Дагестанец на фронте.
---
"К подножию высотки 37,5 мы подобрались ночью. Картина, увиденная нами, была ужасной. Горы тел советских солдат, оторванные руки, ноги. Все представляло собой месиво из земли, крови и человеческой плоти. Немцы, расположившиеся на вершине высоты, сразу нас заметили.
Находясь в укрытии с несколькими накатами и множеством ходов, противник был в стратегически выгодном положении. А мы - в чистом поле, как на ладони. Фашисты не давали нам голову поднять. Но страшнее всего было то, что по нам стреляли и немцы, и свои.
К утру следующего дня от батальона осталось всего 9 человек с тяжелораненым командиром нашего автоматного взвода лейтенантом Николаевым, очень храбрым и мужественным офицером родом из Ненецкого автономного округа, который почему-то называл меня земляком. После первого ранения он не ушел с поля боя. "Я останусь со своими солдатами!" - заявил он. После второго ранения он уже был без сознания.
На рассвете на фоне занимающейся зари я увидел, что немецкий пулеметчик дремлет на бруствере окопа. "Вот он, момент истины", - подумал я. Мы с моим другом Василием Авериным из Сибири решили воспользоваться ситуацией.
Потихоньку, незаметно подползли к высоте, подобрались к немцу и сняли его. Затем забросали гранатами вражеские окопы, взяли оставшихся в живых пятерых немцев в плен. 26 немцев валялись мертвыми в окопе. Командир взвода приказал мне отвести пленных в штаб полка и доложить, что высота наша.
Когда доставили пленных в штаб, дежурный по штабу сержант сказал мне с укором:
- Зачем ты их привел?
- А что я должен был сделать? - спрашиваю.
- Расстрелял бы, когда вели через лес.
- Не имею права, они сдались в плен.
Через несколько минут капитан из штаба приказал накормить пленных. А сержант опять ворчит: "Зачем кормить фашистов? Их надо было расстрелять!". Вдруг один из пленных, сидевших ближе ко мне, произнес по-русски:
- Комрад, я не фашист, я есть коммунист.
И показал на левой руке синюю наколку в виде пятиконечной звезды. Оказывается, фашистское командование из-за нехватки солдат на фронте, посылала на фронт даже заключенных и вместе с "восточными добровольцами" бросало их в бой.
- Если ты коммунист, почему стрелял? Почему не сдался в плен? - не унимался сержант. Немец показал на двух сидящих справа пленных: - Это ваши, перебежчики. Они бы меня убили.
Сержант грозно взглянул на них и неожиданно ударил одного. Обливаясь кровью, пленный упал на землю. Прибывшие "особисты" забрали их на допрос.
За взятие высоты 37,5 нас всех представили к ордену Славы. Но получить их нам было не суждено. Попавшая в штаб немецкая бомба уничтожила находившихся там офицеров и документы, в том числе и представления к наградам.
Это стало мне известно позже, уже в военном госпитале "Отдых" под Москвой. Там же неожиданно встретил своего друга-сибиряка Васю Аверина, который и рассказал об этом. "Так что, друг, скажи спасибо, что остались живы, хоть и ордена наши пропали", - улыбнулся он, похлопав меня по плечу.
Лето 1943 года. Я на Курской дуге. Нас перебросили на сложный участок фронта. Мы заняли позицию, окопались, залегли. После артподготовки пошли в наступление. Задача стояла непростая - до вечера занять вражеские позиции. С большими потерями мы все-таки захватили немецкие окопы. Немецкий солдат, сидевший в окопе, поднял руки и сказал по-русски:
- Товарищи, не убивайте, я свой, я русский.
- А почему форма на тебе немецкая? - спросил я.
- Я не виноват, меня заставили, - ответил он. Мой напарник Евгений выпустил по парню короткую очередь, и мы пошли дальше.
Осенью 1943 года мы находились в обороне. Ночью меня разбудили словами: "Эй, кавказец, вставай!"
Передо мной стоял солдат с двумя мешками дымовых гранат. "Напарника моего ранили, нужно его заменить. Приказано поставить дымовую завесу, чтобы саперы смогли сделать проходы через колючую проволоку, иначе фрицы близко не подпустят", - объяснил он.
Было морозно, шел снег, земля промерзла. Начальник штаба поставил задачу: подойти к проволоке как можно ближе и сделать проходы для наступления штрафбата. Вместе с пожилым усатым солдатом мы взяли мешки, в каждом из которых находились по пятьдесят дымовых гранат, и пошли с саперами к месту предстоящего прорыва.Там мы разделились. Мы с усатым напарником подползли к колючей проволоке, залегли, окопались. Как оказалось, прямо напротив пулеметного гнезда фашистов.
Видели, как вдоль проволоки ходил немецкий часовой. Помню его нелепый вид: на плечах одеяло, на ногах поверх сапог плетеные корзины, дрожит от холода. Заняв удобную позицию, забросали немецкие траншеи дымовыми гранатами.
Саперы под дымовой завесой быстро сделали свое дело и ушли, а нас оставили. Мой напарник был ранен. Немцы, наблюдая за нашими тщетными попытками, перестали стрелять и, видимо, решили взять нас в плен. Раненый солдат приказал:
- Сынок, оставь меня, я уже старый, спасайся сам!
- Не могу бросить, я спасу тебя! - закричал я в ответ.
К счастью, на помощь пробрались три солдата, и мы вернулись в свои окопы.
В январе 1944 года мы стояли под Оршей. Часто гибли молодые необстрелянные офицеры, прибывшие из училищ после окончания ускоренного курса обучения. Как правило, их убивали при выходе из блиндажа - казалось, за ними охотятся немецкие снайперы. Меня вызвали в штаб, и там майор спрашивает:
- Ты, кажется, снайперскую школу окончил?
- Да
- Вот и хорошо. Сейчас из дивизии привезут снайперскую винтовку - надо будет уничтожить немецкого снайпера.
Когда привезли винтовку, я проверил ее боевые качества и сказал майору, что она очень хорошая. Надев ватные брюки, валенки, полушубок и маскхалат, обмотав белым бинтом винтовку, взял вещмешок, и на рассвете отправился на "охоту". На опушке леса, возле пенька, устроил "гнездо". Набил вещмешок снегом до упора и залег.
Целый день лежал без движения и пищи - выжидал цель. Прождал еще сутки на снегу, на лютом январском морозе, но цель не появилась. На третьи сутки майор посетовал: "Ну что, солдат, еще одного нашего офицера убили. Скоро у меня командиров взводов не останется".
Осмотрев убитого лейтенанта, я заметил, что он, как и остальные офицеры, убит в висок, а не в лоб, как это делают обычно снайперы находящиеся напротив. Я высказал майору свое предположение, что, наверняка, стреляют с позиции соседнего полка, и попросил разрешения отправиться туда.
Там я объяснил цель своего визита, и в 5 утра снова вышел на "охоту". В лощине, в высохших камышах между нашими и немецкими позициями, я устроил свое "гнездо". Оглядевшись, обратил внимание на свалившееся дерево, засыпанное снегом. Будто блиндаж сооружен. "Может, он сюда приходит?" - подумал я.
И точно: на рассвете пришел немец, держа в руках чехол с чем-то. Осмотрелся по сторонам, вытащил оттуда винтовку, пристроил ее удобно, затем сел, вытащил из кармана кителя письмо, фото, видимо, полученные из дома, стал рассматривать их, довольно улыбаясь. Рассмотрев фото и прочитав письмо, немец спрятал их в карман кители и стал в прицел оглядывать окрестности.
А я снял перчатку, подправил упор и прицелился. Два снайпера выжидали удобного момента. Требовалась большая выдержка, надо было действовать наверняка. Я выстрелил первым. Фашистский снайпер, будто кланяясь мне, уткнулся головой в бруствер.
Дней 10-15 спустя меня вновь вызвали в штаб полка. Там находились два снайпера и офицер. "Вот что, товарищи снайперы, - говорит нам начальник штаба, - на фронт прибыл высокий чин из Берлина, его надо ликвидировать. Он должен осматривать немецкие позиции напротив нашего полка".
Получив задание, мы вышли из блиндажа. Один из моих новых напарников оказался моим ровесником, а второй - пожилым мощным здоровяком. Мы вышли на опушку спиленного леса, подкрались ближе к немецким окопам, устроили засаду.
Видели, как вышел немец, срубил ветки, видимо, на растопку. Вскоре из блиндажа повалил дым. Два дня прошли безрезультатно: тот немец не появился. На третий день нервы здоровяка не выдержали. Он решил убить немца, который, как видно, раздражал его частым появлением на бруствере окопа.
Мы стали отговаривать его, ведь наша задача - другой немец. Он не послушался и, когда из блиндажа вышли два немца, уничтожил их обоих. Тут же в ответ по нам открыли стрельбу из 6-ствольных минометов.
Здоровяку оторвало одну ногу, а другая едва держалась на коже. Мы закинули эту ногу ему на живот, с трудом вынесли из под огня и еле донесли до своих. Получили хорошую взбучку за проваленное задание, а виновный в провале задания остался инвалидом - без обеих ног." - из воспоминаний сержанта 977-го стрелкового полка, 270-й стрелковой дивизии Зимбита Умарова.
Зимбит Умаров.
"Мы сражались за Родину". Москва, 2010 г. с.400-403.
Находясь в укрытии с несколькими накатами и множеством ходов, противник был в стратегически выгодном положении. А мы - в чистом поле, как на ладони. Фашисты не давали нам голову поднять. Но страшнее всего было то, что по нам стреляли и немцы, и свои.
К утру следующего дня от батальона осталось всего 9 человек с тяжелораненым командиром нашего автоматного взвода лейтенантом Николаевым, очень храбрым и мужественным офицером родом из Ненецкого автономного округа, который почему-то называл меня земляком. После первого ранения он не ушел с поля боя. "Я останусь со своими солдатами!" - заявил он. После второго ранения он уже был без сознания.
На рассвете на фоне занимающейся зари я увидел, что немецкий пулеметчик дремлет на бруствере окопа. "Вот он, момент истины", - подумал я. Мы с моим другом Василием Авериным из Сибири решили воспользоваться ситуацией.
Потихоньку, незаметно подползли к высоте, подобрались к немцу и сняли его. Затем забросали гранатами вражеские окопы, взяли оставшихся в живых пятерых немцев в плен. 26 немцев валялись мертвыми в окопе. Командир взвода приказал мне отвести пленных в штаб полка и доложить, что высота наша.
Когда доставили пленных в штаб, дежурный по штабу сержант сказал мне с укором:
- Зачем ты их привел?
- А что я должен был сделать? - спрашиваю.
- Расстрелял бы, когда вели через лес.
- Не имею права, они сдались в плен.
Через несколько минут капитан из штаба приказал накормить пленных. А сержант опять ворчит: "Зачем кормить фашистов? Их надо было расстрелять!". Вдруг один из пленных, сидевших ближе ко мне, произнес по-русски:
- Комрад, я не фашист, я есть коммунист.
И показал на левой руке синюю наколку в виде пятиконечной звезды. Оказывается, фашистское командование из-за нехватки солдат на фронте, посылала на фронт даже заключенных и вместе с "восточными добровольцами" бросало их в бой.
- Если ты коммунист, почему стрелял? Почему не сдался в плен? - не унимался сержант. Немец показал на двух сидящих справа пленных: - Это ваши, перебежчики. Они бы меня убили.
Сержант грозно взглянул на них и неожиданно ударил одного. Обливаясь кровью, пленный упал на землю. Прибывшие "особисты" забрали их на допрос.
За взятие высоты 37,5 нас всех представили к ордену Славы. Но получить их нам было не суждено. Попавшая в штаб немецкая бомба уничтожила находившихся там офицеров и документы, в том числе и представления к наградам.
Это стало мне известно позже, уже в военном госпитале "Отдых" под Москвой. Там же неожиданно встретил своего друга-сибиряка Васю Аверина, который и рассказал об этом. "Так что, друг, скажи спасибо, что остались живы, хоть и ордена наши пропали", - улыбнулся он, похлопав меня по плечу.
Лето 1943 года. Я на Курской дуге. Нас перебросили на сложный участок фронта. Мы заняли позицию, окопались, залегли. После артподготовки пошли в наступление. Задача стояла непростая - до вечера занять вражеские позиции. С большими потерями мы все-таки захватили немецкие окопы. Немецкий солдат, сидевший в окопе, поднял руки и сказал по-русски:
- Товарищи, не убивайте, я свой, я русский.
- А почему форма на тебе немецкая? - спросил я.
- Я не виноват, меня заставили, - ответил он. Мой напарник Евгений выпустил по парню короткую очередь, и мы пошли дальше.
Осенью 1943 года мы находились в обороне. Ночью меня разбудили словами: "Эй, кавказец, вставай!"
Передо мной стоял солдат с двумя мешками дымовых гранат. "Напарника моего ранили, нужно его заменить. Приказано поставить дымовую завесу, чтобы саперы смогли сделать проходы через колючую проволоку, иначе фрицы близко не подпустят", - объяснил он.
Было морозно, шел снег, земля промерзла. Начальник штаба поставил задачу: подойти к проволоке как можно ближе и сделать проходы для наступления штрафбата. Вместе с пожилым усатым солдатом мы взяли мешки, в каждом из которых находились по пятьдесят дымовых гранат, и пошли с саперами к месту предстоящего прорыва.Там мы разделились. Мы с усатым напарником подползли к колючей проволоке, залегли, окопались. Как оказалось, прямо напротив пулеметного гнезда фашистов.
Видели, как вдоль проволоки ходил немецкий часовой. Помню его нелепый вид: на плечах одеяло, на ногах поверх сапог плетеные корзины, дрожит от холода. Заняв удобную позицию, забросали немецкие траншеи дымовыми гранатами.
Саперы под дымовой завесой быстро сделали свое дело и ушли, а нас оставили. Мой напарник был ранен. Немцы, наблюдая за нашими тщетными попытками, перестали стрелять и, видимо, решили взять нас в плен. Раненый солдат приказал:
- Сынок, оставь меня, я уже старый, спасайся сам!
- Не могу бросить, я спасу тебя! - закричал я в ответ.
К счастью, на помощь пробрались три солдата, и мы вернулись в свои окопы.
В январе 1944 года мы стояли под Оршей. Часто гибли молодые необстрелянные офицеры, прибывшие из училищ после окончания ускоренного курса обучения. Как правило, их убивали при выходе из блиндажа - казалось, за ними охотятся немецкие снайперы. Меня вызвали в штаб, и там майор спрашивает:
- Ты, кажется, снайперскую школу окончил?
- Да
- Вот и хорошо. Сейчас из дивизии привезут снайперскую винтовку - надо будет уничтожить немецкого снайпера.
Когда привезли винтовку, я проверил ее боевые качества и сказал майору, что она очень хорошая. Надев ватные брюки, валенки, полушубок и маскхалат, обмотав белым бинтом винтовку, взял вещмешок, и на рассвете отправился на "охоту". На опушке леса, возле пенька, устроил "гнездо". Набил вещмешок снегом до упора и залег.
Целый день лежал без движения и пищи - выжидал цель. Прождал еще сутки на снегу, на лютом январском морозе, но цель не появилась. На третьи сутки майор посетовал: "Ну что, солдат, еще одного нашего офицера убили. Скоро у меня командиров взводов не останется".
Осмотрев убитого лейтенанта, я заметил, что он, как и остальные офицеры, убит в висок, а не в лоб, как это делают обычно снайперы находящиеся напротив. Я высказал майору свое предположение, что, наверняка, стреляют с позиции соседнего полка, и попросил разрешения отправиться туда.
Там я объяснил цель своего визита, и в 5 утра снова вышел на "охоту". В лощине, в высохших камышах между нашими и немецкими позициями, я устроил свое "гнездо". Оглядевшись, обратил внимание на свалившееся дерево, засыпанное снегом. Будто блиндаж сооружен. "Может, он сюда приходит?" - подумал я.
И точно: на рассвете пришел немец, держа в руках чехол с чем-то. Осмотрелся по сторонам, вытащил оттуда винтовку, пристроил ее удобно, затем сел, вытащил из кармана кителя письмо, фото, видимо, полученные из дома, стал рассматривать их, довольно улыбаясь. Рассмотрев фото и прочитав письмо, немец спрятал их в карман кители и стал в прицел оглядывать окрестности.
А я снял перчатку, подправил упор и прицелился. Два снайпера выжидали удобного момента. Требовалась большая выдержка, надо было действовать наверняка. Я выстрелил первым. Фашистский снайпер, будто кланяясь мне, уткнулся головой в бруствер.
Дней 10-15 спустя меня вновь вызвали в штаб полка. Там находились два снайпера и офицер. "Вот что, товарищи снайперы, - говорит нам начальник штаба, - на фронт прибыл высокий чин из Берлина, его надо ликвидировать. Он должен осматривать немецкие позиции напротив нашего полка".
Получив задание, мы вышли из блиндажа. Один из моих новых напарников оказался моим ровесником, а второй - пожилым мощным здоровяком. Мы вышли на опушку спиленного леса, подкрались ближе к немецким окопам, устроили засаду.
Видели, как вышел немец, срубил ветки, видимо, на растопку. Вскоре из блиндажа повалил дым. Два дня прошли безрезультатно: тот немец не появился. На третий день нервы здоровяка не выдержали. Он решил убить немца, который, как видно, раздражал его частым появлением на бруствере окопа.
Мы стали отговаривать его, ведь наша задача - другой немец. Он не послушался и, когда из блиндажа вышли два немца, уничтожил их обоих. Тут же в ответ по нам открыли стрельбу из 6-ствольных минометов.
Здоровяку оторвало одну ногу, а другая едва держалась на коже. Мы закинули эту ногу ему на живот, с трудом вынесли из под огня и еле донесли до своих. Получили хорошую взбучку за проваленное задание, а виновный в провале задания остался инвалидом - без обеих ног." - из воспоминаний сержанта 977-го стрелкового полка, 270-й стрелковой дивизии Зимбита Умарова.
Зимбит Умаров.
"Мы сражались за Родину". Москва, 2010 г. с.400-403.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]