вроде клевания носом между станциями в метро, и ее более продолжительная версия в 10–25 минут. Для удобства назовем ее так-себе-сиестой.
Технически они отличаются друг от друга. В первом случае наш мозг остается на 1-й стадии сна (non-REM, или сомноленция), где альфа-ритмы сменяются тэта-ритмами, обеспечивающими нам глубокую релаксацию. Во время так-себе-сиесты мы, как правило, переходим в сон средней глубины (сонные веретена), где наше сознание потихоньку отключается, а к тэта-ритмам добавляются сигма-ритмы.
Небольшой отдых (NASA рекомендует дремать около 26 минут) серьезно улучшает остроту мышления, восприятие, выносливость, настроение, а также прокачивает память, так как стимулирует работу гиппокампа, где кратковременная память трансформируется в долговременную.
После небольшой дремы новая информация, поступившая в наш мозг, закрепляется там лучше, что наглядно показывает эксперимент исследователей из Йоркского университета: испытуемым зачитывают прилагательные и подходящие им ассоциации, после чего подопытные отправляются прикорнуть. Ученые снова повторяют прилагательные, а в голове дремлющих, как показывает ЭЭГ, возникают соответствующие ассоциации. Как уверяют британцы, все благодаря шпинделям сна (всплески активности мозга, фиксируемые ЭЭГ) — чем больше их в нашем мозгу, тем проще нам вспоминать свежеусвоенную информацию.
В отличие от краткого сна наносон вряд ли приносит серьезную пользу организму (этот вопрос сейчас на рассмотрении в научном мире), но у него есть другое, более любопытное свойство: он делает наше воображение более изощренным, как если бы мы постоянно пялились на картины Сальвадора Дали. И это сравнение не случайно.
Дали, безумец и хитрец, возвел воровство у состояния полусна до уровня художественного метода. Для этого он разработал собственную фантасмагорическую технику: «вам следует сесть в удобное кресло, желательно в испанском стиле, откинуть голову назад. Ваши руки должны лежать на ручках кресла полностью расслабленные. В этом положении держите зажатым между большим и указательным пальцем левой руки большой тяжелый ключ». Вы засыпаете, мышцы постепенно расслабляются, ключ грохается о поднос, вы просыпаетесь, а вдохновение, захваченное между явью и не-явью, остается с вами. Имя этому вдохновению — гипнагогия.
Ее неофициальное название — «феномен лица в темноте», которое гипнагогия получила за свою способность вызывать сонный паралич, состояние, в котором сознание человека уже проснулось, а мышцы тела все еще находятся в атонии. Сонный паралич, в свою очередь, провоцирует мощные галлюцинации, самая эффектная из которых — темные пятна антропоморфной формы на границах периферического зрения и явное ощущение чьего-то присутствия поблизости. В фольклоре многих народов такие галлюцинации превратились в образ «человека-тени», а в чувашской мифологии появился целый демон, Вупар пусать.
Сонный паралич — явление крайне редкое, в отличие от визуальных, слуховых и тактильных галлюцинаций как таковых.
Заполучить гипнагогические видения человек может только в промежутке между еще-не-сном и уже-не-бодрствованием, и наоборот, то есть в момент засыпания и —реже — просыпания (гипнопомпические видения), а также во время легкой дремы, балансирующей между тем и другим.
Но, помимо сюрреалистических образов, так привлекавших Дали и интересных, пожалуй, только творческой братии, сам процесс передачи прав руководства бессознательному без выключения сознания может быть полезен всем.
По мере засыпания наш мозг перестает уделять внимание внешним раздражителям и устанавливает частичную блокаду на входящие-исходящие сигналы. Необходимость обрабатывать сенсорные импульсы, поступающие из вечно зудящего мира, ослабевает, посты в нашем мозгу закрываются, а регулировщики сбегают на перекур. Мозг постепенно отключает одну зону за другой. Те области, которые при бодрствовании работают сообща, в момент засыпания оказываются отрезанными от коммуникации с напарниками.
Такое разделение порождает новые, неожиданные ассоциативные связи, свободные от тоталитарного категориального мышления, которое играет двоякую роль в нашем познании.
Оно помогает нам делать обобщения и упорядочивать поступающую извне информацию, но вместе с тем лишает нас свежести восприятия, а объекты, приносимые в жертву классификации, — уникальности. Засыпая, мы сбрасываем эти оковы вместе с привычкой ходить проторенными тропами и, как следствие, мыслим намного креативнее.
Способность нашего мозга бессознательно порождать креатив Томас Метцингер, изучающий человеческое сознание через философию, когнитологию и исследование осознанных сновидений, обозначает как «автокреативное состояние ума», отдаленно похожее на психотипическое. Ярче всего автокреативность проявляется во время строительства сновидений.
Погружаясь в сон, мы оказываемся в окружении беспорядочных внутренних сообщений, формируемых PGO-волнами, электрическими вспышками нейронной активности в нескольких участках мозга (варолиевом мосту, латеральном коленчатом ядре гипоталамуса и затылочной первичной зрительной коре).
Сновидения и агент – участник сна, то есть наше временное новое я, возникают, когда мозг пытается собрать из хаоса внутренних самопорожденных сигналов более-менее внятный нарратив.
Формирование самого сна происходит в стволе мозга, причем довольно беспорядочно, а сочинением истории, объясняющей эту фантасмагорию, занимается передний мозг. По мнению Томаса Метцингера (противоположному психоанализу), сновидение — это субъективное переживание передним мозгом активации ствола мозга и его способ хоть как-то эту ситуацию прояснить. Вдобавок к обилию необычных сигналов он получает чертовски непростые условия для прояснения. С одной стороны, передний мозг лишен привычного состояния бодрствования, которое призван регулировать, а с другой, он находится в чрезвычайном положении метакогнитивного дефицита. То есть имеет невыполнимую задачу: осмыслить изнутри порождаемое состояние, не имея возможности адекватной рефлексии. Отчасти поэтому логика сновидений настолько причудлива.
В 1-й и 2-й стадиях сна, когда сознание и бессознательное обретают хрупкий баланс, сновидческая логика уже начинает работать, но сами сны еще не сформированы, а агент – участник сна еще не вылеплен из глины. Автокреативность пока не направлена на сюрреалистическую рефлексию, а мы не окончательно откреплены от реальности. В таких условиях наш мозг занимается обработкой событий дня, брошенных мыслей и нерешенных задач.
Этим непредсказуемым свойством мозга активно пользовались Эйнштейн, Тесла и другие наездники творчества-гениальности.
Томас Эдисон, подобно Дали, усаживался в кресло (неизвестно, в испанском ли стиле) с бутылкой воды в руке и дремал до того момента, пока бутылка не упадет и не разбудит его. После таких экзекуций Эдисон частенько обнаруживал в своей голове парочку дивных новых идей.
Творческий поиск — это процесс, в котором участвует как сознание, так и бессознательное, о чем еще в 1926 году нам любезно поведали социальный психолог Грэм Уоллес и психолог-математик Жак Саломон Адамар. Проанализировав способы работы различных ученых, они предложили научную классификацию процесса творчества, включающую четыре этапа: 1. подготовку, в течение которой как можно точнее формулируется и обдумывается задача; 2. инкубацию — время, на которое о задаче следует забыть, а ум отпустить «погулять»; 3. озарение, то есть интуитивное решение, выданное бессознательным; и 4. проверку идеи на прочность.
Значимость периода инкубации, во время которого мы отключаемся от задачи, не отключаясь от нее, подтверждают многие современные ученые.
Бессознательное так хорошо штампует «озарения» по нескольким причинам: его скорость в разы выше медлительной логики, язык — совершеннее, так как речь идет о символах, а сам поиск решения — вариативнее и ведется сразу в нескольких направлениях.
Некоторые ученые, экспериментаторы и эзотерики уверяют, что помимо полусна для охоты за озарениями можно использовать транс, сутры йоги Патанджали, бинауральные ритмы или депривацию сна как радикальный способ войти в зазеркалье. Иными словами, для вызова творческой эрекции плохих средств не бывает. Но проблема в том, что использование автокреативности сна — сам по себе довольно экспериментальный способ развинчивания «редуцирующего клапана мозга», как сказал бы Хаксли. Часть современных исследований однозначно опровергает связь сна и творческой проницательности, в то время как другая однозначно ее подтверждает.
Косвенно ко второй команде примыкают исследователи, изучающие связь внезапных творческих откровений и сенсорных ограничений. К примеру, американские психологи выяснили, что переключение внимания с внешних раздражителей на внутренние процессы уменьшает когнитивную нагрузку и улучшает творческие способности.
Научная экспедиция ученых из США и Италии порадовала мир другим открытием: наши озарения связаны с уменьшением количества визуальной информации, поступающей в мозг.
Проведенный ими эксперимент показал, что испытуемые, привлекавшие аналитику при решении предложенной им задачи, моргали редко, быстро и все силы направляли на обдумывание проблемы. Те, кто справлялся с трудностями по принципу «Эврика!» (феномен «Ага!»), напротив, выглядели как утомленные жизнью старики, дремлющие в кресле-качалке, — прикрывали глаза, неспешно моргали. Да и в целом вели себя более расслабленно: часто отвлекались, чтобы потупить взор, глядя на пейзаж за окном или стену напротив.
Будем надеяться, что Эдисону, Эйнштейну, Дали и как минимум половине исследователей сна можно верить и дремоту из праздной прихоти или побочного эффекта усталости можно превратить в источник творческой активности и генератор нетривиальных идей. А пока у нас есть железно доказанные когнитивные бонусы от непродолжительной сиесты, что уже неплохо. Задремав посреди совещания, невыносимо скучного свидания или ужина с дальними родственниками и попавшись, всегда можно с чувством непоколебимой уверенности заявить, что ты просто повышал эффективность работы мозга, дабы сделать эту встречу еще краше.
То, что обычно зовется полусном или дремой, имеет внушительный временной и описательный диапазон. Нас интересуют два вида дремы: наносон, то есть короткая отключка вроде клевания носом между станциями в метро, и ее более продолжительная версия в 10–25 минут. Для удобства назовем ее так-себе-сиестой.
Технически они отличаются друг от друга. В первом случае наш мозг остается на 1-й стадии сна (non-REM, или сомноленция), где альфа-ритмы сменяются тэта-ритмами, обеспечивающими нам глубокую релаксацию. Во время так-себе-сиесты мы, как правило, переходим в сон средней глубины (сонные веретена), где наше сознание потихоньку отключается, а к тэта-ритмам добавляются сигма-ритмы.
Небольшой отдых (NASA рекомендует дремать около 26 минут) серьезно улучшает остроту мышления, восприятие, выносливость, настроение, а также прокачивает память, так как стимулирует работу гиппокампа, где кратковременная память трансформируется в долговременную.
После небольшой дремы новая информация, поступившая в наш мозг, закрепляется там лучше, что наглядно показывает эксперимент исследователей из Йоркского университета: испытуемым зачитывают прилагательные и подходящие им ассоциации, после чего подопытные отправляются прикорнуть. Ученые снова повторяют прилагательные, а в голове дремлющих, как показывает ЭЭГ, возникают соответствующие ассоциации. Как уверяют британцы, все благодаря шпинделям сна (всплески активности мозга, фиксируемые ЭЭГ) — чем больше их в нашем мозгу, тем проще нам вспоминать свежеусвоенную информацию.
В отличие от краткого сна наносон вряд ли приносит серьезную пользу организму (этот вопрос сейчас на рассмотрении в научном мире), но у него есть другое, более любопытное свойство: он делает наше воображение более изощренным, как если бы мы постоянно пялились на картины Сальвадора Дали. И это сравнение не случайно.
Дали, безумец и хитрец, возвел воровство у состояния полусна до уровня художественного метода. Для этого он разработал собственную фантасмагорическую технику: «вам следует сесть в удобное кресло, желательно в испанском стиле, откинуть голову назад. Ваши руки должны лежать на ручках кресла полностью расслабленные. В этом положении держите зажатым между большим и указательным пальцем левой руки большой тяжелый ключ». Вы засыпаете, мышцы постепенно расслабляются, ключ грохается о поднос, вы просыпаетесь, а вдохновение, захваченное между явью и не-явью, остается с вами. Имя этому вдохновению — гипнагогия.
Ее неофициальное название — «феномен лица в темноте», которое гипнагогия получила за свою способность вызывать сонный паралич, состояние, в котором сознание человека уже проснулось, а мышцы тела все еще находятся в атонии. Сонный паралич, в свою очередь, провоцирует мощные галлюцинации, самая эффектная из которых — темные пятна антропоморфной формы на границах периферического зрения и явное ощущение чьего-то присутствия поблизости. В фольклоре многих народов такие галлюцинации превратились в образ «человека-тени», а в чувашской мифологии появился целый демон, Вупар пусать.
Сонный паралич — явление крайне редкое, в отличие от визуальных, слуховых и тактильных галлюцинаций как таковых.
Заполучить гипнагогические видения человек может только в промежутке между еще-не-сном и уже-не-бодрствованием, и наоборот, то есть в момент засыпания и —реже — просыпания (гипнопомпические видения), а также во время легкой дремы, балансирующей между тем и другим.
Но, помимо сюрреалистических образов, так привлекавших Дали и интересных, пожалуй, только творческой братии, сам процесс передачи прав руководства бессознательному без выключения сознания может быть полезен всем.
По мере засыпания наш мозг перестает уделять внимание внешним раздражителям и устанавливает частичную блокаду на входящие-исходящие сигналы. Необходимость обрабатывать сенсорные импульсы, поступающие из вечно зудящего мира, ослабевает, посты в нашем мозгу закрываются, а регулировщики сбегают на перекур. Мозг постепенно отключает одну зону за другой. Те области, которые при бодрствовании работают сообща, в момент засыпания оказываются отрезанными от коммуникации с напарниками.
Такое разделение порождает новые, неожиданные ассоциативные связи, свободные от тоталитарного категориального мышления, которое играет двоякую роль в нашем познании.
Оно помогает нам делать обобщения и упорядочивать поступающую извне информацию, но вместе с тем лишает нас свежести восприятия, а объекты, приносимые в жертву классификации, — уникальности. Засыпая, мы сбрасываем эти оковы вместе с привычкой ходить проторенными тропами и, как следствие, мыслим намного креативнее.
Способность нашего мозга бессознательно порождать креатив Томас Метцингер, изучающий человеческое сознание через философию, когнитологию и исследование осознанных сновидений, обозначает как «автокреативное состояние ума», отдаленно похожее на психотипическое. Ярче всего автокреативность проявляется во время строительства сновидений.
Погружаясь в сон, мы оказываемся в окружении беспорядочных внутренних сообщений, формируемых PGO-волнами, электрическими вспышками нейронной активности в нескольких участках мозга (варолиевом мосту, латеральном коленчатом ядре гипоталамуса и затылочной первичной зрительной коре).
Сновидения и агент – участник сна, то есть наше временное новое я, возникают, когда мозг пытается собрать из хаоса внутренних самопорожденных сигналов более-менее внятный нарратив.
Формирование самого сна происходит в стволе мозга, причем довольно беспорядочно, а сочинением истории, объясняющей эту фантасмагорию, занимается передний мозг. По мнению Томаса Метцингера (противоположному психоанализу), сновидение — это субъективное переживание передним мозгом активации ствола мозга и его способ хоть как-то эту ситуацию прояснить. Вдобавок к обилию необычных сигналов он получает чертовски непростые условия для прояснения. С одной стороны, передний мозг лишен привычного состояния бодрствования, которое призван регулировать, а с другой, он находится в чрезвычайном положении метакогнитивного дефицита. То есть имеет невыполнимую задачу: осмыслить изнутри порождаемое состояние, не имея возможности адекватной рефлексии. Отчасти поэтому логика сновидений настолько причудлива.
В 1-й и 2-й стадиях сна, когда сознание и бессознательное обретают хрупкий баланс, сновидческая логика уже начинает работать, но сами сны еще не сформированы, а агент – участник сна еще не вылеплен из глины. Автокреативность пока не направлена на сюрреалистическую рефлексию, а мы не окончательно откреплены от реальности. В таких условиях наш мозг занимается обработкой событий дня, брошенных мыслей и нерешенных задач.
Этим непредсказуемым свойством мозга активно пользовались Эйнштейн, Тесла и другие наездники творчества-гениальности.
Томас Эдисон, подобно Дали, усаживался в кресло (неизвестно, в испанском ли стиле) с бутылкой воды в руке и дремал до того момента, пока бутылка не упадет и не разбудит его. После таких экзекуций Эдисон частенько обнаруживал в своей голове парочку дивных новых идей.
Творческий поиск — это процесс, в котором участвует как сознание, так и бессознательное, о чем еще в 1926 году нам любезно поведали социальный психолог Грэм Уоллес и психолог-математик Жак Саломон Адамар. Проанализировав способы работы различных ученых, они предложили научную классификацию процесса творчества, включающую четыре этапа: 1. подготовку, в течение которой как можно точнее формулируется и обдумывается задача; 2. инкубацию — время, на которое о задаче следует забыть, а ум отпустить «погулять»; 3. озарение, то есть интуитивное решение, выданное бессознательным; и 4. проверку идеи на прочность.
Значимость периода инкубации, во время которого мы отключаемся от задачи, не отключаясь от нее, подтверждают многие современные ученые.
Бессознательное так хорошо штампует «озарения» по нескольким причинам: его скорость в разы выше медлительной логики, язык — совершеннее, так как речь идет о символах, а сам поиск решения — вариативнее и ведется сразу в нескольких направлениях.
Некоторые ученые, экспериментаторы и эзотерики уверяют, что помимо полусна для охоты за озарениями можно использовать транс, сутры йоги Патанджали, бинауральные ритмы или депривацию сна как радикальный способ войти в зазеркалье. Иными словами, для вызова творческой эрекции плохих средств не бывает. Но проблема в том, что использование автокреативности сна — сам по себе довольно экспериментальный способ развинчивания «редуцирующего клапана мозга», как сказал бы Хаксли. Часть современных исследований однозначно опровергает связь сна и творческой проницательности, в то время как другая однозначно ее подтверждает.
Косвенно ко второй команде примыкают исследователи, изучающие связь внезапных творческих откровений и сенсорных ограничений. К примеру, американские психологи выяснили, что переключение внимания с внешних раздражителей на внутренние процессы уменьшает когнитивную нагрузку и улучшает творческие способности.
Научная экспедиция ученых из США и Италии порадовала мир другим открытием: наши озарения связаны с уменьшением количества визуальной информации, поступающей в мозг.
Проведенный ими эксперимент показал, что испытуемые, привлекавшие аналитику при решении предложенной им задачи, моргали редко, быстро и все силы направляли на обдумывание проблемы. Те, кто справлялся с трудностями по принципу «Эврика!» (феномен «Ага!»), напротив, выглядели как утомленные жизнью старики, дремлющие в кресле-качалке, — прикрывали глаза, неспешно моргали. Да и в целом вели себя более расслабленно: часто отвлекались, чтобы потупить взор, глядя на пейзаж за окном или стену напротив.
Будем надеяться, что Эдисону, Эйнштейну, Дали и как минимум половине исследователей сна можно верить и дремоту из праздной прихоти или побочного эффекта усталости можно превратить в источник творческой активности и генератор нетривиальных идей. А пока у нас есть железно доказанные когнитивные бонусы от непродолжительной сиесты, что уже неплохо. Задремав посреди совещания, невыносимо скучного свидания или ужина с дальними родственниками и попавшись, всегда можно с чувством непоколебимой уверенности заявить, что ты просто повышал эффективность работы мозга, дабы сделать эту встречу еще краше.
Источник: polonsil.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]