Как украинские писатели расправлялись с коллегой Виктором Некрасовым. Серия 2
---
Серия 1
На фото слева направо: Андрей Сахаров, Виктор Некрасов, Лев Копелев, Елена Боннэр, Москва, 1973. www.profi-forex.org
Осьмак: Формулировка “к киевской общественности” возникла на партбюро. В своем объяснении употребил ее т. Некрасов. Если же говорить по сути дела, надо обратить внимание на то, с чего начал т. Роготченко свою информацию. Действительно, Некрасов утратил связи с партийной организацией, в которой состоит на партучете, оторвался от партийной жизни и редакции, и Союза писателей. Этим, по-видимому, и объясняется политическая ошибка, допущенная Некрасовым. Ничего нового я вам сейчас не скажу.
Я лишь повторю то, что уже говорилось на партактиве и в выступлениях т. Овчаренко и т. Ботвина на партсобраниях в СПУ, на которые не являлся В. П. Некрасов. Я хочу суммировать эти данные. Итак, кто такой Караванский, здесь уже говорилось. Кто же такой Черновол, за которого вступился в обоих письмах т. Некрасов? Кстати, об этом заступничестве, как отметил т. Роготченко, сейчас шумит вся буржуазная националистическая печать, ваше имя, В. П., поминается в качестве иллюстрации борьбы на Украине против “политики Москвы”.
Так вот, Черновол, о котором т. Некрасов говорит как о честном человеке, журналисте, комсомольском работнике в прошлом, в действительности занимался тенденциозным подбором, подготовкой порочащих советскую действительность материалов, распространял их. За это он предупреждался органами КГБ, ему указывали, что деятельность его опасна и граничит с подрывными актами против нашего государства. Но Черновол не внял этому предупреждению. Он составил документы о процессе, состоявшемся во Львове в 1965 году, на котором были осуждены люди, создавшие свою партию, программой которой была агитация за выход Украины из состава СССР, у этой группы лиц было изъято оружие.
Именно по поводу этого процесса ратует Черновол, а вслед за ним и т.Некрасов в числе остальных 136 товарищей, подписавших письмо, — они считают, что процесс должен был проходить “открыто” и широко освещаться в нашей прессе. Но, по-моему, это был именно тот процесс, который вряд ли следовало широко освещать в нашей печати. Черновол пошел еще дальше.
Он собрал 20 биографий осужденных за националистическую агитацию “деятелей” и составил книгу “Лихо з розуму”. Сейчас эта книга издана за границей несколькими изданиями на украинском, французском и английском языках, широко используется нашими врагами как идеологическое орудие против нашей страны. В частности, на Тегеранской конференции украинские националисты вручили ее всем делегациям, приложив к ней на подтверждение письмо, под которым стоит и ваша подпись, Виктор Платонович.
Сейчас, когда в мире обострилась идеологическая борьба двух систем, не надо быть дальновидным, чтобы понять, как заинтересованы наши враги в подобных “документах” о наших недостатках. Наивно полагать, что любое письмо, подписанное всемирно известным писателем, не заинтересует наших идейных врагов и не будет использовано ими, если в этом письме тенденциозно критикуются явления советской действительности. Это должен учитывать коммунист Некрасов, ставя свою подпись под каким-либо письмом, и, будучи зрелым человеком, отвечать со всей серьезностью за свои поступки. Но, как мы видим, появляется второе письмо — в редакцию “Лiтературноi Украпнi”.
Антропова: Но ведь это письмо не попало за границу.
Осьмак: А вы можете гарантировать, что оно туда не попадет, если сами авторы изъявляют свою готовность переписать его “сорок тысяч раз и размножить среди подписчиков газеты”? Я считаю, что решение партбюро — объективное.
Пархомов: Думаю, что наше обвинение должно быть сформулировано так: коммунист, подписавший письмо с беспартийными, нарушил партийную этику. Когда коммунист решает поставить свою подпись под коллективным письмом, то он должен знать, с кем он его подписывает. А такая вина, на мой взгляд, должна быть наказана только выговором. Тем более, что т. Некрасову уже однажды выносился строгий выговор, который, кстати, снят парторганизацией, но до сих пор не снят вышестоящими партийными органами. Мое предложение о вынесении взыскания — выговора должно помочь коммунисту впредь задуматься, с кем он собирается подписывать аналогичные документы. Таким образом, по-моему, вина Некрасова заключается не в том, что его слово использует враждебная пропаганда (он в этом невиновен), а в том, чтобы наш коммунист понял, что[бы] подобные письма он впредь не подписывал.
Черный-Диденко: Когда персональное дело Некрасова обсуждалось на партбюро, мы отнеслись к нему очень внимательно. Всем нам хотелось помочь Виктору Платоновичу осознать совершенный им проступок. Если вдуматься, что часть лиц, подписавших письмо, имела самые благородные намерения, то каждый из них мог бы лично обратиться в органы власти и партии по всем волнующим их вопросам и ждать ответа. Вот Виктор Платонович сказал здесь, что коллективное письмо отослано в марте, но до сего дня нет ответа.
А кому, собственно, должны ответить на это письмо? Какой конкретно такой “киевской общественности”? Выходит, 137 подписавшихся — “киевская общественность”, а остальные, хотя бы присутствующие здесь, — не “киевская общественность”. Послушав объяснения т.Некрасова, я могу сказать только одно: жаль, что он не желает осознать, что его имя может быть использовано и используется во враждебных нашему общему делу целях. Он упоминал о коллективном письме относительно инвалидных колясок.
За это письмо его несомненно благодарят и поминают добрым словом инвалиды Великой Отечественной войны, получившие эти коляски. а вот то, что в сыновей тех, кто сидит в этих колясках до сего дня стреляют в Чехословакии контрреволюционеры пулями, отлитыми из слов подписанного вами письма. Вас не беспокоит это? Не волнует? Вот об этом вам следовало бы сегодня серьезно и по-партийному задуматься. Что касается решения партбюро — то строгий выговор с занесением [запись обрывается].
Наумов: Мне очень горько, что наш крупный писатель, я бы сказал — герой Сталинграда, оказался в положении сдающего свои позиции. Что же получается? Запад наступает, а Некрасов сдает позиции, отступает. Ведь каждому из нас должно быть ясно, что всякое письмо, берущее под защиту действия националистов, будет обращено против нас. Сейчас вопрос национализма — самый острый, и то, что Некрасов взял себе в советчики явных националистов и тем самым проявил беспринципность, — его вина. Вы, коммунист Некрасов, начали отступать на идеологическом фронте, Если вы и дальше будете придерживаться такой же беспринципной позиции, то тем самым поставите себя на грани исключения из партии. Мое мнение таково: вам пора заострить свое перо, направив его против наших идейных противников. Вам надо наступать.
Антропова: Обвинять Виктора Платоновича в беспринципности по крайней мере наивно. Я считаю, что мы в своем доме должны говорить только правду. Ведь не секрет, что в нашей печати нередко появляются критические статьи о различных нарушениях законов, в том числе и судебных. И правильно делают те редакции, которые печатают такие материалы, так как, не вскрывая недостатков, их нельзя исправить. И я считаю, Виктор Платонович правильно поступил, что поставил подпись под письмом, которое осуждает незаконные нарушения судебной практики.
Наумов: Вы, Изольда, и с Дзюбой пойдете “исправлять” наши недостатки?
Антропова: Я пойду с Некрасовым.
Лобанов: Меня удивляет, что т. Некрасов прислушался к информации Дзюбы и Костенко, которые приехали из Львова и информировали его о суде. А все мы сейчас знаем, что Дзюба написал книгу “Интернационализм или русификация”, в которой национальную политику, проводимую нашей партией и правительством, он называет великодержавным шовинизмом и утверждает, что она — продолжение империалистической политики русского царизма.
Всех русских Дзюба называет в этой книге “москалями” и “красными держимордами”, проповедуя при этом, что Украина — для украинцев. Ведь Некрасову была ясна позиция его информаторов. Вот и выходит объективно, что вы, Виктор Платонович, подписывали письмо, в котором ставится под сомнение правильность ведения судебных процессов не как таковых, а именно тех, на которых судились ярые националисты. Именно за это мы вас сегодня разбираем, именно за это вы должны нести ответственность.
Он. Мельник: Иногда бывает так, что любого человека, который выступает в защиту украинской культуры, голословно объявляют националистом. Это между прочим. Но я не зря спросил т. Некрасова, знал ли он Черновола. Я думаю, прежде чем защищать человека, надо его хорошо знать. Я знал Черновола по совместной работе в редакции. И если бы мне дали подписать письмо в его защиту, то я бы такого письма не подписал. Черновол всей своей сутью ненавидит наш общественный строй и порядок. Во всех своих действиях он проявляет свою “сверхзаботу” об украинской национальной культуре, а по существу это неприкрытый, махровый национализм. Я считаю, что т. Некрасов допустил ошибку, не зная Черновола, подписав письмо в его защиту.
А. Бродский: Когда я недавно был в Польше, польская писательница-литературовед Подзелевская подробно расспрашивала меня о Викторе Платоновиче. Узнал также, что она пишет о нем монографию. Об этом я сейчас говорю потому, что имя Виктора Некрасова широко известно как в нашей стране, так и за рубежом. И это имя с удовольствием используют наши идейные противники. В. Некрасов охотно подписывает письма сомнительного содержания вместе с людьми, известными всем своим националистическим прошлым и настоящим. А вот своих товарищей по парторганизации он обходит. А Виктор Некрасов должен, как я понимаю, использовать свое имя в наших интересах, и я бы советовал ему, как его друг, откровенным, обоснованным и доказательным письмом отмести всех, кто использовал его имя в целях, нам враждебных.
Ковальчук: Я вполне уверен, что Черновол причастен к распространению националистической литературы. Об этом, возможно, Некрасов и не знал, но он должен был бы насторожиться, когда ему предложили подписать текст письма те лица, которые — и это он отлично знал — были замешаны в пропаганде буржуазного национализма. Так что предложение партбюро о взыскании Некрасову вполне обоснованно и справедливо.
Палийчук: Когда я узнал, что подпись Некрасова стоит среди подписей лиц, определенная часть которых явно заражена духом буржуазного национализма, я удивился. Ведь большинство подписавшихся — непристойная компания. Вот за это обидно, что он не увидел, где его друзья, а где — недруги. За эту его неразборчивость мы и должны сегодня с него спросить и наказать. У меня, однако, есть свое мнение о мере наказания. Я предлагаю объявить ему строгий выговор без занесения в учетную карточку.
Ковалев: Тов. Осьмак в своем выступлении дала интересную исчерпывающую справку: ясно, как за рубежом наши противники используют письма и подписи под ними наших видных, но беспринципных деятелей. Виктор Некрасов — человек с большим горизонтом, и я уверен, что он вполне отдает отчет в своем поступке. Отрицать это — значит умалять интеллект зрелого писателя. Я считаю, что В. Некрасов подписал первое и второе письмо вполне сознательно. И я не могу быть уверен в том, что, если бы мы сегодня не разбирали его персонального дела, он завтра не подписал бы третьего письма — более махрового содержания.
Я знаю Виктора Некрасова как большого советского писателя, и я не могу понять, почему он идет в одном строю с Дзюбой и его сомнительной компанией. Ведь и чехословацкие националисты шли тем же путем — дайте нам абсолютную свободу слова, печати и другие средства массовой пропаганды. К чему все это привело, мы все тому сегодня свидетели. А ведь и письмо, подписанное Некрасовым, тоже того же звучания, как и выступления чешской контрреволюции. Некрасов, являясь членом Коммунистической партии, не может иметь другого лица, и у него есть единственный к исправлению своей ошибки путь — он должен здесь на собрании и в печати выступить с позиций коммуниста, с позиций нашей партии.
Бейлин: Ваше острое оружие, Виктор Платонович, — ваше имя. И этим оружием пользуются сегодня наши идейные противники. Мне кажется, что сейчас на нашем партсобрании должна идти борьба за убеждения Виктора Платоновича. Что такое национализм — мы все хорошо понимаем и знаем. И особенно хорошо это знают солдаты. Я многие годы простоял за хирургическим столом, и я знаю, что такое кровь. Я видел наших людей, которые висели на деревьях и столбах. Их подло убили бандеровцы.
А вот вы, Виктор Платонович, подписав письмо, объективно защищали и оправдывали поступки лиц, которых совсем не знаете. Кроме того, вы, подписывая это письмо, вы знали, куда и как оно будет направлено в первую очередь. Этот факт вы сейчас должны признать, ибо факт этот железный и против него идти невозможно. В нашей действительности есть немало промахов, и с ними надо бороться, но иным способом. Надо умело выбирать оружие и объекты защиты. Надо разбираться в главном — что принесет критика, содержащаяся в коллективных письмах, пользу или вред. И вам, Виктор Платонович, надо это глубоко понять и осознать.
Серпилин: Я от Бейлина не раз слышал такую фразу: “Мы, врачи...” Но это не имеет значения в писательской судьбе Некрасова. Я помню, как оценивалась рукопись романа “В окопах Сталинграда”: в Киеве ее игнорировали, а порой и обливали грязью. А когда в Москве нашелся умный человек — Всеволод Вишневский и напечатал этот роман в “Знамени”, то и тогда в “Известиях” была напечатана по существу погромная статья. Когда же Виктору Некрасову за роман “В окопах Сталинграда” присудили Сталинскую премию, то критиканы несколько поутихли. Однако потом, улучив момент, снова обрушивали на Виктора Платоновича зло и желчь необоснованной критики. Спрашивается: когда же мы, коммунисты парторганизации, поддержали своего коммуниста, помогли оградить его от напраслин, когда мы чутко отнеслись к его творчеству? Давайте, товарищи, подумаем сначала, прежде чем сейчас поднимем руки за наказание, давайте еще раз проконтролируем себя, правильно ли мы поступаем.
Осьмак: Я абсолютно несогласна со вторым выступлением т. Серпилина. Вы, Леонид Семенович, пытаетесь провести параллель между критическими выступлениями по адресу Некрасова в прошлом и сегодняшним партсобранием. Невольно вы стараетесь подготовить присутствующих здесь к мысли, что и сегодняшнее партсобрание — это продолжение гонений, возведение напраслин. Это в корне неверно. Относительно того, что Некрасов уже много лет не печатался на страницах “Радуги”: будучи заведующей отделом прозы, я в течение целого года неоднократно обращалась непосредственно к Виктору Платоновичу и через его друга — М. Пархомова с просьбой дать что-нибудь из своих произведений для нашего журнала. Но он остался глух к нашим просьбам и не передал ни единой строчки.
Черный-Лиденко: Выступление т.Серпилина очень эмоционально, но, я полагаю, преждевременно. Мы еще не слушали заключительного выступления самого Виктора Некрасова.
Бродский: Я хочу, Виктор Платонович, чтобы на наших партсобраниях обсуждались не коллективные письма, подписанные вами, а ваши новые книги.
Краснопольский: Товарищи, я не могу понять, что мы сегодня обсуждаем, о каком проступке Некрасова идет речь? По-моему, он поступил правильно и гуманно, подписав тревожное письмо по поводу нарушения советского законодательства. Я, повторяю, не могу понять, о каком персональном деле идет речь? Объясните мне.
Роготченко: Прежде всего о замечании тов. Серпилина по поводу отсутствия на нашем собрании представителя парткома. В парткоме мне накануне сказали, что наша партийная организация вполне зрелая и коммунисты, которых она объединяет, вполне способны сами решить вопрос, поставленный на повестку дня сегодняшнего собрания. Теперь несколько слов по ходу выступления, я считаю, что т. Некрасов должен сегодня сделать для себя вывод: не тот друг его, кто спешит объявить его поступок проявлением легкомыслия и ограничиться минимальным взысканием.
А тот, кто сегодня боролся за его имя, за его авторитет, за его слово и перо писателя-коммуниста. Я и раньше в беседе с Некрасовым просил его, чтобы он снял свою подпись под этим письмом, чтоб он в печати отмежевался от тех, кто со злым умыслом, используя его имя, клевещет на наш строй и законы. С этим предложением я обращаюсь к вам, Виктор Платонович, и сейчас. Вот за что должны были бы болеть те, кто сегодня называли себя вашими друзьями.
Некрасов: Я внимательно выслушал все, что здесь говорилось в течение трех с половиной часов. Теперь настал черед высказаться мне в отведенные мне десять минут регламентом. Слушал я, но так и не понял, кто я есть? То ли русский писатель, то ли беспринципный коммунист, то ли буржуазный националист, то ли сионист (не удивляйтесь, и такое обвинение было, не здесь, правда, а после моего короткого выступления в годовщину расстрела в Бабьем Яру; кстати, там выступал и Дзюба, и я бы очень хотел, чтобы с этим выступлением, которое могло быть произнесено только интернационалистом, ознакомились бы все здесь присутствующие, я думаю, что такое выступление сделало бы честь любому из наших писателей), то ли я бесхребетный и легкомысленный человек, то ли тот, который льет воду на чужую мельницу.
Я постараюсь объяснить, кто я. Постараюсь доказать, что я не только русский писатель, но и принципиальный человек. Здесь т.Серпилин несколько опередил меня, но я не могу не вспомнить тех нелегких для меня дней, когда меня исключали из партии. На всю жизнь запомнилось то собрание в Октябрьском дворце, которое вел Корнейчук. Были среди присутствующих и такие, которые называли себя моими друзьями, в том числе (жаль, что его нет сейчас здесь) и Виктор Кондратенко. До начала собрания он мне прочувствованным голосом говорил и тряс руку: “Крепись, Вика, ведь ты настоящий боец-сталинградец”.
Я крепился. И когда вышел на трибуну, чтобы защитить свои взгляды и то, что я думаю по поводу раскритикованных Хрущевым своих путевых очерков, то Корнейчук грубо оборвал меня, крикнув: “Нас не интересует то, что вы думаете! Вы лучше скажите нам, как намерены вы выполнить указание Никиты Сергеевича?” Зал молчал. И я почувствовал, что здесь я один. А потом выступали, и я слышал те же самые слова, что произносились сегодня, — и беспринципный, и бесхребетный, и то, что я лью воду на чужую мельницу. Я слушал и понимал лишь одно: всё, оказывается, упирается в вопрос, как я отношусь к выступлению Хрущева.
А потом голосовали. И все подняли руки за то, чтобы исключить меня из партии. В том числе и Кондратенко, который, впрочем, после подошел ко мне и так же проникновенно сказал: “Понимаешь, я не мог иначе. Но я, Вика, был мысленно и сердцем с тобой”. Минули годы. Хрущев сейчас занимается фотографией, а те самые, раскритикованные им, мои путевые очерки изданы, но этой книги вы уже на прилавках не найдете — проданы. И скажу со всей откровенностью, мне не стыдно за эту книгу.
А тем, кто сегодня беспокоился о моей позиции, отвечу прямо: остаюсь на той же принципиальной позиции, на которой все время стоял и стою, а именно: считаю, что я вправе обращаться в любые советские и партийные инстанции по любым волнующим меня вопросам. А то, что сегодня нам сообщила т. Осьмак, я хотел бы прочесть в нашей открытой печати. Несколько слов о тех 137 лицах, кто вместе со мной подписал письмо. Их здесь всех огульно объявили чуть ли не темными личностями.
А к вашему сведению, среди них есть и видные ученые, и известные писатели, и талантливые художники. Какой же вывод могу сделать я для себя, прослушав ваши выступления? О своей позиции я уже сказал. Еще более укрепилось убеждение, что самое важное сейчас, особенно для нас, литераторов, — научиться умно писать обо всех острых моментах нашей общественной жизни. А отказаться от своей подписи, как предлагает т. Роготченко, — я не откажусь и с письма ее не сниму. И не потому не сниму, что не хочу отказаться от факта коллективного письма, а потому что “там” подобное мое действие могли бы использовать тоже против нас: мол, Некрасова вызвали, нажали на него и принудили снять свою подпись. К чему все это? И последнее. Вины своей, на которую многие товарищи здесь так старательно хотели открыть мои глаза, я не вижу.
Постановили:
Заслушав информацию т. Роготченко и выступления коммунистов по персональному делу члена КПСС В. П. Некрасова, партийное собрание вынесло на голосование два предложения:
за потерю политической бдительности, выразившуюся в подписании коллективного письма, которое используется за границей буржуазной пропагандой во враждебных нам целях, вынести
1) — строгий выговор с занесением в учетную карточку;
2) — строгий выговор без занесения в учетную карточку.
За первое предложение проголосовали 10 членов КПСС, за второе — 12 членов КПСС (2 члена КПСС в голосовании участия не принимали — это сам В. П. Некрасов и не состоящий еще на партучете зав. отделом прозы журнала “Радуга” Б. В. Дружинин).
Таким образом, т. Некрасову по большинству голосов объявлен строгий выговор без занесения в учетную карточку.
Председатель собрания М. Наумов
Член президиума Ю. Черный-Диденко
В. Александров.
***
ПАРТИЙНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
члена КПСС НЕКРАСОВА Виктора Платоновича
Виктор Платонович Некрасов, 1911 года рождения, член КПСС с 1944 года.
Тов. Некрасов — писатель, член правления СП Украины, лауреат Государственной премии за 1947 год, автор романа “В окопах Сталинграда”, “В родном городе”, повести “Кира Георгиевна”, книг путевых очерков “Первое знакомство”, “По обе стороны океана”, “Месяц во Франции”, многочисленных рассказов, широко известен советскому и зарубежному читателю.
Тов. Некрасов — участник Великой Отечественной войны, принимал непосредственное участие в обороне Сталинграда, в боях на Дунайском плацдарме, в освобождении Польши, дважды тяжело ранен, награжден орденом “Красная Звезда” и медалями.
Своим творчеством тов. Некрасов доказал свою преданность Советской Родине.
Однако, проявив политическую незрелость, тов.Некрасов поставил свою подпись под коллективным письмом в защиту лиц, осужденных за антисоветскую деятельность, которое было использовано вражеской пропагандой за границей. Партийная организация журнала “Радуга” осудила этот поступок тов. Некрасова.
Осуждая поступок тов.Некрасова, партийная организация считает, что он своей литературной деятельностью способен исправить допущенную им серьезную политическую ошибку.
Данная характеристика утверждена в присутствии тов. Некрасова В. П. на общем партийном собрании журнала “Радуга”.
Секретарь партбюро первичной парторганизации журнала “Радуга” А. Роготченко.
***
Приложение
1. АЛЕКСАНДРОВ Bиктор Евгеньевич, 1917. Прозаик. Более
25 лет служил в армии, воевал. Закончил институт. Член СП с 1959 года. Бывший зав. отделом прозы “Радуги”, бывший зам. главного редактора, член редколлегии. (Не сказал ни единого слова, очевидно потому, что был озабочен ведением протокола.)
2. БЕЙЛИН Павел Ефимович, 1910. Прозаик.
Хирург, кандидат медицинских наук, участник войны. Член СП с 1934 года.
3. БРОДСКИЙ Александр Исаакович, 1913. Поэт. Автор книг для детей.
В 1939 году окончил пединститут. Инвалид войны. Член СП с 1946 года.
4. ГОРДЕЕВ Семен Михайлович, 1902. Поэт.
Был рабочим на заводе “Арсенал”, рабкором. Участник войны. Член СП с 1935 года.
5. КОВАЛЕВ Федор. Ни его отчества, ни его самого никто не помнит. Вроде бы майор из Гражданской обороны, писал рассказы. Вскоре “выписался” в свою парторганизацию.
6. КОВАЛЬЧУК Александр Владимирович, 1924. Прозаик.
Воевал, был разведчиком. По образованию филолог. Член СП с 1974 года.
Ответственный секретарь “Радуги” — до 1987 года.
7. КРАСНОПОЛЬСКИЙ Анатолий Борисович, 1935. Поэт. Автор очерков о театре.
Человек в высшей степени неравнодушный, главной бедой считал наркоманию и алкоголизм, был убежден и пытался убедить других в том, что это — проблема государственная. Верил, что все всё поймут, прочитав его роман (“Не лги себе”), над которым работал с фантастическим упорством. Ушел из жизни, так и не став членом
СП, — во всяком случае, ни в одном справочнике он не значится.
8. ЛОБАНОВ Леонид Григорьевич, 1921. Поэт.
Воевал, в результате тяжелого ранения потерял зрение. В 1947 году окончил Киевский университет. Член СП с 1947 года.
9. МЕЛЬНИК Онисим Петрович, 1923. Поэт, прозаик.
Учился в пединституте. Участник войны. Писал по-украински. Как попал к “русскоязычным”, непонятно. Член СП с 1962 года.
10. НАУМОВ Михаил Иванович, 1908. Прозаик. С 1933 по 1960 год — кадровый командир внутренних и пограничных войск. Генерал. Герой Советского Союза (его именем назвали одну из киевских улиц). Член СП с 1961 года. Член редколлегии “Радуги”.
11. ОСЬМАК Валентина Григорьевна. В 1968 году ей было, наверное, лет 30—35. Работала корреспондентом, что при ее амбициях вряд ли могло ее удовлетворить. Приблизительно с полгода исполняла обязанности зав. отделом прозы “Радуги” — наверное, это было в период междуцарствия между Александровым и Дружининым. Потом ушла завлитом в какой-то театр.
12. ПАЛИЙЧУК Борис Дмитриевич, 1913. Поэт, прозаик.
Окончил Харьковское авиаучилище. Участник войны. Член СП с 1939 года. До 1964 года главный редактор журнала “Советская Украина”. Член редколлегии “Радуги”.
13. ПАРХОМОВ Михаил Ноевич, 1914 (друг Виктора Платоновича, о чем не преминула сказать в своей пламенной речи В. Осьмак). Прозаик.
По образованию инженер-строитель. Участник войны. Член СП с 1935 года. Член редколлегии “Радуги”.
14. РОГОТЧЕНКО Алексей Петрович, 1919. Прозаик.
Участник войны. В тридцать четыре года окончил исторический факультет Нежинского пединститута. Гуттаперчевый человек, неспособный изменить своим принципам, поскольку вряд ли когда-либо имел их. Вопреки “субординации”, благодаря поддержке главного редактора “Радуги” Виктора Кондратенко (и партийного функционера Ивана Солдатенко) стал его заместителем, еще не будучи официально принятым в советские писатели. За что позже и отблагодарил своего шефа, всячески способствуя его изгнанию из журнала.
Бессменный и вдохновенный секретарь парторганизации.
15. СЕРПИЛИН Леонид Семенович, 1912. Прозаик.
Архитектор, журналист. Во время войны — корреспондент, ответственный секретарь главной республиканской газеты. Потом — редактор газеты “Лiтературна Украпна”, зам. главного редактора газеты “Культура i життя”. Умный, образованный, язвительный. Член СП с 1947 года, член редколлегии “Радуга”.
16. ЧЕРНЫЙ-ДИДЕНКО Юрий (Диденко Вячеслав Лукич), 1907. Прозаик.
Выпускник горно-промышленного училища. Участник войны. Член СП с 1935 года, член редколлегии “Радуги”.
17. ШКАРОВСКАЯ Ирина Исаевна, 1916, Прозаик, публицист. Автор книг для детей. Родилась в семье еврейского писателя. В 1940 году окончила Киевский университет. Член СП с 1956 года.
Вступительная заметка и публикация И. Антроповой
Источники - «Вопросы литературы» 2002, №3 и Аргумент
На фото слева направо: Андрей Сахаров, Виктор Некрасов, Лев Копелев, Елена Боннэр, Москва, 1973. www.profi-forex.org
Осьмак: Формулировка “к киевской общественности” возникла на партбюро. В своем объяснении употребил ее т. Некрасов. Если же говорить по сути дела, надо обратить внимание на то, с чего начал т. Роготченко свою информацию. Действительно, Некрасов утратил связи с партийной организацией, в которой состоит на партучете, оторвался от партийной жизни и редакции, и Союза писателей. Этим, по-видимому, и объясняется политическая ошибка, допущенная Некрасовым. Ничего нового я вам сейчас не скажу.
Я лишь повторю то, что уже говорилось на партактиве и в выступлениях т. Овчаренко и т. Ботвина на партсобраниях в СПУ, на которые не являлся В. П. Некрасов. Я хочу суммировать эти данные. Итак, кто такой Караванский, здесь уже говорилось. Кто же такой Черновол, за которого вступился в обоих письмах т. Некрасов? Кстати, об этом заступничестве, как отметил т. Роготченко, сейчас шумит вся буржуазная националистическая печать, ваше имя, В. П., поминается в качестве иллюстрации борьбы на Украине против “политики Москвы”.
Так вот, Черновол, о котором т. Некрасов говорит как о честном человеке, журналисте, комсомольском работнике в прошлом, в действительности занимался тенденциозным подбором, подготовкой порочащих советскую действительность материалов, распространял их. За это он предупреждался органами КГБ, ему указывали, что деятельность его опасна и граничит с подрывными актами против нашего государства. Но Черновол не внял этому предупреждению. Он составил документы о процессе, состоявшемся во Львове в 1965 году, на котором были осуждены люди, создавшие свою партию, программой которой была агитация за выход Украины из состава СССР, у этой группы лиц было изъято оружие.
Именно по поводу этого процесса ратует Черновол, а вслед за ним и т.Некрасов в числе остальных 136 товарищей, подписавших письмо, — они считают, что процесс должен был проходить “открыто” и широко освещаться в нашей прессе. Но, по-моему, это был именно тот процесс, который вряд ли следовало широко освещать в нашей печати. Черновол пошел еще дальше.
Он собрал 20 биографий осужденных за националистическую агитацию “деятелей” и составил книгу “Лихо з розуму”. Сейчас эта книга издана за границей несколькими изданиями на украинском, французском и английском языках, широко используется нашими врагами как идеологическое орудие против нашей страны. В частности, на Тегеранской конференции украинские националисты вручили ее всем делегациям, приложив к ней на подтверждение письмо, под которым стоит и ваша подпись, Виктор Платонович.
Сейчас, когда в мире обострилась идеологическая борьба двух систем, не надо быть дальновидным, чтобы понять, как заинтересованы наши враги в подобных “документах” о наших недостатках. Наивно полагать, что любое письмо, подписанное всемирно известным писателем, не заинтересует наших идейных врагов и не будет использовано ими, если в этом письме тенденциозно критикуются явления советской действительности. Это должен учитывать коммунист Некрасов, ставя свою подпись под каким-либо письмом, и, будучи зрелым человеком, отвечать со всей серьезностью за свои поступки. Но, как мы видим, появляется второе письмо — в редакцию “Лiтературноi Украпнi”.
Антропова: Но ведь это письмо не попало за границу.
Осьмак: А вы можете гарантировать, что оно туда не попадет, если сами авторы изъявляют свою готовность переписать его “сорок тысяч раз и размножить среди подписчиков газеты”? Я считаю, что решение партбюро — объективное.
Пархомов: Думаю, что наше обвинение должно быть сформулировано так: коммунист, подписавший письмо с беспартийными, нарушил партийную этику. Когда коммунист решает поставить свою подпись под коллективным письмом, то он должен знать, с кем он его подписывает. А такая вина, на мой взгляд, должна быть наказана только выговором. Тем более, что т. Некрасову уже однажды выносился строгий выговор, который, кстати, снят парторганизацией, но до сих пор не снят вышестоящими партийными органами. Мое предложение о вынесении взыскания — выговора должно помочь коммунисту впредь задуматься, с кем он собирается подписывать аналогичные документы. Таким образом, по-моему, вина Некрасова заключается не в том, что его слово использует враждебная пропаганда (он в этом невиновен), а в том, чтобы наш коммунист понял, что[бы] подобные письма он впредь не подписывал.
Черный-Диденко: Когда персональное дело Некрасова обсуждалось на партбюро, мы отнеслись к нему очень внимательно. Всем нам хотелось помочь Виктору Платоновичу осознать совершенный им проступок. Если вдуматься, что часть лиц, подписавших письмо, имела самые благородные намерения, то каждый из них мог бы лично обратиться в органы власти и партии по всем волнующим их вопросам и ждать ответа. Вот Виктор Платонович сказал здесь, что коллективное письмо отослано в марте, но до сего дня нет ответа.
А кому, собственно, должны ответить на это письмо? Какой конкретно такой “киевской общественности”? Выходит, 137 подписавшихся — “киевская общественность”, а остальные, хотя бы присутствующие здесь, — не “киевская общественность”. Послушав объяснения т.Некрасова, я могу сказать только одно: жаль, что он не желает осознать, что его имя может быть использовано и используется во враждебных нашему общему делу целях. Он упоминал о коллективном письме относительно инвалидных колясок.
За это письмо его несомненно благодарят и поминают добрым словом инвалиды Великой Отечественной войны, получившие эти коляски. а вот то, что в сыновей тех, кто сидит в этих колясках до сего дня стреляют в Чехословакии контрреволюционеры пулями, отлитыми из слов подписанного вами письма. Вас не беспокоит это? Не волнует? Вот об этом вам следовало бы сегодня серьезно и по-партийному задуматься. Что касается решения партбюро — то строгий выговор с занесением [запись обрывается].
Наумов: Мне очень горько, что наш крупный писатель, я бы сказал — герой Сталинграда, оказался в положении сдающего свои позиции. Что же получается? Запад наступает, а Некрасов сдает позиции, отступает. Ведь каждому из нас должно быть ясно, что всякое письмо, берущее под защиту действия националистов, будет обращено против нас. Сейчас вопрос национализма — самый острый, и то, что Некрасов взял себе в советчики явных националистов и тем самым проявил беспринципность, — его вина. Вы, коммунист Некрасов, начали отступать на идеологическом фронте, Если вы и дальше будете придерживаться такой же беспринципной позиции, то тем самым поставите себя на грани исключения из партии. Мое мнение таково: вам пора заострить свое перо, направив его против наших идейных противников. Вам надо наступать.
Антропова: Обвинять Виктора Платоновича в беспринципности по крайней мере наивно. Я считаю, что мы в своем доме должны говорить только правду. Ведь не секрет, что в нашей печати нередко появляются критические статьи о различных нарушениях законов, в том числе и судебных. И правильно делают те редакции, которые печатают такие материалы, так как, не вскрывая недостатков, их нельзя исправить. И я считаю, Виктор Платонович правильно поступил, что поставил подпись под письмом, которое осуждает незаконные нарушения судебной практики.
Наумов: Вы, Изольда, и с Дзюбой пойдете “исправлять” наши недостатки?
Антропова: Я пойду с Некрасовым.
Лобанов: Меня удивляет, что т. Некрасов прислушался к информации Дзюбы и Костенко, которые приехали из Львова и информировали его о суде. А все мы сейчас знаем, что Дзюба написал книгу “Интернационализм или русификация”, в которой национальную политику, проводимую нашей партией и правительством, он называет великодержавным шовинизмом и утверждает, что она — продолжение империалистической политики русского царизма.
Всех русских Дзюба называет в этой книге “москалями” и “красными держимордами”, проповедуя при этом, что Украина — для украинцев. Ведь Некрасову была ясна позиция его информаторов. Вот и выходит объективно, что вы, Виктор Платонович, подписывали письмо, в котором ставится под сомнение правильность ведения судебных процессов не как таковых, а именно тех, на которых судились ярые националисты. Именно за это мы вас сегодня разбираем, именно за это вы должны нести ответственность.
Он. Мельник: Иногда бывает так, что любого человека, который выступает в защиту украинской культуры, голословно объявляют националистом. Это между прочим. Но я не зря спросил т. Некрасова, знал ли он Черновола. Я думаю, прежде чем защищать человека, надо его хорошо знать. Я знал Черновола по совместной работе в редакции. И если бы мне дали подписать письмо в его защиту, то я бы такого письма не подписал. Черновол всей своей сутью ненавидит наш общественный строй и порядок. Во всех своих действиях он проявляет свою “сверхзаботу” об украинской национальной культуре, а по существу это неприкрытый, махровый национализм. Я считаю, что т. Некрасов допустил ошибку, не зная Черновола, подписав письмо в его защиту.
А. Бродский: Когда я недавно был в Польше, польская писательница-литературовед Подзелевская подробно расспрашивала меня о Викторе Платоновиче. Узнал также, что она пишет о нем монографию. Об этом я сейчас говорю потому, что имя Виктора Некрасова широко известно как в нашей стране, так и за рубежом. И это имя с удовольствием используют наши идейные противники. В. Некрасов охотно подписывает письма сомнительного содержания вместе с людьми, известными всем своим националистическим прошлым и настоящим. А вот своих товарищей по парторганизации он обходит. А Виктор Некрасов должен, как я понимаю, использовать свое имя в наших интересах, и я бы советовал ему, как его друг, откровенным, обоснованным и доказательным письмом отмести всех, кто использовал его имя в целях, нам враждебных.
Ковальчук: Я вполне уверен, что Черновол причастен к распространению националистической литературы. Об этом, возможно, Некрасов и не знал, но он должен был бы насторожиться, когда ему предложили подписать текст письма те лица, которые — и это он отлично знал — были замешаны в пропаганде буржуазного национализма. Так что предложение партбюро о взыскании Некрасову вполне обоснованно и справедливо.
Палийчук: Когда я узнал, что подпись Некрасова стоит среди подписей лиц, определенная часть которых явно заражена духом буржуазного национализма, я удивился. Ведь большинство подписавшихся — непристойная компания. Вот за это обидно, что он не увидел, где его друзья, а где — недруги. За эту его неразборчивость мы и должны сегодня с него спросить и наказать. У меня, однако, есть свое мнение о мере наказания. Я предлагаю объявить ему строгий выговор без занесения в учетную карточку.
Ковалев: Тов. Осьмак в своем выступлении дала интересную исчерпывающую справку: ясно, как за рубежом наши противники используют письма и подписи под ними наших видных, но беспринципных деятелей. Виктор Некрасов — человек с большим горизонтом, и я уверен, что он вполне отдает отчет в своем поступке. Отрицать это — значит умалять интеллект зрелого писателя. Я считаю, что В. Некрасов подписал первое и второе письмо вполне сознательно. И я не могу быть уверен в том, что, если бы мы сегодня не разбирали его персонального дела, он завтра не подписал бы третьего письма — более махрового содержания.
Я знаю Виктора Некрасова как большого советского писателя, и я не могу понять, почему он идет в одном строю с Дзюбой и его сомнительной компанией. Ведь и чехословацкие националисты шли тем же путем — дайте нам абсолютную свободу слова, печати и другие средства массовой пропаганды. К чему все это привело, мы все тому сегодня свидетели. А ведь и письмо, подписанное Некрасовым, тоже того же звучания, как и выступления чешской контрреволюции. Некрасов, являясь членом Коммунистической партии, не может иметь другого лица, и у него есть единственный к исправлению своей ошибки путь — он должен здесь на собрании и в печати выступить с позиций коммуниста, с позиций нашей партии.
Бейлин: Ваше острое оружие, Виктор Платонович, — ваше имя. И этим оружием пользуются сегодня наши идейные противники. Мне кажется, что сейчас на нашем партсобрании должна идти борьба за убеждения Виктора Платоновича. Что такое национализм — мы все хорошо понимаем и знаем. И особенно хорошо это знают солдаты. Я многие годы простоял за хирургическим столом, и я знаю, что такое кровь. Я видел наших людей, которые висели на деревьях и столбах. Их подло убили бандеровцы.
А вот вы, Виктор Платонович, подписав письмо, объективно защищали и оправдывали поступки лиц, которых совсем не знаете. Кроме того, вы, подписывая это письмо, вы знали, куда и как оно будет направлено в первую очередь. Этот факт вы сейчас должны признать, ибо факт этот железный и против него идти невозможно. В нашей действительности есть немало промахов, и с ними надо бороться, но иным способом. Надо умело выбирать оружие и объекты защиты. Надо разбираться в главном — что принесет критика, содержащаяся в коллективных письмах, пользу или вред. И вам, Виктор Платонович, надо это глубоко понять и осознать.
Серпилин: Я от Бейлина не раз слышал такую фразу: “Мы, врачи...” Но это не имеет значения в писательской судьбе Некрасова. Я помню, как оценивалась рукопись романа “В окопах Сталинграда”: в Киеве ее игнорировали, а порой и обливали грязью. А когда в Москве нашелся умный человек — Всеволод Вишневский и напечатал этот роман в “Знамени”, то и тогда в “Известиях” была напечатана по существу погромная статья. Когда же Виктору Некрасову за роман “В окопах Сталинграда” присудили Сталинскую премию, то критиканы несколько поутихли. Однако потом, улучив момент, снова обрушивали на Виктора Платоновича зло и желчь необоснованной критики. Спрашивается: когда же мы, коммунисты парторганизации, поддержали своего коммуниста, помогли оградить его от напраслин, когда мы чутко отнеслись к его творчеству? Давайте, товарищи, подумаем сначала, прежде чем сейчас поднимем руки за наказание, давайте еще раз проконтролируем себя, правильно ли мы поступаем.
Осьмак: Я абсолютно несогласна со вторым выступлением т. Серпилина. Вы, Леонид Семенович, пытаетесь провести параллель между критическими выступлениями по адресу Некрасова в прошлом и сегодняшним партсобранием. Невольно вы стараетесь подготовить присутствующих здесь к мысли, что и сегодняшнее партсобрание — это продолжение гонений, возведение напраслин. Это в корне неверно. Относительно того, что Некрасов уже много лет не печатался на страницах “Радуги”: будучи заведующей отделом прозы, я в течение целого года неоднократно обращалась непосредственно к Виктору Платоновичу и через его друга — М. Пархомова с просьбой дать что-нибудь из своих произведений для нашего журнала. Но он остался глух к нашим просьбам и не передал ни единой строчки.
Черный-Лиденко: Выступление т.Серпилина очень эмоционально, но, я полагаю, преждевременно. Мы еще не слушали заключительного выступления самого Виктора Некрасова.
Бродский: Я хочу, Виктор Платонович, чтобы на наших партсобраниях обсуждались не коллективные письма, подписанные вами, а ваши новые книги.
Краснопольский: Товарищи, я не могу понять, что мы сегодня обсуждаем, о каком проступке Некрасова идет речь? По-моему, он поступил правильно и гуманно, подписав тревожное письмо по поводу нарушения советского законодательства. Я, повторяю, не могу понять, о каком персональном деле идет речь? Объясните мне.
Роготченко: Прежде всего о замечании тов. Серпилина по поводу отсутствия на нашем собрании представителя парткома. В парткоме мне накануне сказали, что наша партийная организация вполне зрелая и коммунисты, которых она объединяет, вполне способны сами решить вопрос, поставленный на повестку дня сегодняшнего собрания. Теперь несколько слов по ходу выступления, я считаю, что т. Некрасов должен сегодня сделать для себя вывод: не тот друг его, кто спешит объявить его поступок проявлением легкомыслия и ограничиться минимальным взысканием.
А тот, кто сегодня боролся за его имя, за его авторитет, за его слово и перо писателя-коммуниста. Я и раньше в беседе с Некрасовым просил его, чтобы он снял свою подпись под этим письмом, чтоб он в печати отмежевался от тех, кто со злым умыслом, используя его имя, клевещет на наш строй и законы. С этим предложением я обращаюсь к вам, Виктор Платонович, и сейчас. Вот за что должны были бы болеть те, кто сегодня называли себя вашими друзьями.
Некрасов: Я внимательно выслушал все, что здесь говорилось в течение трех с половиной часов. Теперь настал черед высказаться мне в отведенные мне десять минут регламентом. Слушал я, но так и не понял, кто я есть? То ли русский писатель, то ли беспринципный коммунист, то ли буржуазный националист, то ли сионист (не удивляйтесь, и такое обвинение было, не здесь, правда, а после моего короткого выступления в годовщину расстрела в Бабьем Яру; кстати, там выступал и Дзюба, и я бы очень хотел, чтобы с этим выступлением, которое могло быть произнесено только интернационалистом, ознакомились бы все здесь присутствующие, я думаю, что такое выступление сделало бы честь любому из наших писателей), то ли я бесхребетный и легкомысленный человек, то ли тот, который льет воду на чужую мельницу.
Я постараюсь объяснить, кто я. Постараюсь доказать, что я не только русский писатель, но и принципиальный человек. Здесь т.Серпилин несколько опередил меня, но я не могу не вспомнить тех нелегких для меня дней, когда меня исключали из партии. На всю жизнь запомнилось то собрание в Октябрьском дворце, которое вел Корнейчук. Были среди присутствующих и такие, которые называли себя моими друзьями, в том числе (жаль, что его нет сейчас здесь) и Виктор Кондратенко. До начала собрания он мне прочувствованным голосом говорил и тряс руку: “Крепись, Вика, ведь ты настоящий боец-сталинградец”.
Я крепился. И когда вышел на трибуну, чтобы защитить свои взгляды и то, что я думаю по поводу раскритикованных Хрущевым своих путевых очерков, то Корнейчук грубо оборвал меня, крикнув: “Нас не интересует то, что вы думаете! Вы лучше скажите нам, как намерены вы выполнить указание Никиты Сергеевича?” Зал молчал. И я почувствовал, что здесь я один. А потом выступали, и я слышал те же самые слова, что произносились сегодня, — и беспринципный, и бесхребетный, и то, что я лью воду на чужую мельницу. Я слушал и понимал лишь одно: всё, оказывается, упирается в вопрос, как я отношусь к выступлению Хрущева.
А потом голосовали. И все подняли руки за то, чтобы исключить меня из партии. В том числе и Кондратенко, который, впрочем, после подошел ко мне и так же проникновенно сказал: “Понимаешь, я не мог иначе. Но я, Вика, был мысленно и сердцем с тобой”. Минули годы. Хрущев сейчас занимается фотографией, а те самые, раскритикованные им, мои путевые очерки изданы, но этой книги вы уже на прилавках не найдете — проданы. И скажу со всей откровенностью, мне не стыдно за эту книгу.
А тем, кто сегодня беспокоился о моей позиции, отвечу прямо: остаюсь на той же принципиальной позиции, на которой все время стоял и стою, а именно: считаю, что я вправе обращаться в любые советские и партийные инстанции по любым волнующим меня вопросам. А то, что сегодня нам сообщила т. Осьмак, я хотел бы прочесть в нашей открытой печати. Несколько слов о тех 137 лицах, кто вместе со мной подписал письмо. Их здесь всех огульно объявили чуть ли не темными личностями.
А к вашему сведению, среди них есть и видные ученые, и известные писатели, и талантливые художники. Какой же вывод могу сделать я для себя, прослушав ваши выступления? О своей позиции я уже сказал. Еще более укрепилось убеждение, что самое важное сейчас, особенно для нас, литераторов, — научиться умно писать обо всех острых моментах нашей общественной жизни. А отказаться от своей подписи, как предлагает т. Роготченко, — я не откажусь и с письма ее не сниму. И не потому не сниму, что не хочу отказаться от факта коллективного письма, а потому что “там” подобное мое действие могли бы использовать тоже против нас: мол, Некрасова вызвали, нажали на него и принудили снять свою подпись. К чему все это? И последнее. Вины своей, на которую многие товарищи здесь так старательно хотели открыть мои глаза, я не вижу.
Постановили:
Заслушав информацию т. Роготченко и выступления коммунистов по персональному делу члена КПСС В. П. Некрасова, партийное собрание вынесло на голосование два предложения:
за потерю политической бдительности, выразившуюся в подписании коллективного письма, которое используется за границей буржуазной пропагандой во враждебных нам целях, вынести
1) — строгий выговор с занесением в учетную карточку;
2) — строгий выговор без занесения в учетную карточку.
За первое предложение проголосовали 10 членов КПСС, за второе — 12 членов КПСС (2 члена КПСС в голосовании участия не принимали — это сам В. П. Некрасов и не состоящий еще на партучете зав. отделом прозы журнала “Радуга” Б. В. Дружинин).
Таким образом, т. Некрасову по большинству голосов объявлен строгий выговор без занесения в учетную карточку.
Председатель собрания М. Наумов
Член президиума Ю. Черный-Диденко
В. Александров.
***
ПАРТИЙНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
члена КПСС НЕКРАСОВА Виктора Платоновича
Виктор Платонович Некрасов, 1911 года рождения, член КПСС с 1944 года.
Тов. Некрасов — писатель, член правления СП Украины, лауреат Государственной премии за 1947 год, автор романа “В окопах Сталинграда”, “В родном городе”, повести “Кира Георгиевна”, книг путевых очерков “Первое знакомство”, “По обе стороны океана”, “Месяц во Франции”, многочисленных рассказов, широко известен советскому и зарубежному читателю.
Тов. Некрасов — участник Великой Отечественной войны, принимал непосредственное участие в обороне Сталинграда, в боях на Дунайском плацдарме, в освобождении Польши, дважды тяжело ранен, награжден орденом “Красная Звезда” и медалями.
Своим творчеством тов. Некрасов доказал свою преданность Советской Родине.
Однако, проявив политическую незрелость, тов.Некрасов поставил свою подпись под коллективным письмом в защиту лиц, осужденных за антисоветскую деятельность, которое было использовано вражеской пропагандой за границей. Партийная организация журнала “Радуга” осудила этот поступок тов. Некрасова.
Осуждая поступок тов.Некрасова, партийная организация считает, что он своей литературной деятельностью способен исправить допущенную им серьезную политическую ошибку.
Данная характеристика утверждена в присутствии тов. Некрасова В. П. на общем партийном собрании журнала “Радуга”.
Секретарь партбюро первичной парторганизации журнала “Радуга” А. Роготченко.
***
Приложение
1. АЛЕКСАНДРОВ Bиктор Евгеньевич, 1917. Прозаик. Более
25 лет служил в армии, воевал. Закончил институт. Член СП с 1959 года. Бывший зав. отделом прозы “Радуги”, бывший зам. главного редактора, член редколлегии. (Не сказал ни единого слова, очевидно потому, что был озабочен ведением протокола.)
2. БЕЙЛИН Павел Ефимович, 1910. Прозаик.
Хирург, кандидат медицинских наук, участник войны. Член СП с 1934 года.
3. БРОДСКИЙ Александр Исаакович, 1913. Поэт. Автор книг для детей.
В 1939 году окончил пединститут. Инвалид войны. Член СП с 1946 года.
4. ГОРДЕЕВ Семен Михайлович, 1902. Поэт.
Был рабочим на заводе “Арсенал”, рабкором. Участник войны. Член СП с 1935 года.
5. КОВАЛЕВ Федор. Ни его отчества, ни его самого никто не помнит. Вроде бы майор из Гражданской обороны, писал рассказы. Вскоре “выписался” в свою парторганизацию.
6. КОВАЛЬЧУК Александр Владимирович, 1924. Прозаик.
Воевал, был разведчиком. По образованию филолог. Член СП с 1974 года.
Ответственный секретарь “Радуги” — до 1987 года.
7. КРАСНОПОЛЬСКИЙ Анатолий Борисович, 1935. Поэт. Автор очерков о театре.
Человек в высшей степени неравнодушный, главной бедой считал наркоманию и алкоголизм, был убежден и пытался убедить других в том, что это — проблема государственная. Верил, что все всё поймут, прочитав его роман (“Не лги себе”), над которым работал с фантастическим упорством. Ушел из жизни, так и не став членом
СП, — во всяком случае, ни в одном справочнике он не значится.
8. ЛОБАНОВ Леонид Григорьевич, 1921. Поэт.
Воевал, в результате тяжелого ранения потерял зрение. В 1947 году окончил Киевский университет. Член СП с 1947 года.
9. МЕЛЬНИК Онисим Петрович, 1923. Поэт, прозаик.
Учился в пединституте. Участник войны. Писал по-украински. Как попал к “русскоязычным”, непонятно. Член СП с 1962 года.
10. НАУМОВ Михаил Иванович, 1908. Прозаик. С 1933 по 1960 год — кадровый командир внутренних и пограничных войск. Генерал. Герой Советского Союза (его именем назвали одну из киевских улиц). Член СП с 1961 года. Член редколлегии “Радуги”.
11. ОСЬМАК Валентина Григорьевна. В 1968 году ей было, наверное, лет 30—35. Работала корреспондентом, что при ее амбициях вряд ли могло ее удовлетворить. Приблизительно с полгода исполняла обязанности зав. отделом прозы “Радуги” — наверное, это было в период междуцарствия между Александровым и Дружининым. Потом ушла завлитом в какой-то театр.
12. ПАЛИЙЧУК Борис Дмитриевич, 1913. Поэт, прозаик.
Окончил Харьковское авиаучилище. Участник войны. Член СП с 1939 года. До 1964 года главный редактор журнала “Советская Украина”. Член редколлегии “Радуги”.
13. ПАРХОМОВ Михаил Ноевич, 1914 (друг Виктора Платоновича, о чем не преминула сказать в своей пламенной речи В. Осьмак). Прозаик.
По образованию инженер-строитель. Участник войны. Член СП с 1935 года. Член редколлегии “Радуги”.
14. РОГОТЧЕНКО Алексей Петрович, 1919. Прозаик.
Участник войны. В тридцать четыре года окончил исторический факультет Нежинского пединститута. Гуттаперчевый человек, неспособный изменить своим принципам, поскольку вряд ли когда-либо имел их. Вопреки “субординации”, благодаря поддержке главного редактора “Радуги” Виктора Кондратенко (и партийного функционера Ивана Солдатенко) стал его заместителем, еще не будучи официально принятым в советские писатели. За что позже и отблагодарил своего шефа, всячески способствуя его изгнанию из журнала.
Бессменный и вдохновенный секретарь парторганизации.
15. СЕРПИЛИН Леонид Семенович, 1912. Прозаик.
Архитектор, журналист. Во время войны — корреспондент, ответственный секретарь главной республиканской газеты. Потом — редактор газеты “Лiтературна Украпна”, зам. главного редактора газеты “Культура i життя”. Умный, образованный, язвительный. Член СП с 1947 года, член редколлегии “Радуга”.
16. ЧЕРНЫЙ-ДИДЕНКО Юрий (Диденко Вячеслав Лукич), 1907. Прозаик.
Выпускник горно-промышленного училища. Участник войны. Член СП с 1935 года, член редколлегии “Радуги”.
17. ШКАРОВСКАЯ Ирина Исаевна, 1916, Прозаик, публицист. Автор книг для детей. Родилась в семье еврейского писателя. В 1940 году окончила Киевский университет. Член СП с 1956 года.
Вступительная заметка и публикация И. Антроповой
Источники - «Вопросы литературы» 2002, №3 и Аргумент
Взято: vakin.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]