КАК МЕНЯ ОБОКРАЛИ И СУД НАД 15-ЛЕТНИМ ВОДИТЕЛЕМ ПОД КАЙФОМ
---
Когда я жил в отдельном одноэтажном доме в районе таможенного управления, меня ограбили. Вернувшись из клуба после просмотра кинофильма, я открыл дверь в свою комнату и обомлел. Кругом бардак и летают перья от матрасов и подушек. Повезло, что ценных вещей и денег в квартире в то время почти не было, так как я только вернулся из отпуска. Воры взломали балконную дверь и вынесли всё, что им приглянулось...
Причём действовали, руководствуясь какой-то непостижимой логикой. Один матрас забрали, другой оставили. Вынесли одну подушку, одну простыню и почти все мелкие женские принадлежности, вроде расчёсок, фена и губной помады. Исчезли магнитола и гитара (видимо, поработали любители музыки), все алкогольные напитки и сладости.
Сразу вызвали советского консула, который приехал вместе с йеменским следователем. Следователь заставил написать заявление о краже и полный список похищенного имущества. Полчаса я объяснял, как грабители проникли в помещение, показывая на шкаф, которым временно загородил выломанную балконную дверь. Он всё осматривал окно, на котором была массивная решетка. Не выдержав его непонятливости, я отодвинул шкаф и мы вышли на балкон. На полу валялся замок от двери. Он его поднял и со словами: «Там должны остаться следы пальцев грабителей!» сразу выронил. Наступив на замок и потоптавшись на нём, он взял его руками и с важным видом засунул в карман. Походив по квартире ещё немного, он заявил:
— Тут нужна обученная овчарка!
На мой вопрос, есть ли у них такие ищейки, он глубокомысленно заявил, что нет.
Приехав на следующий день, он опять с умным видом принялся ходить по квартире. Я вспомнил детей беженцев, которых несколько раз отгонял от наших окон, и предположил, что это дело рук сомалийских или суданских беженцев. Поднявшись на плоскую крышу нашего дома, на хабирском языке называемого «фок» (арабское слово «верх») я указал ему на несколько домов, где как раз проживали беженцы. Он меня долго убеждал, что я ошибаюсь, но поняв, что я не оставлю его в покое, отправился по указанному адресу. Я наблюдал за его действиями с крыши. Как только он зашёл в первый двор, его огрели палкой по голове две негритянки. Через несколько минут он вернулся, держась за лоб. Далее последовала его реплика в стиле фильма «Белое солнце в пустыне» — «У него гранаты не той системы»:
— Я всё проверил. Ничего у них нет! Будем искать дальше.
На этом следствие завершило свою работу.
Помощь пострадавшему
Больше всего меня смутили действия нашего прямого руководства. На совещании-пятиминутке главный военный советник объявил о пострадавшем от грабежа переводчике и заявил, что все должны по мере возможности помочь пострадавшему. Несмотря на все мои возражения, меня поставили у выхода из зала и сунули в руку берет. Первым из зала вышел генерал и положил мне в берет 10 риалов, затем пошло руководство, бросая в берет от пяти до десяти риалов. Затем стали выходить специалисты. Кто-то подчеркнуто развернув банкноту, медленно клал в берет, а кто-то украдкой кидал незаметно мелочь.
Казалось, большего стыда в своей жизни я не испытывал. Но на этом мои мучения не закончились. Мой сосед Батюшков, который пришел ко мне в комнату, поинтересоваться количеством материальной помощи, принёс мне на «согласование» список отсутствующих специалистов.
— Вот, проверь список. Всех ли я учёл, может кого-то пропустил? Я тут определил с них сумму помощи — 5 риалов. Я соберу и принесу тебе.
На все мои отказы он однозначно отвечал:
— Если со всех собрали, то с какой стати они должны не платить? Это несправедливо…
Правосудие по-йеменски
Руководство группы военных специалистов, так называемый аппарат Главного военного советника, располагался недалеко от улицы Насера на расстоянии около четырёхсот метров от советского посольства. Ко мне обратился офицер по связи с посольством с просьбой помочь при рассмотрении дорожно-транспортного происшествия. Он, выезжая из аппарата ГВС на своей автомашине и свернув на небольшую улочку, ведущую в советское посольство, столкнулся с Тойотой пятнадцатилетнего йеменца. Было повреждено крыло, бампер и лопнуло переднее стекло.
Встретившись с группой йеменцев, представившихся представителями местной автоинспекции, мы прошли по всему маршруту нашего автомобиля. Выйдя на узкую улочку, где произошло ДТП, мы попытались объяснить местным гаишникам, что данная улица является односторонней, найдя в кустах согнутый дорожный знак. Советский водитель ехал па всем правилам дорожного движения. Нам стали доказывать, что здесь имеет место так называемый «полуразрешённый или полузапрещённый проезд». Все наши доводы, что проезд может быть либо разрешенным, либо запрещённым во внимание не принимались.
Затем мы направились в здание местного суда первой инстанции, где нас заставили написать несколько анкет и заявлений. Больше всего меня позабавила необходимость указания в анкете имён родителей до пятого поколения по линии отца и матери. Мой друг, попавший в автоаварию, с трудом вспомнил имена прадедушек и прабабушек, остальные имена пришлось написать вымышленные.
Наши доводы в суде были ясны и логичны: йеменский водитель не имел прав на вождение; машина принадлежала другому лицу; во время вождения автомашина йеменец находился под воздействием ката; йеменец ехал против движения по односторонней улице и именно он совершил наезд на советский автотранспорт. Старенький судья долго читал все представленные нами и представителями местной автоинспекции бумаги, прочитал несколько сур из Корана и вынес приговор: йеменский водитель выплачивает пострадавшему 70% ущерба, нанесённого советской автомашине, советский водитель оплачивает 30%. Величину ущерба должен определить автосервис по выбору самих водителей. Ушлый йеменец, не стесняясь нас, лихо обломал на своей машине кусок слегка поврежденного бампера, доломал фары и помчался к своим знакомым автомеханикам. В итоге, после тщательного подсчета суммы нанесенного ущерба автомашинам, йеменец остался нам должен один риал. Получив из рук судьи один риал, мой приятель хмыкнул и сказал:
— Слушай! Как раз на две бутылки пепси-колы. Хорошо ещё мы этому обдолбанному катом не остались должны…
По материалам из личного архива военного переводчика арабского языка,
готовится к изданию в книге клуба ВИИЯ
Причём действовали, руководствуясь какой-то непостижимой логикой. Один матрас забрали, другой оставили. Вынесли одну подушку, одну простыню и почти все мелкие женские принадлежности, вроде расчёсок, фена и губной помады. Исчезли магнитола и гитара (видимо, поработали любители музыки), все алкогольные напитки и сладости.
Сразу вызвали советского консула, который приехал вместе с йеменским следователем. Следователь заставил написать заявление о краже и полный список похищенного имущества. Полчаса я объяснял, как грабители проникли в помещение, показывая на шкаф, которым временно загородил выломанную балконную дверь. Он всё осматривал окно, на котором была массивная решетка. Не выдержав его непонятливости, я отодвинул шкаф и мы вышли на балкон. На полу валялся замок от двери. Он его поднял и со словами: «Там должны остаться следы пальцев грабителей!» сразу выронил. Наступив на замок и потоптавшись на нём, он взял его руками и с важным видом засунул в карман. Походив по квартире ещё немного, он заявил:
— Тут нужна обученная овчарка!
На мой вопрос, есть ли у них такие ищейки, он глубокомысленно заявил, что нет.
Приехав на следующий день, он опять с умным видом принялся ходить по квартире. Я вспомнил детей беженцев, которых несколько раз отгонял от наших окон, и предположил, что это дело рук сомалийских или суданских беженцев. Поднявшись на плоскую крышу нашего дома, на хабирском языке называемого «фок» (арабское слово «верх») я указал ему на несколько домов, где как раз проживали беженцы. Он меня долго убеждал, что я ошибаюсь, но поняв, что я не оставлю его в покое, отправился по указанному адресу. Я наблюдал за его действиями с крыши. Как только он зашёл в первый двор, его огрели палкой по голове две негритянки. Через несколько минут он вернулся, держась за лоб. Далее последовала его реплика в стиле фильма «Белое солнце в пустыне» — «У него гранаты не той системы»:
— Я всё проверил. Ничего у них нет! Будем искать дальше.
На этом следствие завершило свою работу.
Помощь пострадавшему
Больше всего меня смутили действия нашего прямого руководства. На совещании-пятиминутке главный военный советник объявил о пострадавшем от грабежа переводчике и заявил, что все должны по мере возможности помочь пострадавшему. Несмотря на все мои возражения, меня поставили у выхода из зала и сунули в руку берет. Первым из зала вышел генерал и положил мне в берет 10 риалов, затем пошло руководство, бросая в берет от пяти до десяти риалов. Затем стали выходить специалисты. Кто-то подчеркнуто развернув банкноту, медленно клал в берет, а кто-то украдкой кидал незаметно мелочь.
Казалось, большего стыда в своей жизни я не испытывал. Но на этом мои мучения не закончились. Мой сосед Батюшков, который пришел ко мне в комнату, поинтересоваться количеством материальной помощи, принёс мне на «согласование» список отсутствующих специалистов.
— Вот, проверь список. Всех ли я учёл, может кого-то пропустил? Я тут определил с них сумму помощи — 5 риалов. Я соберу и принесу тебе.
На все мои отказы он однозначно отвечал:
— Если со всех собрали, то с какой стати они должны не платить? Это несправедливо…
Правосудие по-йеменски
Руководство группы военных специалистов, так называемый аппарат Главного военного советника, располагался недалеко от улицы Насера на расстоянии около четырёхсот метров от советского посольства. Ко мне обратился офицер по связи с посольством с просьбой помочь при рассмотрении дорожно-транспортного происшествия. Он, выезжая из аппарата ГВС на своей автомашине и свернув на небольшую улочку, ведущую в советское посольство, столкнулся с Тойотой пятнадцатилетнего йеменца. Было повреждено крыло, бампер и лопнуло переднее стекло.
Встретившись с группой йеменцев, представившихся представителями местной автоинспекции, мы прошли по всему маршруту нашего автомобиля. Выйдя на узкую улочку, где произошло ДТП, мы попытались объяснить местным гаишникам, что данная улица является односторонней, найдя в кустах согнутый дорожный знак. Советский водитель ехал па всем правилам дорожного движения. Нам стали доказывать, что здесь имеет место так называемый «полуразрешённый или полузапрещённый проезд». Все наши доводы, что проезд может быть либо разрешенным, либо запрещённым во внимание не принимались.
Затем мы направились в здание местного суда первой инстанции, где нас заставили написать несколько анкет и заявлений. Больше всего меня позабавила необходимость указания в анкете имён родителей до пятого поколения по линии отца и матери. Мой друг, попавший в автоаварию, с трудом вспомнил имена прадедушек и прабабушек, остальные имена пришлось написать вымышленные.
Наши доводы в суде были ясны и логичны: йеменский водитель не имел прав на вождение; машина принадлежала другому лицу; во время вождения автомашина йеменец находился под воздействием ката; йеменец ехал против движения по односторонней улице и именно он совершил наезд на советский автотранспорт. Старенький судья долго читал все представленные нами и представителями местной автоинспекции бумаги, прочитал несколько сур из Корана и вынес приговор: йеменский водитель выплачивает пострадавшему 70% ущерба, нанесённого советской автомашине, советский водитель оплачивает 30%. Величину ущерба должен определить автосервис по выбору самих водителей. Ушлый йеменец, не стесняясь нас, лихо обломал на своей машине кусок слегка поврежденного бампера, доломал фары и помчался к своим знакомым автомеханикам. В итоге, после тщательного подсчета суммы нанесенного ущерба автомашинам, йеменец остался нам должен один риал. Получив из рук судьи один риал, мой приятель хмыкнул и сказал:
— Слушай! Как раз на две бутылки пепси-колы. Хорошо ещё мы этому обдолбанному катом не остались должны…
По материалам из личного архива военного переводчика арабского языка,
готовится к изданию в книге клуба ВИИЯ
Взято: kibernetika.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]