Окопная правда от разведчика
---
Детство моё было трудным. Тяжело жили. Хвалиться, и восхищаться абсолютно нечему. Но, мы были молоды. Нам все нравилось, потому что мы лучшего не видели. Тогда был у нас колхоз им. Сталина. Когда еще отец был жив, мы жили единолично. Была лошадь, было хозяйство, была своя земля.Старшей сестре было 14, нам с братом (мы двойняшки) по 8-м, младшей сестре было пять и младшему братишке два года. Маме было тогда 42.
Я помню те времена, когда отец еще был жив, но уже болел. Приходили комиссары в кожаных регланах из Костромы. Их я помню хорошо. Какая у них была цель? Чтобы крестьяне отдавали государству запасы своих продуктов. И когда комиссары приходили, мы пятеро начинали дружно выть. Они поглядят, потопчутся и уходят. Вот это мне запомнилось на всю жизнь.
Когда нам с Борей исполнилось 12 лет, мать вступила в колхоз.В колхозе в то время только палочки писали. Натуроплата. Картошка да капуста. Так вот бывало, купит она нам в городе бутылку кваса и батон белого хлеба. Для нас это была роскошь. Вот так мы жили и никогда не унывали. Мы тогда в соответствии с тогдашней идеологией считали, что при царе было плохо, что царь был угнетатель. Мать всегда говорила нам обратное: »Не слушайте их. При царе-то было лучше! Придёшь к купцу в лавку-то. Он тебя не выпустит. Обязательно что-нибудь найдет, предложит. А уж если купил чего, так он еще тебе совочек семечек подденет в благодарность».
< >
< >
Какое ощущение от Пруссии?
Хорошо. Как подошли. Господи помилуй! Домики уютные белые. Крыши из красной черепицы. Да, это Германия! Помню, когда переходили границу, до нас прошла пехота. И как раз на границе лежит тело солдата нашего. От пояса до головы все цело, а ниже ничего нет. Одни кишки торчат . Вероятно мина разорвалась. Вот такая картина запомнилась.
Вы привыкли к таким вещам?
Привыкли. Хоть бы что. Притупилось всё. Бывало, через труп прыгнешь или вступишь на него. Притупление идет постепенно. И главное к снарядам и выстрелам также. Слышишь, он уже пролетел. Если на тебя, то не услышишь. Привыкаешь.
У меня был наблюдательный пункт на чердаке дома. Я там сидел, рисовал панорамы. Проявил себя в этом деле неплохо. Я уже много рисовал. Танк «Тигр» рисовал подбитый, рисовал цитадель. Принимал участие в штурме города. Мы шли с южной стороны. Штурм длился четыре дня. Начали 6 апреля, закончили 9-го апреля.Здорово. Питание хорошее. Все солдаты загорелые. На воздухе ведь постоянно. Оружие и своё и трофейное. Наши солдаты уже чувствовали и силу, и превосходство. Всё там было. И хулиганство было.
В чем заключалось хулиганство?
(смеется) Немок насиловали. Конечно. Нас ведь предупреждали, чтоб этого не было. А как удержишь солдат? Но все бегом. Мимоходом. Они чистоплотные. Наши ведь «торфушки». В фуфайках, в платках и прочее. А немки барышни. Аккуратные. А ведь там как было. Не по одному.
Мы ворвались в Южный Вокзал. А из города мимо вокзала в разрыв между нами и немцами бежало население. И вот мы бродим по вокзалу. Кто-то пиво в подвале нашел. Там ведь ресторан был. Камеры хранения разбиты. Барахло всякое валяется. Чемоданы вывернутые. Солдаты ходят, их подкидывают, бросают. И тут вбегает пара. Немцы. Мужчина и женщина. А тут и разведка и всякие-прочие. Все рыскают. Да подвыпившие. Сначала все застыли. Пришли в себя, хвать за эту немку. Муж вступился: «Майн фрау, майн фрау». Один офицер ему рукояткой в лоб. Бах. Потекла кровь. Оторвали ее от него, уволокли в помещение. Закрылись. Остальная братия стоит в очереди. Народу набежало. Ну. Война! Прикатил парторг какой-то. Как начал шуровать. Все разбежались. Парторг ушел. Все опять встали в очередь. Как крысы из нор. Немка плачет.
Однажды моя дочь после войны прочитала статью немецкого офицера в журнале. Он описывал, как бесчинствовали солдаты при штурме Кенигсберга. Тогда в прессе такого не было. Она спросила: «Пап, это правда?»
- Правда.
Но ведь они, приходя к нам, они тоже такого натворили. Ну. Да еще и похлеще. Бывали зверства, чего говорить. Во время штурма бежим мимо магазина с начальником штаба дивизиона. Витрины разбиты, дверь выбита. Кто-то кричит оттуда. Мы тут же внутрь. Там солдаты немку прихватили. Одежду рвут. Она в очках. Высокая такая. Глаза вытаращила. Злобная. Мы подошли. Она начштаба увидела и заорала: «Швайнэ. Руссише швайнэ». (Свиньи. Русские свиньи. - Нем. Прим. С.С.). Он пистолет вынул и пристрелил. Эти все отпрыгнули. Человек в войну делается чёрствым, жестоким, безжалостным. Или вот Пиллау штурмовали. Поймали немку в подвале. Она извивается, верещит чего-то. Я говорю: «Спроси хоть, что она верещит». Он спросил. Десять человек уж прошло. Сколько можно? Отпустили. Вот в Восточной Пруссии никого не было, все убежали. Потом уж бывает, встретишь повозку. Скарб везут. А когда война кончилась, еще много гражданского населения оставалось в Кенигсберге. Очень было плохо с продуктами. И многие немки шли на определенные шаги, что бы прокормится. Вот допустим, начальник штаба дивизиона говорит мне: «Собирайся. Сегодня пойдем кое-куда. Я договорился». Договорился он. Уж я не знаю, как он разговаривал, но меня заставил собраться. Он доверял мне, мы с ним воевали. Я взял автомат и пошли вечером. А ведь в зоне, где живут немцы, ходит патруль. Нам туда нельзя. А он понимаешь, договорился, значит надо идти. Дома одинаковые. В один зайдем, в другой зайдем. Не тот. Ходит. А мне что? Моё дело телячье. И потом всё-таки наскочили. Патруль! Комендантский патруль. Тут уж по существу всё равно, офицер ты или нет. Проверка документов. Остановились. Он понял, чем пахнет. Офицер в зоне. Я никогда не мог ожидать от него…
Он вместо документов выхватил пистолет и ударил им в лицо патрульного. Тот схватился руками, кровь брызнула. Мы дали «драпака». Я был поражен. В каком-то ручье он замыл китель от крови. И что ты думаешь, пошли в часть? Нет. Пошли искать дальше. Нашли дом. Он постучал в окно. Немка закудахтала: «Колья да? Колья?»
- Да, да. Коля. Я, я. Я, я.
Заходим в прихожую. В одной из комнат два моряка сидят. С моряками не стали связываться. С моряками тоже знаешь…
А немки то хороши. Надо чем-то поживиться. Мой буханку хлеба принес, шмотки. И со своей ушел на кухню. В кухне свое дело сделали. Идем назад:
- О. хороша. Б…ь. Ох, хороша.
Молодые были. Все равно, какая баба. Была бы баба. Лишь бы сбросить напряжение. Это естественно. Вот такая штука. Не надо может это писать? (смеется)
Трофеи были?
А какие трофеи? Куда ты возьмешь?
Часы хотя бы.
Был у нас разведчик. Такой чудила. Выдвинулся вперед. А население выходит из под огня. Через южный вокзал. Перегородил путь, снял шапку: «Ур давай» (Uhr – часы. Нем. Прим С.С.) Потом всем раздавал. У всех были часы трофейные. Сапоги у меня были одно время немецкие. Крепкие. Кожа хорошая. С мертвого немца снял. Я не брезговал. Чувство брезгливости уходит. Готовальни были отличные у немцев. Бумага. А техники. Что хочешь. Кто мог домой отправить, тот обогатился.
После Кенигсберга куда?
Пиллау (ныне Балтийск. Прим. С.С.) Дошли до пролива. Доколотили группировку. Там коса Фришнерунг и залив Фришгаф. Сопротивлялись они серьезно там. Били из морских орудий. Картина ужасная была. Коса шириной 800 метров завалена трупами лошадей. Хорошие лошади, ухоженные, с обстриженными хвостами. А техники сколько там. Куда убежишь? Море.
Написано в наградном листе, что вы были перехвачены немцами. Вступили с ними в бой и одного убили, спасая данные разведки.
Было такое, но не так ярко как у них написано. Не перехватывали они меня, по своим делам двигались. У меня даже особо этот эпизод в памяти не отложился. Обычный эпизод. Удивительно. Надо же. Ты знаешь, когда я работал в Мантурово, (Костромская обл. прим. С.С.) мне позвонили из военкомата. Пришла медаль «За отвагу» на моё имя. Но я не поехал. У меня ж две уже. А тут третья. Куда? Ошибка какая-то. А орден в 85-м году дали. (Орден Отечественной войны)
Как воспринимали Сталина лично вы?
Я по Сталину не могу сказать. Пока не стал знакомиться с литературой. Но тогда это был бог. Он безукоризненно порядочный человек и кто-то, минуя его, творит бесчинства. Так считал. Когда он умер, я уже был студентом 4-го курса художественного училища. Помню момент похорон. Все встали, гудки заводов и фабрик загудели. Педагог стояла грустная и сказала: «Как теперь жить будем?». А Игнатьев Генка, студент такой был, сказал: «Чего?! Чего вы тут все приуныли? Радоваться надо. Тиран умер! А вы». Я удивлен был. Как он решился? Никто не донес на него.
Про командование пару слов.
Полковник Беляев. Начальник штаба артиллерии. Мой непосредственный начальник. Заместитель подполковник Никольский. Полковник Беляев изумительный был человек. Авторитет. Стройный, красивый. Я хочу сказать, что армия мне помогла поверить в себя. Помогла мне закрепиться и утвердиться в жизни. Научила тому, что нужно всего добиваться упорно и настойчиво.
Я помню те времена, когда отец еще был жив, но уже болел. Приходили комиссары в кожаных регланах из Костромы. Их я помню хорошо. Какая у них была цель? Чтобы крестьяне отдавали государству запасы своих продуктов. И когда комиссары приходили, мы пятеро начинали дружно выть. Они поглядят, потопчутся и уходят. Вот это мне запомнилось на всю жизнь.
Когда нам с Борей исполнилось 12 лет, мать вступила в колхоз.В колхозе в то время только палочки писали. Натуроплата. Картошка да капуста. Так вот бывало, купит она нам в городе бутылку кваса и батон белого хлеба. Для нас это была роскошь. Вот так мы жили и никогда не унывали. Мы тогда в соответствии с тогдашней идеологией считали, что при царе было плохо, что царь был угнетатель. Мать всегда говорила нам обратное: »Не слушайте их. При царе-то было лучше! Придёшь к купцу в лавку-то. Он тебя не выпустит. Обязательно что-нибудь найдет, предложит. А уж если купил чего, так он еще тебе совочек семечек подденет в благодарность».
< >
Первый бой?
Помню. Помню, очень хорошо (смеется). Мы медленно входили. По горизонту дымы. Орудия гудят. Всё! Там бой. Там передний край. На встречу бредут раненые, или их везут на повозках. Значит уже рядом. Мы скоро должны войти в соприкосновение с противником. Уже вот-вот. Стали попадаться трупы. Наши! Растет напряженность, появляется робость и страх быть убитым. Это все было. Неправда, что не страшно. Страшно. Выхода нет! Помню, потом мы перешли речку-бродок вроде Сендеги. (Сендега – река в Костромской обл.- Прим. С.С.) А на берегу свежей землей засыпан труп. Ноги в ботинках почему-то торчат из земли. Я посмотрел и тут такая грусть меня взяла. Такая грусть! Ведь я иду туда, где убивают.
Потом вышли на простор. Началось. Командир - старший сержант Шаронов. Высокий. Опытный. Участвовал уже в боях. Надсадно кричит.
- Минометы к бою!
Всё! Мы готовимся. Устанавливаем миномет. Тут началось. Снаряд с визгом над головой. В-з-ж-ж-и-у-у... Шмяк…. за спиной. Шмяк второй. А за спиной мельница. Там вообще ад кромешный. Мы носом в землю. И так несколько раз. Только начнем, опять снаряд. Снова идет над головой. Вроде невысоко. Неужели наш? Бух. Тут же сзади взрыв. Это же смерть. Настоящая! Вот, вот же она. Кажется, именно в нас летит. И мы опять плашмя. Шаронов смотрел-смотрел. Как заорал: «Твою бога-душу-мать! Вы не миномётчики, вы мудомётчики» Оттолкнул нас двоих. Залп. Не обращает внимания на взрывы кругом. Навел. Одну мину бросил, вторую.
- Вот так надо. Поняли?
Ну, всё. Мы отрезвели. Изменилось отношение. С тех пор я стал относиться ко всему без всякого страха. Вот такое было первое столкновение с врагом.
А потом мы вошли в Восточную Пруссию. И там потеряли двоих. Оборону прорвали. Вошли в Пруссию. Был день хороший. Тепло. Октябрь месяц. Мы в масхалатах бродим. Ничего не понятно. Ни не немцев, ни наших. Хотели выяснить, где находимся. Видим солдат идет. Стали орать: «Славянин. Какого полка?». «Славянин» встал. Постоял, пошел. Мы опять: «Славянин». А тут глядим, из ровиков каски немецкие торчат. А они смотрят, чего это русские разведчики орут? Мы попали прямо на оборонительный рубеж в разрыв между нашими частями. Немцы! Мы назад бегом. Ружейная стрельба в спину. Метров 300-500 до нас. Одному напарнику тут же палец большой срезало пулей. Отлетел сразу. А нас разведчик Сахаров был еще. «Цыган» звали его. Бежал нагнувшись. Пуля в спину сзади вошла и в живот. Он ткнулся лицом в землю и затих. Выскочили из под огня.< >
Какое ощущение от Пруссии?
Хорошо. Как подошли. Господи помилуй! Домики уютные белые. Крыши из красной черепицы. Да, это Германия! Помню, когда переходили границу, до нас прошла пехота. И как раз на границе лежит тело солдата нашего. От пояса до головы все цело, а ниже ничего нет. Одни кишки торчат . Вероятно мина разорвалась. Вот такая картина запомнилась.
Вы привыкли к таким вещам?
Привыкли. Хоть бы что. Притупилось всё. Бывало, через труп прыгнешь или вступишь на него. Притупление идет постепенно. И главное к снарядам и выстрелам также. Слышишь, он уже пролетел. Если на тебя, то не услышишь. Привыкаешь.
У меня был наблюдательный пункт на чердаке дома. Я там сидел, рисовал панорамы. Проявил себя в этом деле неплохо. Я уже много рисовал. Танк «Тигр» рисовал подбитый, рисовал цитадель. Принимал участие в штурме города. Мы шли с южной стороны. Штурм длился четыре дня. Начали 6 апреля, закончили 9-го апреля.Здорово. Питание хорошее. Все солдаты загорелые. На воздухе ведь постоянно. Оружие и своё и трофейное. Наши солдаты уже чувствовали и силу, и превосходство. Всё там было. И хулиганство было.
В чем заключалось хулиганство?
(смеется) Немок насиловали. Конечно. Нас ведь предупреждали, чтоб этого не было. А как удержишь солдат? Но все бегом. Мимоходом. Они чистоплотные. Наши ведь «торфушки». В фуфайках, в платках и прочее. А немки барышни. Аккуратные. А ведь там как было. Не по одному.
Мы ворвались в Южный Вокзал. А из города мимо вокзала в разрыв между нами и немцами бежало население. И вот мы бродим по вокзалу. Кто-то пиво в подвале нашел. Там ведь ресторан был. Камеры хранения разбиты. Барахло всякое валяется. Чемоданы вывернутые. Солдаты ходят, их подкидывают, бросают. И тут вбегает пара. Немцы. Мужчина и женщина. А тут и разведка и всякие-прочие. Все рыскают. Да подвыпившие. Сначала все застыли. Пришли в себя, хвать за эту немку. Муж вступился: «Майн фрау, майн фрау». Один офицер ему рукояткой в лоб. Бах. Потекла кровь. Оторвали ее от него, уволокли в помещение. Закрылись. Остальная братия стоит в очереди. Народу набежало. Ну. Война! Прикатил парторг какой-то. Как начал шуровать. Все разбежались. Парторг ушел. Все опять встали в очередь. Как крысы из нор. Немка плачет.
Однажды моя дочь после войны прочитала статью немецкого офицера в журнале. Он описывал, как бесчинствовали солдаты при штурме Кенигсберга. Тогда в прессе такого не было. Она спросила: «Пап, это правда?»
- Правда.
Но ведь они, приходя к нам, они тоже такого натворили. Ну. Да еще и похлеще. Бывали зверства, чего говорить. Во время штурма бежим мимо магазина с начальником штаба дивизиона. Витрины разбиты, дверь выбита. Кто-то кричит оттуда. Мы тут же внутрь. Там солдаты немку прихватили. Одежду рвут. Она в очках. Высокая такая. Глаза вытаращила. Злобная. Мы подошли. Она начштаба увидела и заорала: «Швайнэ. Руссише швайнэ». (Свиньи. Русские свиньи. - Нем. Прим. С.С.). Он пистолет вынул и пристрелил. Эти все отпрыгнули. Человек в войну делается чёрствым, жестоким, безжалостным. Или вот Пиллау штурмовали. Поймали немку в подвале. Она извивается, верещит чего-то. Я говорю: «Спроси хоть, что она верещит». Он спросил. Десять человек уж прошло. Сколько можно? Отпустили. Вот в Восточной Пруссии никого не было, все убежали. Потом уж бывает, встретишь повозку. Скарб везут. А когда война кончилась, еще много гражданского населения оставалось в Кенигсберге. Очень было плохо с продуктами. И многие немки шли на определенные шаги, что бы прокормится. Вот допустим, начальник штаба дивизиона говорит мне: «Собирайся. Сегодня пойдем кое-куда. Я договорился». Договорился он. Уж я не знаю, как он разговаривал, но меня заставил собраться. Он доверял мне, мы с ним воевали. Я взял автомат и пошли вечером. А ведь в зоне, где живут немцы, ходит патруль. Нам туда нельзя. А он понимаешь, договорился, значит надо идти. Дома одинаковые. В один зайдем, в другой зайдем. Не тот. Ходит. А мне что? Моё дело телячье. И потом всё-таки наскочили. Патруль! Комендантский патруль. Тут уж по существу всё равно, офицер ты или нет. Проверка документов. Остановились. Он понял, чем пахнет. Офицер в зоне. Я никогда не мог ожидать от него…
Он вместо документов выхватил пистолет и ударил им в лицо патрульного. Тот схватился руками, кровь брызнула. Мы дали «драпака». Я был поражен. В каком-то ручье он замыл китель от крови. И что ты думаешь, пошли в часть? Нет. Пошли искать дальше. Нашли дом. Он постучал в окно. Немка закудахтала: «Колья да? Колья?»
- Да, да. Коля. Я, я. Я, я.
Заходим в прихожую. В одной из комнат два моряка сидят. С моряками не стали связываться. С моряками тоже знаешь…
А немки то хороши. Надо чем-то поживиться. Мой буханку хлеба принес, шмотки. И со своей ушел на кухню. В кухне свое дело сделали. Идем назад:
- О. хороша. Б…ь. Ох, хороша.
Молодые были. Все равно, какая баба. Была бы баба. Лишь бы сбросить напряжение. Это естественно. Вот такая штука. Не надо может это писать? (смеется)
Трофеи были?
А какие трофеи? Куда ты возьмешь?
Часы хотя бы.
Был у нас разведчик. Такой чудила. Выдвинулся вперед. А население выходит из под огня. Через южный вокзал. Перегородил путь, снял шапку: «Ур давай» (Uhr – часы. Нем. Прим С.С.) Потом всем раздавал. У всех были часы трофейные. Сапоги у меня были одно время немецкие. Крепкие. Кожа хорошая. С мертвого немца снял. Я не брезговал. Чувство брезгливости уходит. Готовальни были отличные у немцев. Бумага. А техники. Что хочешь. Кто мог домой отправить, тот обогатился.
После Кенигсберга куда?
Пиллау (ныне Балтийск. Прим. С.С.) Дошли до пролива. Доколотили группировку. Там коса Фришнерунг и залив Фришгаф. Сопротивлялись они серьезно там. Били из морских орудий. Картина ужасная была. Коса шириной 800 метров завалена трупами лошадей. Хорошие лошади, ухоженные, с обстриженными хвостами. А техники сколько там. Куда убежишь? Море.
Написано в наградном листе, что вы были перехвачены немцами. Вступили с ними в бой и одного убили, спасая данные разведки.
Было такое, но не так ярко как у них написано. Не перехватывали они меня, по своим делам двигались. У меня даже особо этот эпизод в памяти не отложился. Обычный эпизод. Удивительно. Надо же. Ты знаешь, когда я работал в Мантурово, (Костромская обл. прим. С.С.) мне позвонили из военкомата. Пришла медаль «За отвагу» на моё имя. Но я не поехал. У меня ж две уже. А тут третья. Куда? Ошибка какая-то. А орден в 85-м году дали. (Орден Отечественной войны)
Как воспринимали Сталина лично вы?
Я по Сталину не могу сказать. Пока не стал знакомиться с литературой. Но тогда это был бог. Он безукоризненно порядочный человек и кто-то, минуя его, творит бесчинства. Так считал. Когда он умер, я уже был студентом 4-го курса художественного училища. Помню момент похорон. Все встали, гудки заводов и фабрик загудели. Педагог стояла грустная и сказала: «Как теперь жить будем?». А Игнатьев Генка, студент такой был, сказал: «Чего?! Чего вы тут все приуныли? Радоваться надо. Тиран умер! А вы». Я удивлен был. Как он решился? Никто не донес на него.
Про командование пару слов.
Полковник Беляев. Начальник штаба артиллерии. Мой непосредственный начальник. Заместитель подполковник Никольский. Полковник Беляев изумительный был человек. Авторитет. Стройный, красивый. Я хочу сказать, что армия мне помогла поверить в себя. Помогла мне закрепиться и утвердиться в жизни. Научила тому, что нужно всего добиваться упорно и настойчиво.
Взято: skif-tag.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]