Как коварные самураи в плен сдавались.
---
"Мы, офицеры связи, были обеспечены личным транспортом: в моем распоряжении была легковая машина "Виллис" и самолет У-2.
Руководил всеми нашими операциями начальник оперативной группы штаба Забайкальского фронта генерал-майор Павловский. Каждому из нас было выдано специальное удостоверение, подписанное лично товарищем Малиновским.
По нему мы имели право принимать любое решение, использовать любой транспорт, а командиры частей по нашему требованию обязаны были оказывать нам всяческое содействие для успешного выполнения поставленной перед нами задачи.
Мы были личностями неприкосновенными, никто не имел права нас задержать или отказать нам в помощи. Мы имели очень большие права, но и ответственность была колоссальная: даже в случае нашей гибели секретные документы не должны были попасть в руки противника.
Однажды вечером меня и некоторых других офицеров пригласили в штаб фронта. Было предложено сдать все личные вещи, личные документы и оставить при себе только личное оружие и выписать на специальном бланке свой домашний адрес или адрес близких родственников.
Нас разделили на две группы, и я попал в первую. Старшим группы был полковник Артеменко, членами - капитан Беззубый, я, лейтенант Айбиндер и старшина Никонов. Во вторую группу вошли мои друзья Яша Кайгородов и Леня Цыганков.
Нам объявили, что на другой день к семи утра мы должны быть в сборе, за нами прибудет транспорт и в аэропорту нам будет дан приказ на выполнение особого боевого задания.
К назначенному времени мы были на месте. На аэродроме нас встретила группа генералов во главе с тов. Малиновским. Здесь были генералы, начальник штаба Захаров, генерал Павловский и другие.
Нас выстроили в шеренгу, и тов. Малиновский сказал: - Товарищи, идите на ответственное задание. Мы постоянно будем держать с вами связь. Задачу получите в воздухе. Желаю успеха. Он подошел и каждого обнял и пожал нам руки. Другие генералы тоже попрощались с нами. Мы направились к самолетам.
Самолет взревел моторами, разбежался по взлетной дорожке и поднялся в воздух. Сразу же полковник Артеменко достал бумаги и объяснил: наша группа летит парламентерами в штаб Квантунской армии в город Чанчунь для переговоров о ее капитуляции.
Нас сопровождает в полете семь истребителей, команда самолета будет все время держать связь со штабом фронта и в случае необходимости нам будет оказана помощь. Другая группа с этой же целью летит в Мукден, т.к. точное расположение штаба японцев неизвестно.
Вот и все. Мы летели в пасть к японцам, которые, видимо, нас не ждали. Разговоры не клеились из-за шума мотора, и мы сидели и молчали: каждый в те минуты думал о своем.
Перед самым Чанчунем самолет поднялся выше, и мы увидели всю панораму этого большого города. Сделали разворот, определили место аэродрома и пошли на посадку. Впереди нас один за другим сели сопровождавшие нас истребители.
Все получилось отлично. Моторы смолкли и мы несколько минут сидели в полнейшей тишине. Затем открыли боковую дверь самолета и увидели, что к нами приближается японский офицер. Он подошел, взял под козырек, но, увидев русские лица и погоны, заметно растерялся и на японском языке спросил: "Почему вы здесь? Что вам нужно?"
Капитан-переводчик стал ему объяснять. Предупредив, чтобы мы не выходили из самолета, японец бегом побежал докладывать в штаб. Командир "Дугласа" в это время тоже передавал по рации наше положение Павловскому.
В томительном ожидании мы провели около двух часов. Много было разговоров, суждений, возможных вариантов, что ожидало нас, мы и представить себе не могли.
Наконец на аэродром прибыли три японские представительские машины. Из первой вышел японский генерал, объяснился с переводчиком и пригласил нас в машины. В первую с генералом сел полковник Артеменко и капитан-переводчик, во вторую - Иван Беззубый, в третью - я.
В машине нас оказалось трое: офицер - водитель машины, я и молодой штабной японский генерал. Мы с генералом сидели на заднем сидении. Он был спокоен, на правом его боку висел пистолет, между колен стояла громадная, отделанная серебром шашка. Кивком головы он поклонился мне, я ответил на приветствие, и машина тронулась.
Как-то машинально я расстегнул кобуру своего неразлучного "ТТ" и сжал его рукоядку вспотевшей от напряжения рукой. Через лобовое стекло я следил за ходом второй машины и думал о том, что если нас вдруг повезут в разные стороны, я сначала буду стрелять по самураям, а затем и...
Через японского переводчика нам сказали, что командование просит разрядить и выложить личное оружие на стол. Японцы первыми сделали это, и мы тоже положили на стол свои разряженные пистолеты. И тогда последовал вопрос: "Зачем вы пожаловали?"
Полковник Артеменко встал, предъявил верительную грамоту и громко и четко высказал цель нашего визита: - Советское командование, - цитировал он подписанный маршалами Василевским и Малиновским документ, — в целях избежания дальнейшего кровопролития и в связи с безнадежностью положения Квантунской армии предлагает капитуляцию армии и немедленное прекращение огня по всему фронту. Советское командование гарантирует армии, сложившей оружие, соответствующие права и примет меры для охраны спокойствия в стране.
Артеменко еще раз предъявил верительную грамоту, по которой именно нам доверяются эти переговоры от имени советских войск, и предупредил, что если японское командование не примет наших условий капитуляциии, то через двадцать четыре часа после отказа города Чанчунь, Харбин, Мукден и другие подвергнутся жестокой бомбардировке, за результаты которой будет нести ответственность японское командование. А для уничтожения гарнизонов, расположенных в указанных городах, будут немедленно введены десантные войска.
- Считаем, что сопротивление бесполезно, и советуем принять разумное решение, - закончил полковник. Японцы снова заговорили, достали большую военную карту и стали о чем-то советоваться. Затем переводчик перевел: - Каковы ваши условия капитуляции?
Артеменко ознакомил их с четырьмя пунктами:
1. Немедленное прекращение боевых действий по всему фронту.
2. Разоружение всей Квантунской армии.
3. Сохранение спокойствия и порядка в городе.
4. Сохранение всех пленных, иностранных атташе, государственных складов и госрезервов, для чего разрешается оставить в городе 1000 вооруженных японских солдат и офицеров, полностью подчиненных нам.
После недолгого обсуждения японцы заявили, что надо оставить не тысячу, а две тысячи солдат. Мы согласились. Тут же срочно была подготовлена соответствующая бумага и мы с облегчением ее подписали.
В двенадцать часов дня мы выехали на аэродром для связи со штабом фронта. И вот что здесь узнали: Вечером, после того, как стали известны результаты переговоров, начальник аэродрома приволок японского вина "сакэ" и наши летчики стаканами, почти без закуски, изрядно его хватили.
Побалагурив, поплясав и попев, они снова взялись за стаканы и так продолжалось, пока они один за другим, не заснули прямо в отведенной им комнате.
Видя такое, японец перепугался и не спал всю ночь, ожидая, как бы кто из наших не отдал концы. Утром проснувшийся первым наш летчик снова взялся за стакан и, наполнив его до краев, с великим удовольствием освежился. После такого японец сам чуть не отдал концы. Нам через переводчика рассказал эту историю сам японец, и мы от души хохотали.
После связи со штабом мы снова выехали в отведенную нам резиденцию, а вечером нам был преподнесен еще один сюрприз. Во время ужина к нам привели молоденького советского офицера-летчка в совершенно новой отглаженной форме, начищенного, побритого и даже надушенного очень приятными духами. Он вошел и, увидев нас, обомлел. А когда узнал, кто мы такие, со слезами бросился к полковнику на шею.
После он рассказал, что сражался на истребителе, в одном из боев был сбит над просторами Гоби и взят в плен. Несколько раз его допрашивали, стращая виселицей. А сегодня утром принесли ему всю эту одежду (она была не его), сводили в баню, привели в идеальный порядок, днем дали роскошный обеда, а вечером повели сюда.
Он окончательно решил, что все кончено и его ведут на расстрел или на виселицу. И вдруг такой оборот событий! Он весь вечер находился с нами и все никак не мог поверить своему счастью.
К сожалению я не могу вспомнить фамилию этого прекрасного офицера, т.к. был знаком с ним всего четыре часа. На другой день он самолетом вылетел в штаб фронта и я с ним больше не встречался." - из воспоминаний офицера связи Забайкальского фронта капитана Н.В.Барякина.
Празднование присвоения орденов Красного Знамени Николаю Барякину (в центре) и Ивану Беззубому (справа).
Руководил всеми нашими операциями начальник оперативной группы штаба Забайкальского фронта генерал-майор Павловский. Каждому из нас было выдано специальное удостоверение, подписанное лично товарищем Малиновским.
По нему мы имели право принимать любое решение, использовать любой транспорт, а командиры частей по нашему требованию обязаны были оказывать нам всяческое содействие для успешного выполнения поставленной перед нами задачи.
Мы были личностями неприкосновенными, никто не имел права нас задержать или отказать нам в помощи. Мы имели очень большие права, но и ответственность была колоссальная: даже в случае нашей гибели секретные документы не должны были попасть в руки противника.
Однажды вечером меня и некоторых других офицеров пригласили в штаб фронта. Было предложено сдать все личные вещи, личные документы и оставить при себе только личное оружие и выписать на специальном бланке свой домашний адрес или адрес близких родственников.
Нас разделили на две группы, и я попал в первую. Старшим группы был полковник Артеменко, членами - капитан Беззубый, я, лейтенант Айбиндер и старшина Никонов. Во вторую группу вошли мои друзья Яша Кайгородов и Леня Цыганков.
Нам объявили, что на другой день к семи утра мы должны быть в сборе, за нами прибудет транспорт и в аэропорту нам будет дан приказ на выполнение особого боевого задания.
К назначенному времени мы были на месте. На аэродроме нас встретила группа генералов во главе с тов. Малиновским. Здесь были генералы, начальник штаба Захаров, генерал Павловский и другие.
Нас выстроили в шеренгу, и тов. Малиновский сказал: - Товарищи, идите на ответственное задание. Мы постоянно будем держать с вами связь. Задачу получите в воздухе. Желаю успеха. Он подошел и каждого обнял и пожал нам руки. Другие генералы тоже попрощались с нами. Мы направились к самолетам.
Самолет взревел моторами, разбежался по взлетной дорожке и поднялся в воздух. Сразу же полковник Артеменко достал бумаги и объяснил: наша группа летит парламентерами в штаб Квантунской армии в город Чанчунь для переговоров о ее капитуляции.
Нас сопровождает в полете семь истребителей, команда самолета будет все время держать связь со штабом фронта и в случае необходимости нам будет оказана помощь. Другая группа с этой же целью летит в Мукден, т.к. точное расположение штаба японцев неизвестно.
Вот и все. Мы летели в пасть к японцам, которые, видимо, нас не ждали. Разговоры не клеились из-за шума мотора, и мы сидели и молчали: каждый в те минуты думал о своем.
Перед самым Чанчунем самолет поднялся выше, и мы увидели всю панораму этого большого города. Сделали разворот, определили место аэродрома и пошли на посадку. Впереди нас один за другим сели сопровождавшие нас истребители.
Все получилось отлично. Моторы смолкли и мы несколько минут сидели в полнейшей тишине. Затем открыли боковую дверь самолета и увидели, что к нами приближается японский офицер. Он подошел, взял под козырек, но, увидев русские лица и погоны, заметно растерялся и на японском языке спросил: "Почему вы здесь? Что вам нужно?"
Капитан-переводчик стал ему объяснять. Предупредив, чтобы мы не выходили из самолета, японец бегом побежал докладывать в штаб. Командир "Дугласа" в это время тоже передавал по рации наше положение Павловскому.
В томительном ожидании мы провели около двух часов. Много было разговоров, суждений, возможных вариантов, что ожидало нас, мы и представить себе не могли.
Наконец на аэродром прибыли три японские представительские машины. Из первой вышел японский генерал, объяснился с переводчиком и пригласил нас в машины. В первую с генералом сел полковник Артеменко и капитан-переводчик, во вторую - Иван Беззубый, в третью - я.
В машине нас оказалось трое: офицер - водитель машины, я и молодой штабной японский генерал. Мы с генералом сидели на заднем сидении. Он был спокоен, на правом его боку висел пистолет, между колен стояла громадная, отделанная серебром шашка. Кивком головы он поклонился мне, я ответил на приветствие, и машина тронулась.
Как-то машинально я расстегнул кобуру своего неразлучного "ТТ" и сжал его рукоядку вспотевшей от напряжения рукой. Через лобовое стекло я следил за ходом второй машины и думал о том, что если нас вдруг повезут в разные стороны, я сначала буду стрелять по самураям, а затем и...
Через японского переводчика нам сказали, что командование просит разрядить и выложить личное оружие на стол. Японцы первыми сделали это, и мы тоже положили на стол свои разряженные пистолеты. И тогда последовал вопрос: "Зачем вы пожаловали?"
Полковник Артеменко встал, предъявил верительную грамоту и громко и четко высказал цель нашего визита: - Советское командование, - цитировал он подписанный маршалами Василевским и Малиновским документ, — в целях избежания дальнейшего кровопролития и в связи с безнадежностью положения Квантунской армии предлагает капитуляцию армии и немедленное прекращение огня по всему фронту. Советское командование гарантирует армии, сложившей оружие, соответствующие права и примет меры для охраны спокойствия в стране.
Артеменко еще раз предъявил верительную грамоту, по которой именно нам доверяются эти переговоры от имени советских войск, и предупредил, что если японское командование не примет наших условий капитуляциии, то через двадцать четыре часа после отказа города Чанчунь, Харбин, Мукден и другие подвергнутся жестокой бомбардировке, за результаты которой будет нести ответственность японское командование. А для уничтожения гарнизонов, расположенных в указанных городах, будут немедленно введены десантные войска.
- Считаем, что сопротивление бесполезно, и советуем принять разумное решение, - закончил полковник. Японцы снова заговорили, достали большую военную карту и стали о чем-то советоваться. Затем переводчик перевел: - Каковы ваши условия капитуляции?
Артеменко ознакомил их с четырьмя пунктами:
1. Немедленное прекращение боевых действий по всему фронту.
2. Разоружение всей Квантунской армии.
3. Сохранение спокойствия и порядка в городе.
4. Сохранение всех пленных, иностранных атташе, государственных складов и госрезервов, для чего разрешается оставить в городе 1000 вооруженных японских солдат и офицеров, полностью подчиненных нам.
После недолгого обсуждения японцы заявили, что надо оставить не тысячу, а две тысячи солдат. Мы согласились. Тут же срочно была подготовлена соответствующая бумага и мы с облегчением ее подписали.
В двенадцать часов дня мы выехали на аэродром для связи со штабом фронта. И вот что здесь узнали: Вечером, после того, как стали известны результаты переговоров, начальник аэродрома приволок японского вина "сакэ" и наши летчики стаканами, почти без закуски, изрядно его хватили.
Побалагурив, поплясав и попев, они снова взялись за стаканы и так продолжалось, пока они один за другим, не заснули прямо в отведенной им комнате.
Видя такое, японец перепугался и не спал всю ночь, ожидая, как бы кто из наших не отдал концы. Утром проснувшийся первым наш летчик снова взялся за стакан и, наполнив его до краев, с великим удовольствием освежился. После такого японец сам чуть не отдал концы. Нам через переводчика рассказал эту историю сам японец, и мы от души хохотали.
После связи со штабом мы снова выехали в отведенную нам резиденцию, а вечером нам был преподнесен еще один сюрприз. Во время ужина к нам привели молоденького советского офицера-летчка в совершенно новой отглаженной форме, начищенного, побритого и даже надушенного очень приятными духами. Он вошел и, увидев нас, обомлел. А когда узнал, кто мы такие, со слезами бросился к полковнику на шею.
После он рассказал, что сражался на истребителе, в одном из боев был сбит над просторами Гоби и взят в плен. Несколько раз его допрашивали, стращая виселицей. А сегодня утром принесли ему всю эту одежду (она была не его), сводили в баню, привели в идеальный порядок, днем дали роскошный обеда, а вечером повели сюда.
Он окончательно решил, что все кончено и его ведут на расстрел или на виселицу. И вдруг такой оборот событий! Он весь вечер находился с нами и все никак не мог поверить своему счастью.
К сожалению я не могу вспомнить фамилию этого прекрасного офицера, т.к. был знаком с ним всего четыре часа. На другой день он самолетом вылетел в штаб фронта и я с ним больше не встречался." - из воспоминаний офицера связи Забайкальского фронта капитана Н.В.Барякина.
Празднование присвоения орденов Красного Знамени Николаю Барякину (в центре) и Ивану Беззубому (справа).
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]