Конец самурая.
---
"Через месяц после возвращения в Йокосуку я был произведен в энсайны (младшие лейтенанты). После 11 лет военной службы я достиг статуса кадрового офицера. Это был настоящий рекорд для японского флота.
Несколько человек, которые погибли в сверхмалых подводных лодках при атаке Пирл-Харбора, получили повышение на 2 звания и перешли в офицеры через 10 лет после начала службы. Однако это награждение находилось в соответствии с традициями, так как повышение в звании было произведено посмертно. Я был первым из рядовых японских матросов, который сумел получить звание кадрового офицера - живым! - всего через 11 лет.
Получив офицерское звание, я ознакомился с совершенно иной картиной войны. Рядовые и сержанты не имели доступа к секретным боевым сводкам, которые командование флота распространяло среди офицеров.
Через несколько дней после моего прибытия в Тоёхаси Накадзима молча показал мне сообщение о том, что 7 февраля 1943 года мы оставили Гуадалканал, ровно через 6 месяцев после высадки американцев.
Дикторы по радио трещали о стратегическом отходе, об уплотнении оборонительных линий, но в секретной сводке говорилось ясно: мы потерпели тяжелое поражение и понесли большие потери.
В жестоких боях с противником были уничтожены 2 полные пехотные дивизии. Флот понес еще более страшные потери. На илистом морском дне вокруг Гуадалканала теперь ржавели корпуса 2 линкоров, 1 авианосца, 5 крейсеров, 12 эсминцев, 8 подводных лодок. Морская авиация не досчиталась нескольких сотен самолетов, не говоря уже об отборных летчиках-истребителях и экипажах бомбардировщиков.
Что с нами случилось? Мы безнаказанно пронеслись по всему Тихому океану. Везде и всюду мы уничтожали вражеские истребители. Но секретные сводки с фронта сообщали, что у американцев появились новые самолеты, намного превосходящие Р-39 и Р-40.
И впервые я узнал, что произошло при Мидуэе в конце июня. Четыре авианосца! Потеряны почти 300 самолетов, причем большинство вместе с летчиками! В это было невозможно поверить.
Мое сердце замерло, когда я увидел новых летчиков, прибывающих в авиаполк "Хайнань". Это были энергичные и серьезные молодые люди, несомненно отважные. Но решительность и отвага не могут заменить летное мастерство, а всем им не хватало подготовки, которая потребуется для борьбы с американцами, развернувшими наступление по всему Тихому океану.
Эти новобранцы с их сияющими молодыми лицами - разве они смогут заполнить бреши, оставшиеся после гибели таких летчиков, как Сасаи или Ота? Конечно же, нет. И скажите, ради бога, как вообще от них можно этого ждать?
Курс обучения, который они проходили в Тоехаси, был тяжелым. От восхода и до заката инструкторы нещадно гоняли их. Занятия в классах, полеты и снова полеты.
Учили их летать в строю. Ты же держишь ручку управления, а не швабру! Мало просто пилотировать самолет, нужно самому стать частью самолета! Учитесь экономить топливо... стреляйте короткими очередями, не пытайтесь сжечь пушки. Им приходилось вдалбливать все уроки, полученные в недавних боях.
Мы старались научить их всем мелким хитростям и тайным приемам, которыми владели сами. Но у нас было слишком мало времени. Мы не могли следить за отдельными ошибками каждого летчика, чтобы потом долгими часами тренировки отшлифовать до автоматизма правильные действия.
Не проходило и дня, чтобы пожарные машины и "скорая помощь" не выскакивали на взлетную полосу, истошно вопя сиренами. И мы вытаскивали из обломков самолета очередного пилота, который допустил ошибку на взлете или при посадке.
Однако не все из новобранцев были настолько плохи, что не могли справиться с учебным самолетом или истребителем. Многие были одарены ничуть не меньше, чем великие асы 1939 или 1940 года.
Но их было слишком мало, и в любом случае, мы не могли подготовить их по полному курсу и дать хоть какой-то боевой опыт, прежде чем бросить в бой против лучших американских эскадрилий.
Менее чем через месяц после отступления с Гуадалканала меня вызвали на специальное офицерское совещание, где было зачитано сообщение о новой катастрофе. Это сообщение осталось секретным до конца войны, и японский народ так и не был с ним ознакомлен.
За закрытыми дверями нам сообщили, что большой японский конвой - 12 транспортов, 8 эсминцев и несколько мелких судов - попытался доставить армейские части в Лаэ, мою бывшую авиабазу.
По крайней мере 100 вражеских истребителей и бомбардировщиков атаковали конвой в открытом море. В ходе серии непрерывных атак были потоплены все транспорты и не менее 5 эсминцев.
Эта новость была еще более страшной, чем поражение на Гуадалканале. Она означала, что теперь противник полностью господствует в воздухе к северу от Лаэ, и мы никак не сумеем помешать воздушным атакам против нашего судоходства, которые становятся все более смертоносными.
Через несколько дней авиаполк "Хайнань" получил приказ немедленно перебазироваться в Рабаул. Капитан 2 ранга Накадзима спросил меня, согласен ли я последовать за ним на юго-запад Тихого океана. Неужели он сомневался, что я желаю чего-то иного?
Однако мы не сумели договориться со старшим врачом авиабазы. Он пришел в бешенство, увидев меня в списке. Врач примчался в кабинет Накадзимы и весь свой гнев обрушил на несчастного капитана 2 ранга.
"О чем вы думаете?! Вы хотите его угробить?! Да что с вами стряслось, если вы собираетесь бросить в бой одноглазого летчика? У него же нет ни малейшего шанса! Это форменное преступление! Я не разрешаю Сакаи лететь в Рабаул!" Мы слышали, как он орал, даже находясь на другой стороне аэродрома.
Накадзима протестовал. Он утверждал, что я лучше всех новых летчиков, с двумя глазами или одним. Что никто не сравнится со мной в искусстве управление "Зеро", и что ни у кого нет такого огромного боевого опыта.
Врач непоколебимо стоял на своем. Теперь настал через На-кадзимы разозлиться. Они до хрипоты спорили несколько часов, но в конце концов победителем оказался все-таки врач. Он убедил Накадзиму изменить свое решение.
Когда он выходил из командного пункта, я подбежал к нему и начал просить разрешить мне лететь. Он просто выпучил глаза. Какое-то время врач просто не мог говорить, но его лицо мало-помалу наливалось краской, пока он не взвыл: "Заткнись!" Оттолкнув меня, он убежал, бормоча под нос, что все летчики просто сумасшедшие.
Катастрофа следовала за катастрофой. 19 апреля среди офицеров прополз ужасный слух, вскоре подтвердившийся. 18 апреля погиб адмирал Ямамото, гениальный командующий Императорским Флотом.
Я читал и перечитывал сводку. Адмирал Ямамото летел в одном из двух бомбардировщиков под прикрытием истребителей "Зеро", когда несколько новых американских истребителей Р-38 прорвались сквозь завесу и сбили оба бомбардировщика.
А я застрял в Омуре, обучая новых пилотов. Я не верил сам себе, так как в Омуру прибывали все новые и новые курсанты, которые едва могли поднять самолет в воздух. Флоту отчаянно требовались летчики, поэтому штат школы увеличивался чуть ли не каждый месяц.
Но это означало неуклонное снижение требований. Люди, которые до войны не могли даже мечтать близко подойти к истребителю, теперь садились в его кабину. И попадали в бой.
Началась какая-то нездоровая лихорадка! От нас требовали ускорить подготовку курсантов, забыть обо всех требованиях. Просто научить летать и стрелять. Один за другим, парами и даже тройками учебные самолеты врезались в землю, неуклюже подскакивая в воздух.
Долгие месяцы я пытался вылепить летчиков-истребителей из того сырья, которое пригоняли в Омуру. Но это была безнадежная задача. Наши возможности были ограничены, а курсантов было слишком много.
Я почувствовал, что просто не выдерживаю. Не приходилось сомневаться, что нашей стране угрожает серьезная опасность. Гражданское население об этом не подозревало, как и курсанты, как и рядовые летчики.
Но те офицеры, которые видели сводки, кто сам участвовал в боях, понимал всю тяжесть ситуации. Но большинство сохраняло непоколебимую веру в то, что Япония все-таки выйдет из этой борьбы победителем. Однако праздники и радостные клики становились все реже и реже.
Даже то, что наша авиабаза находилась очень далеко от поля боя, не ослабляло горечи. В сентябре 1943 года я был просто потрясен, когда мне сообщили, что мой старый близкий друг и один из лучших японских асов морской летчик 1 класса Кендзи Окабэ сбит над Бугенвил-лем и погиб.
Мы с ним вместе учились в Цутиуре, именно он установил высшее достижение среди морских летчиков, когда сбил в одном бою 7 вражеских самолетов. Будет ли конец этим смертям?
То, что я прочитал, наполнило сердце горечью. После потрясающей победы Окабэ в небе над Рабаулом командующий 11-м Воздушным Флотом адмирал Нинити Кусака потребовал от командования в Токио наградить пилота медалью за исключительную отвагу. Безрезультатно.
Токио холодно ответил, что просьба отвергается "за отсутствием прецедентов", точно так же, как год назад отказал капитану 1 ранга Сайто. Однако адмирал Кусака был настойчивым человеком.
Взбешенный бездушным решением штаба, адмирал лично наградил Окабэ, вручив ему свой собственный церемониальный меч. Через 3 дня Окабэ погиб, когда его "Зеро", охваченный пламенем, рухнул в джунгли.
6 августа поступили сообщения об ужасном взрыве в Хиросиме. Позднее командование подтвердило, что это была атомная бомба, и новость потрясла всех летчиков в Оппаме. Представить, что один самолет одной бомбой способен уничтожить целый город, мы просто не могли.
Затем последовал новый ужасный удар. Советы вторглись в Манчжурию. Это было более понятно и более ужасно, потому что последствия этого вторжения были гораздо более страшными.
Затем последовал взрыв второй атомной бомбы в Нагасаки. Я пришел в ужас от мысли о неизбежном уничтожении всей страны американцами. Все это превосходило любые мыслимые пределы, и разум просто отказывался воспринимать происходящее.
13 августа в 15.00 все офицеры в Оппаме были спешно вызваны на секретное совещание к командиру. Командир был бледен и взволнован до предела. Он с трудом мог стоять и опирался на свой стол. Потом он заговорил тихим прерывающимся голосом:
"То, что я должен сказать вам, имеет чрезвычайную важность. Оно должно храниться в строжайшем секрете. Я полагаюсь на вашу честь офицеров Императорского Флота и надеюсь, что вы все сохраните в тайне. Япония решила принять условия противника. Мы подпишем Потсдамскую декларацию".
Он посмотрел на нас пустыми глазами. "Приказ о капитуляции может быть обнародован в любой момент. Я хочу, чтобы все офицеры помогали мне. Мы должны будем привести в исполнение приказ на нашей базе.
Найдутся горячие головы, которые откажутся капитулировать. Мы не можем позволить, чтобы наши люди проявили неповиновение, какие бы условия ни была вынуждена принять наша страна. Помните, и никогда не забывайте об этом, что приказ его императорского величества превыше всего".
Нас всех словно оглушило, никто даже не шелохнулся. Мы уставились в пол, не веря собственным ушам. Мы понимали, что конец надвигается, но такого не ожидали. Летчики медленно вышли из комнаты, многие так и шли с опущенными головами. Одни офицеры плакали, другие начали ругаться.
В эту ночь я до рассвета проспал на столе в нашей столовой. На базе начался настоящий бардак. Некоторые пилоты напились, они кричали и ругались. Остальные бродили, словно в тумане. Вот в таком состоянии мы и встретили исторический день 15 августа 1945 года. Война окончилась. Всё! Старшие офицеры поспешно жгли документы. Летчики бесцельно бродили по аэродрому, потерянные и жалкие.
Ровно в полдень мы услышали, как император лично зачитал по радио приказ о капитуляции всех вооруженных сил, где бы они ни находились. 2000 человек в Оппаме были выстроены на летном поле, чтобы выслушать этот приказ. Большинство из нас впервые слышали голос императора. Многие плакали, не скрывая своих слез.
Внезапно я вспомнил. Сегодня ночью я не был дома! Хацуо! Я схватил велосипед и изо всех сил понесся к нашему маленькому домику. Я был там через несколько минут. Я слетел с велосипеда, не успев даже остановиться. Пинком открыл дверь и закричал. Хацуо выбежала из комнаты, протягивая руки ко мне и рыдая. В течение нескольких минут мы страстно обнимались, не в силах говорить.
Наконец она подняла голову. "Ты... С тобой все в порядке, Сабуро?" - прошептала она. Я кивнул. "О, мой дорогой, - всхлипнула Хацуо. - Я плакала, как ребенок, когда услышала. Неужели все действительно закончилось? Бои, бомбежки... Все кончилось?"
Я медленно кивнул. "Мне не о чем жалеть, Сабуро, совсем не о чем! Ты выиграл все свои битвы, мой дорогой, даже если мы и проиграли". Ее глаза лучились счастьем, когда она смотрела на меня. "Ты больше никогда не будешь сражаться, - прошептала она. - Все закончилось. Никогда-никогда!"
Затем она отстранилась и достала из-за пояса кинжал. "И больше он мне никогда не потребуется!" - воскликнула Хацуо, кидая сверкающую сталь на пол. Кинжал пролетел через всю комнату и звякнул в углу.
http://militera.lib.ru/memo/other/sakai_s/index.html
Несколько человек, которые погибли в сверхмалых подводных лодках при атаке Пирл-Харбора, получили повышение на 2 звания и перешли в офицеры через 10 лет после начала службы. Однако это награждение находилось в соответствии с традициями, так как повышение в звании было произведено посмертно. Я был первым из рядовых японских матросов, который сумел получить звание кадрового офицера - живым! - всего через 11 лет.
Получив офицерское звание, я ознакомился с совершенно иной картиной войны. Рядовые и сержанты не имели доступа к секретным боевым сводкам, которые командование флота распространяло среди офицеров.
Через несколько дней после моего прибытия в Тоёхаси Накадзима молча показал мне сообщение о том, что 7 февраля 1943 года мы оставили Гуадалканал, ровно через 6 месяцев после высадки американцев.
Дикторы по радио трещали о стратегическом отходе, об уплотнении оборонительных линий, но в секретной сводке говорилось ясно: мы потерпели тяжелое поражение и понесли большие потери.
В жестоких боях с противником были уничтожены 2 полные пехотные дивизии. Флот понес еще более страшные потери. На илистом морском дне вокруг Гуадалканала теперь ржавели корпуса 2 линкоров, 1 авианосца, 5 крейсеров, 12 эсминцев, 8 подводных лодок. Морская авиация не досчиталась нескольких сотен самолетов, не говоря уже об отборных летчиках-истребителях и экипажах бомбардировщиков.
Что с нами случилось? Мы безнаказанно пронеслись по всему Тихому океану. Везде и всюду мы уничтожали вражеские истребители. Но секретные сводки с фронта сообщали, что у американцев появились новые самолеты, намного превосходящие Р-39 и Р-40.
И впервые я узнал, что произошло при Мидуэе в конце июня. Четыре авианосца! Потеряны почти 300 самолетов, причем большинство вместе с летчиками! В это было невозможно поверить.
Мое сердце замерло, когда я увидел новых летчиков, прибывающих в авиаполк "Хайнань". Это были энергичные и серьезные молодые люди, несомненно отважные. Но решительность и отвага не могут заменить летное мастерство, а всем им не хватало подготовки, которая потребуется для борьбы с американцами, развернувшими наступление по всему Тихому океану.
Эти новобранцы с их сияющими молодыми лицами - разве они смогут заполнить бреши, оставшиеся после гибели таких летчиков, как Сасаи или Ота? Конечно же, нет. И скажите, ради бога, как вообще от них можно этого ждать?
Курс обучения, который они проходили в Тоехаси, был тяжелым. От восхода и до заката инструкторы нещадно гоняли их. Занятия в классах, полеты и снова полеты.
Учили их летать в строю. Ты же держишь ручку управления, а не швабру! Мало просто пилотировать самолет, нужно самому стать частью самолета! Учитесь экономить топливо... стреляйте короткими очередями, не пытайтесь сжечь пушки. Им приходилось вдалбливать все уроки, полученные в недавних боях.
Мы старались научить их всем мелким хитростям и тайным приемам, которыми владели сами. Но у нас было слишком мало времени. Мы не могли следить за отдельными ошибками каждого летчика, чтобы потом долгими часами тренировки отшлифовать до автоматизма правильные действия.
Не проходило и дня, чтобы пожарные машины и "скорая помощь" не выскакивали на взлетную полосу, истошно вопя сиренами. И мы вытаскивали из обломков самолета очередного пилота, который допустил ошибку на взлете или при посадке.
Однако не все из новобранцев были настолько плохи, что не могли справиться с учебным самолетом или истребителем. Многие были одарены ничуть не меньше, чем великие асы 1939 или 1940 года.
Но их было слишком мало, и в любом случае, мы не могли подготовить их по полному курсу и дать хоть какой-то боевой опыт, прежде чем бросить в бой против лучших американских эскадрилий.
Менее чем через месяц после отступления с Гуадалканала меня вызвали на специальное офицерское совещание, где было зачитано сообщение о новой катастрофе. Это сообщение осталось секретным до конца войны, и японский народ так и не был с ним ознакомлен.
За закрытыми дверями нам сообщили, что большой японский конвой - 12 транспортов, 8 эсминцев и несколько мелких судов - попытался доставить армейские части в Лаэ, мою бывшую авиабазу.
По крайней мере 100 вражеских истребителей и бомбардировщиков атаковали конвой в открытом море. В ходе серии непрерывных атак были потоплены все транспорты и не менее 5 эсминцев.
Эта новость была еще более страшной, чем поражение на Гуадалканале. Она означала, что теперь противник полностью господствует в воздухе к северу от Лаэ, и мы никак не сумеем помешать воздушным атакам против нашего судоходства, которые становятся все более смертоносными.
Через несколько дней авиаполк "Хайнань" получил приказ немедленно перебазироваться в Рабаул. Капитан 2 ранга Накадзима спросил меня, согласен ли я последовать за ним на юго-запад Тихого океана. Неужели он сомневался, что я желаю чего-то иного?
Однако мы не сумели договориться со старшим врачом авиабазы. Он пришел в бешенство, увидев меня в списке. Врач примчался в кабинет Накадзимы и весь свой гнев обрушил на несчастного капитана 2 ранга.
"О чем вы думаете?! Вы хотите его угробить?! Да что с вами стряслось, если вы собираетесь бросить в бой одноглазого летчика? У него же нет ни малейшего шанса! Это форменное преступление! Я не разрешаю Сакаи лететь в Рабаул!" Мы слышали, как он орал, даже находясь на другой стороне аэродрома.
Накадзима протестовал. Он утверждал, что я лучше всех новых летчиков, с двумя глазами или одним. Что никто не сравнится со мной в искусстве управление "Зеро", и что ни у кого нет такого огромного боевого опыта.
Врач непоколебимо стоял на своем. Теперь настал через На-кадзимы разозлиться. Они до хрипоты спорили несколько часов, но в конце концов победителем оказался все-таки врач. Он убедил Накадзиму изменить свое решение.
Когда он выходил из командного пункта, я подбежал к нему и начал просить разрешить мне лететь. Он просто выпучил глаза. Какое-то время врач просто не мог говорить, но его лицо мало-помалу наливалось краской, пока он не взвыл: "Заткнись!" Оттолкнув меня, он убежал, бормоча под нос, что все летчики просто сумасшедшие.
Катастрофа следовала за катастрофой. 19 апреля среди офицеров прополз ужасный слух, вскоре подтвердившийся. 18 апреля погиб адмирал Ямамото, гениальный командующий Императорским Флотом.
Я читал и перечитывал сводку. Адмирал Ямамото летел в одном из двух бомбардировщиков под прикрытием истребителей "Зеро", когда несколько новых американских истребителей Р-38 прорвались сквозь завесу и сбили оба бомбардировщика.
А я застрял в Омуре, обучая новых пилотов. Я не верил сам себе, так как в Омуру прибывали все новые и новые курсанты, которые едва могли поднять самолет в воздух. Флоту отчаянно требовались летчики, поэтому штат школы увеличивался чуть ли не каждый месяц.
Но это означало неуклонное снижение требований. Люди, которые до войны не могли даже мечтать близко подойти к истребителю, теперь садились в его кабину. И попадали в бой.
Началась какая-то нездоровая лихорадка! От нас требовали ускорить подготовку курсантов, забыть обо всех требованиях. Просто научить летать и стрелять. Один за другим, парами и даже тройками учебные самолеты врезались в землю, неуклюже подскакивая в воздух.
Долгие месяцы я пытался вылепить летчиков-истребителей из того сырья, которое пригоняли в Омуру. Но это была безнадежная задача. Наши возможности были ограничены, а курсантов было слишком много.
Я почувствовал, что просто не выдерживаю. Не приходилось сомневаться, что нашей стране угрожает серьезная опасность. Гражданское население об этом не подозревало, как и курсанты, как и рядовые летчики.
Но те офицеры, которые видели сводки, кто сам участвовал в боях, понимал всю тяжесть ситуации. Но большинство сохраняло непоколебимую веру в то, что Япония все-таки выйдет из этой борьбы победителем. Однако праздники и радостные клики становились все реже и реже.
Даже то, что наша авиабаза находилась очень далеко от поля боя, не ослабляло горечи. В сентябре 1943 года я был просто потрясен, когда мне сообщили, что мой старый близкий друг и один из лучших японских асов морской летчик 1 класса Кендзи Окабэ сбит над Бугенвил-лем и погиб.
Мы с ним вместе учились в Цутиуре, именно он установил высшее достижение среди морских летчиков, когда сбил в одном бою 7 вражеских самолетов. Будет ли конец этим смертям?
То, что я прочитал, наполнило сердце горечью. После потрясающей победы Окабэ в небе над Рабаулом командующий 11-м Воздушным Флотом адмирал Нинити Кусака потребовал от командования в Токио наградить пилота медалью за исключительную отвагу. Безрезультатно.
Токио холодно ответил, что просьба отвергается "за отсутствием прецедентов", точно так же, как год назад отказал капитану 1 ранга Сайто. Однако адмирал Кусака был настойчивым человеком.
Взбешенный бездушным решением штаба, адмирал лично наградил Окабэ, вручив ему свой собственный церемониальный меч. Через 3 дня Окабэ погиб, когда его "Зеро", охваченный пламенем, рухнул в джунгли.
6 августа поступили сообщения об ужасном взрыве в Хиросиме. Позднее командование подтвердило, что это была атомная бомба, и новость потрясла всех летчиков в Оппаме. Представить, что один самолет одной бомбой способен уничтожить целый город, мы просто не могли.
Затем последовал новый ужасный удар. Советы вторглись в Манчжурию. Это было более понятно и более ужасно, потому что последствия этого вторжения были гораздо более страшными.
Затем последовал взрыв второй атомной бомбы в Нагасаки. Я пришел в ужас от мысли о неизбежном уничтожении всей страны американцами. Все это превосходило любые мыслимые пределы, и разум просто отказывался воспринимать происходящее.
13 августа в 15.00 все офицеры в Оппаме были спешно вызваны на секретное совещание к командиру. Командир был бледен и взволнован до предела. Он с трудом мог стоять и опирался на свой стол. Потом он заговорил тихим прерывающимся голосом:
"То, что я должен сказать вам, имеет чрезвычайную важность. Оно должно храниться в строжайшем секрете. Я полагаюсь на вашу честь офицеров Императорского Флота и надеюсь, что вы все сохраните в тайне. Япония решила принять условия противника. Мы подпишем Потсдамскую декларацию".
Он посмотрел на нас пустыми глазами. "Приказ о капитуляции может быть обнародован в любой момент. Я хочу, чтобы все офицеры помогали мне. Мы должны будем привести в исполнение приказ на нашей базе.
Найдутся горячие головы, которые откажутся капитулировать. Мы не можем позволить, чтобы наши люди проявили неповиновение, какие бы условия ни была вынуждена принять наша страна. Помните, и никогда не забывайте об этом, что приказ его императорского величества превыше всего".
Нас всех словно оглушило, никто даже не шелохнулся. Мы уставились в пол, не веря собственным ушам. Мы понимали, что конец надвигается, но такого не ожидали. Летчики медленно вышли из комнаты, многие так и шли с опущенными головами. Одни офицеры плакали, другие начали ругаться.
В эту ночь я до рассвета проспал на столе в нашей столовой. На базе начался настоящий бардак. Некоторые пилоты напились, они кричали и ругались. Остальные бродили, словно в тумане. Вот в таком состоянии мы и встретили исторический день 15 августа 1945 года. Война окончилась. Всё! Старшие офицеры поспешно жгли документы. Летчики бесцельно бродили по аэродрому, потерянные и жалкие.
Ровно в полдень мы услышали, как император лично зачитал по радио приказ о капитуляции всех вооруженных сил, где бы они ни находились. 2000 человек в Оппаме были выстроены на летном поле, чтобы выслушать этот приказ. Большинство из нас впервые слышали голос императора. Многие плакали, не скрывая своих слез.
Внезапно я вспомнил. Сегодня ночью я не был дома! Хацуо! Я схватил велосипед и изо всех сил понесся к нашему маленькому домику. Я был там через несколько минут. Я слетел с велосипеда, не успев даже остановиться. Пинком открыл дверь и закричал. Хацуо выбежала из комнаты, протягивая руки ко мне и рыдая. В течение нескольких минут мы страстно обнимались, не в силах говорить.
Наконец она подняла голову. "Ты... С тобой все в порядке, Сабуро?" - прошептала она. Я кивнул. "О, мой дорогой, - всхлипнула Хацуо. - Я плакала, как ребенок, когда услышала. Неужели все действительно закончилось? Бои, бомбежки... Все кончилось?"
Я медленно кивнул. "Мне не о чем жалеть, Сабуро, совсем не о чем! Ты выиграл все свои битвы, мой дорогой, даже если мы и проиграли". Ее глаза лучились счастьем, когда она смотрела на меня. "Ты больше никогда не будешь сражаться, - прошептала она. - Все закончилось. Никогда-никогда!"
Затем она отстранилась и достала из-за пояса кинжал. "И больше он мне никогда не потребуется!" - воскликнула Хацуо, кидая сверкающую сталь на пол. Кинжал пролетел через всю комнату и звякнул в углу.
http://militera.lib.ru/memo/other/sakai_s/index.html
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]