Как загреметь в штрафбат. 1944 г.
---
"Сразу скажу, винить никого не собираюсь. Мне уже было двадцать лет, воевал с февраля, считался обстрелянным командиром. Знал, что к чему. Батарея расстреляла почти все снаряды, осталось всего два орудия. Капитан Аникеев дал приказ отходить.
На дороге нас догнал передовой отряд наступающих немцев. Бежать дальше означало погибнуть под огнем в спину. Остатки пехотного батальона, наша батарея и несколько "сорокапяток" вступили в бой.
Помню, выпустили все снаряды до единого. Сообща подбили танк, бронетранспортер, отогнали немецкую пехоту. Я стрелял из ручного пулемета. Слышу, зовет старший сержант Вялых: - Николай, иди сюда. Капитана убили.
Смерть Аникеева меня потрясла. Полгода на фронте можно смело приравнять к 5-10 годам обычной жизни. Человека узнаешь и запоминаешь навсегда. Я считал, что Аникеев, или "Емельяныч", как мы его часто называли, всегда перехитрит смерть. Мы были за ним как за каменной стеной, верили в его удачу и опыт.
И вот он лежал мертвый. Мне, единственному оставшемуся в живых офицеру, пришлось принять батарею: два уцелевших орудия без снарядов, три десятка человек, семь или восемь лошадей. У нас имелись ручной пулемет, автоматы, запас гранат.
Положили тело капитана на орудийный передок и двинулись дальше. Местность называлась Трансильвания: горы, быстрые речки, сосновые леса. Подошли к одной такой речке, а мост взорван. В походном положении наши орудия весили тысяча триста килограммов.
Я понял, что через речку с быстрым течением и порогами, крутыми каменистыми берегами пушки не перетащить. Послал людей вверх и вниз вдоль речки, поискать более отлогое место. Стояли на обочине возле взорванного моста, чего-то ждали. Мимо проходила пехота. Какой-то капитан крикнул: - Чего ждете? Немцы на пятки наступают. В плен захотели?
В плен мы не хотели, но бросить орудия я не мог. Выкопали могилу, похоронили нашего комбата, а разведчиков все нет. Ждать дальше было опасно. Если немцы выйдут к мосту, то отступать будет поздно. Нас перебьют, пока мы спускаемся да поднимаемся через русло реки. В общем, досиделся. Появились немецкие мотоциклы и легкий бронетранспортер. Принимать бой? Бесполезно. У них имелся крупнокалиберный пулемет.
Приказал снять с пушек панорамы, затворы, сунули в стволы по гранате. Русло переходили под огнем. Человек восемь погибли, раненые бежали, держась за лошадей. Господи, как я желал, чтобы меня тоже ранили! Пули и осколки летели мимо, а через сутки мы вышли к штабу дивизии. Вывел я человек пятнадцать бойцов, пять лошадей и, как оправдание, принес панорамы от орудий. Спрашивают:
- Ты был за командира батареи?
- Так точно. Только в ней всего два орудия без снарядов оставались.
И сую невпопад обе панорамы. Майор из штаба дивизии крикнул:
- Сунь их себе в задницу! Бросил орудия?
- Никак нет. Взорвал.
- Ну, иди, глаза бы тебя не видели.
Мне стало обидно, я молча ушел. Считал, что инцидент исчерпан. Однако вечером меня забрали. Я оказался под следствием.
От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Верная пословица. Следствие, а особенно пребывание в вонючем подвале с ведром-парашей,сразу дало понять что я попал в беду.
Сначала меня в чем только не обвиняли. Оказывается я совершил несколько преступлений. Это было и самовольное оставление поля сражения, утрата военного имущества, оставление противнику средств ведения войны и т.д.
Сроки светили огромные,а в конце каждой статьи Уголовного кодекса указывалось,что деяние совершенное в военное время,предусматривает смертную казнь.
Били меня или нет? Если не считать пары-тройки оплеух, полученных от особиста, со мной обращались довольно вежливо. Я ведь рассказал все, как было. Солдаты и сержанты отступавшие вместе, подтвердили показания.
Следователь военной прокуратуры делал нажим на то, что имея оружие и боеприпасы,мы уклонились от боя и отступили. Наверное, он представлял войну по газетам и считал что мы вполне бы со стрелковым оружием справились с немецкими бронетранспортерами и крупноколиберным пулеметом..."
"Вот!" - торжественно изрекал он - "Надо было подползти к фрицам с тыла и уничтожить!". Складывался никчемный разговор. Слово "уничтожить" казалось следователю простым и понятным. Как в кино. Подползти к "глупым фрицам" и уничтожить их вместе с бронемашинами...
В документах следствия появились такие слова, характеризующие мою никчемную личность: пассивность, неумение командовать и, наконец, преступная трусость. Судя по таким характеристикам я превращался в довольно мерзкого типа.
В чем-то следователь был прав. Может, и надо было вступить в безнадежный бой, положить остатки батареи, погибнуть самому. Тогда сумевшие выбраться солдаты (в лучшем случае один-два) рассказали бы, что батарея славно сражалась и без орудий и полегла на камнях безымянной румынской речки....
В подвале, где я сидел, находилось человек десять. Здесь я познакомился со Степаном Архипкиным. Мелкий, морщинистый мужичок, лет тридцати, оказался моим земляком из города Алатырь, километрах в ста от Коржевки. Он был буквально придавлен арестом и маячившим впереди приговором.
Архипкин пробыл на фронте недели полторы, до этого не брали по здоровью. Попал под следствие по величайшей глупости. Приятель из роты уговорил Степана стрельнуть ему в руку. Мол, недельки две в самбате хочу полежать, устал от войны.
Стрельнуть....отдохнуть, подумаешь мелочи. Винтовка в руках неопытного бойца тряслась, пуля перебила кость. Тяжелораненого увезли в госпиталь, а Архипкина сунули в подвал.
С нами вместе сидели разные люди. Некоторые вляпывались по пьянке. Один попал за убийство и изнасилование. Рассказывал, что не стерпел, полез на девку.
Та сопротивлялась, он ее слегка придушил. Когда уходил,девка пригрозила пожаловаться командованию. Тогда задушил по-настоящему. Ему дружно предрекали расстрел.
Здесь друг друга не утешали, зато давали дельные советы. Пехотный капитан, бывший командир роты, обросший щетиной (бритвы у нас отобрали) обвиняемый за отступление без приказа, посоветовал мне каятся. Напирать на то, что,отступая, мы выпустили по врагу все снаряды и потроны.
"Не бойся, лейтенант. Тебя не расстреляют "- уверенно сообщил он - "Артиллеристов стараются беречь. На заседании трибунала не спорь, но и не молчи. Ты погода воевал, имеешь ранение. Это большой плюс!".
"А я ?" - спрашивал рядовой Архипкин. - "Ты просто дурак" - изрекал капитан - "Даже сейчас умнеть не хочешь. Скажи на суде, что тебе угрожали. Запугали сильно". - "Соврать, значить?" - ныл Архипкин.
"Значить! Лейтенант из пушки полгода немцев бил, а ты в тылу дурил всю войну. Наконец призвали,а ты одного искалечил, помог от фронта уклонится и сам в подвале. Двух бойцов армию лишил!" - кипел пехотный капитан....
Трибунальские дела мне были незнакомы, и я советовал Архипкину прислушаться к капитану. Кстати,в адрес капитана прошелся один из тыловиков, арестованный за хищения обмундирования и продуктов : "А ты сухим из воды хочешь выйти. Самый умный?"
"Был бы умный, комбатом бы уже давно стал и с вами дураками здесь не сидел," - ответил капитан - "Получу два месяца штрафбата, отвоюю, и если жив останусь, опять ротой командовать буду."
Уверенность опытного офицера передалась и мне. Человек убежден, что выкарабкается из штрафников, вернет награды и звания. Чем я хуже? Тоже ведь не новобранец.
Спустя неделю я предстал перед трибуналом. Приготовленная речь не пригодилась. Ответил на несколько вопросов. Обменявшись двумя-тремя фразами, судьи объявили, что я разжалован в рядовые, приговорен к шести годам лишения свободы с заменой на два месяца штрафной роты.
К капитану суд отнесся более снисходительно. Он отправился в штрафной батальон сроком на месяц" - из воспоминаний командира взвода "полковушек" 1389-го стр. полка лейтенанта Малыгина Н.В. 2-й Украинский фронт.
На дороге нас догнал передовой отряд наступающих немцев. Бежать дальше означало погибнуть под огнем в спину. Остатки пехотного батальона, наша батарея и несколько "сорокапяток" вступили в бой.
Помню, выпустили все снаряды до единого. Сообща подбили танк, бронетранспортер, отогнали немецкую пехоту. Я стрелял из ручного пулемета. Слышу, зовет старший сержант Вялых: - Николай, иди сюда. Капитана убили.
Смерть Аникеева меня потрясла. Полгода на фронте можно смело приравнять к 5-10 годам обычной жизни. Человека узнаешь и запоминаешь навсегда. Я считал, что Аникеев, или "Емельяныч", как мы его часто называли, всегда перехитрит смерть. Мы были за ним как за каменной стеной, верили в его удачу и опыт.
И вот он лежал мертвый. Мне, единственному оставшемуся в живых офицеру, пришлось принять батарею: два уцелевших орудия без снарядов, три десятка человек, семь или восемь лошадей. У нас имелись ручной пулемет, автоматы, запас гранат.
Положили тело капитана на орудийный передок и двинулись дальше. Местность называлась Трансильвания: горы, быстрые речки, сосновые леса. Подошли к одной такой речке, а мост взорван. В походном положении наши орудия весили тысяча триста килограммов.
Я понял, что через речку с быстрым течением и порогами, крутыми каменистыми берегами пушки не перетащить. Послал людей вверх и вниз вдоль речки, поискать более отлогое место. Стояли на обочине возле взорванного моста, чего-то ждали. Мимо проходила пехота. Какой-то капитан крикнул: - Чего ждете? Немцы на пятки наступают. В плен захотели?
В плен мы не хотели, но бросить орудия я не мог. Выкопали могилу, похоронили нашего комбата, а разведчиков все нет. Ждать дальше было опасно. Если немцы выйдут к мосту, то отступать будет поздно. Нас перебьют, пока мы спускаемся да поднимаемся через русло реки. В общем, досиделся. Появились немецкие мотоциклы и легкий бронетранспортер. Принимать бой? Бесполезно. У них имелся крупнокалиберный пулемет.
Приказал снять с пушек панорамы, затворы, сунули в стволы по гранате. Русло переходили под огнем. Человек восемь погибли, раненые бежали, держась за лошадей. Господи, как я желал, чтобы меня тоже ранили! Пули и осколки летели мимо, а через сутки мы вышли к штабу дивизии. Вывел я человек пятнадцать бойцов, пять лошадей и, как оправдание, принес панорамы от орудий. Спрашивают:
- Ты был за командира батареи?
- Так точно. Только в ней всего два орудия без снарядов оставались.
И сую невпопад обе панорамы. Майор из штаба дивизии крикнул:
- Сунь их себе в задницу! Бросил орудия?
- Никак нет. Взорвал.
- Ну, иди, глаза бы тебя не видели.
Мне стало обидно, я молча ушел. Считал, что инцидент исчерпан. Однако вечером меня забрали. Я оказался под следствием.
От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Верная пословица. Следствие, а особенно пребывание в вонючем подвале с ведром-парашей,сразу дало понять что я попал в беду.
Сначала меня в чем только не обвиняли. Оказывается я совершил несколько преступлений. Это было и самовольное оставление поля сражения, утрата военного имущества, оставление противнику средств ведения войны и т.д.
Сроки светили огромные,а в конце каждой статьи Уголовного кодекса указывалось,что деяние совершенное в военное время,предусматривает смертную казнь.
Били меня или нет? Если не считать пары-тройки оплеух, полученных от особиста, со мной обращались довольно вежливо. Я ведь рассказал все, как было. Солдаты и сержанты отступавшие вместе, подтвердили показания.
Следователь военной прокуратуры делал нажим на то, что имея оружие и боеприпасы,мы уклонились от боя и отступили. Наверное, он представлял войну по газетам и считал что мы вполне бы со стрелковым оружием справились с немецкими бронетранспортерами и крупноколиберным пулеметом..."
"Вот!" - торжественно изрекал он - "Надо было подползти к фрицам с тыла и уничтожить!". Складывался никчемный разговор. Слово "уничтожить" казалось следователю простым и понятным. Как в кино. Подползти к "глупым фрицам" и уничтожить их вместе с бронемашинами...
В документах следствия появились такие слова, характеризующие мою никчемную личность: пассивность, неумение командовать и, наконец, преступная трусость. Судя по таким характеристикам я превращался в довольно мерзкого типа.
В чем-то следователь был прав. Может, и надо было вступить в безнадежный бой, положить остатки батареи, погибнуть самому. Тогда сумевшие выбраться солдаты (в лучшем случае один-два) рассказали бы, что батарея славно сражалась и без орудий и полегла на камнях безымянной румынской речки....
В подвале, где я сидел, находилось человек десять. Здесь я познакомился со Степаном Архипкиным. Мелкий, морщинистый мужичок, лет тридцати, оказался моим земляком из города Алатырь, километрах в ста от Коржевки. Он был буквально придавлен арестом и маячившим впереди приговором.
Архипкин пробыл на фронте недели полторы, до этого не брали по здоровью. Попал под следствие по величайшей глупости. Приятель из роты уговорил Степана стрельнуть ему в руку. Мол, недельки две в самбате хочу полежать, устал от войны.
Стрельнуть....отдохнуть, подумаешь мелочи. Винтовка в руках неопытного бойца тряслась, пуля перебила кость. Тяжелораненого увезли в госпиталь, а Архипкина сунули в подвал.
С нами вместе сидели разные люди. Некоторые вляпывались по пьянке. Один попал за убийство и изнасилование. Рассказывал, что не стерпел, полез на девку.
Та сопротивлялась, он ее слегка придушил. Когда уходил,девка пригрозила пожаловаться командованию. Тогда задушил по-настоящему. Ему дружно предрекали расстрел.
Здесь друг друга не утешали, зато давали дельные советы. Пехотный капитан, бывший командир роты, обросший щетиной (бритвы у нас отобрали) обвиняемый за отступление без приказа, посоветовал мне каятся. Напирать на то, что,отступая, мы выпустили по врагу все снаряды и потроны.
"Не бойся, лейтенант. Тебя не расстреляют "- уверенно сообщил он - "Артиллеристов стараются беречь. На заседании трибунала не спорь, но и не молчи. Ты погода воевал, имеешь ранение. Это большой плюс!".
"А я ?" - спрашивал рядовой Архипкин. - "Ты просто дурак" - изрекал капитан - "Даже сейчас умнеть не хочешь. Скажи на суде, что тебе угрожали. Запугали сильно". - "Соврать, значить?" - ныл Архипкин.
"Значить! Лейтенант из пушки полгода немцев бил, а ты в тылу дурил всю войну. Наконец призвали,а ты одного искалечил, помог от фронта уклонится и сам в подвале. Двух бойцов армию лишил!" - кипел пехотный капитан....
Трибунальские дела мне были незнакомы, и я советовал Архипкину прислушаться к капитану. Кстати,в адрес капитана прошелся один из тыловиков, арестованный за хищения обмундирования и продуктов : "А ты сухим из воды хочешь выйти. Самый умный?"
"Был бы умный, комбатом бы уже давно стал и с вами дураками здесь не сидел," - ответил капитан - "Получу два месяца штрафбата, отвоюю, и если жив останусь, опять ротой командовать буду."
Уверенность опытного офицера передалась и мне. Человек убежден, что выкарабкается из штрафников, вернет награды и звания. Чем я хуже? Тоже ведь не новобранец.
Спустя неделю я предстал перед трибуналом. Приготовленная речь не пригодилась. Ответил на несколько вопросов. Обменявшись двумя-тремя фразами, судьи объявили, что я разжалован в рядовые, приговорен к шести годам лишения свободы с заменой на два месяца штрафной роты.
К капитану суд отнесся более снисходительно. Он отправился в штрафной батальон сроком на месяц" - из воспоминаний командира взвода "полковушек" 1389-го стр. полка лейтенанта Малыгина Н.В. 2-й Украинский фронт.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]