Как выжить в мясорубке. 1943 г.
---
Калиновка. Шоссе Ставрополь - Краснодар. Январь 1943-го.
"Не любили майора 3ванова в полку. Во время боев на кавказских горных перевалах и в ущелье Пшехо его почти ни разу не видели на переднем крае. Он, заместитель по строевой части, все время находил себе дело или в штабе, или в тылах.
А в бурунах, как шутили в полку, он "пас лошадей", укрытых в дальних балках. С каким бы вопросом или просьбой к нему ни обращались командиры, даже пустячными, ответ был один: "Доложу наверх". И вот сейчас этот неавторитетный командир ведет полк на такое ответственное задание. Он ничего умнее не придумал, как перед началом марша кому-то из работников штаба брякнуть: "Дело - хана!"
А потом пытался разъяснить, что, как он полагает, ради высших интересов и общей победы над врагом полком решено пожертвовать. От поведения командира зависит настроение людей,всего полка. Сегодня оно у нас плохое.
Наконец, явились разведчики. Докладывают: по хутору они прошли от начала до конца. Нигде не видели ни единой живой души. Но хутор занят гитлеровцами,' какой-то ихней воинской частью. В некоторых дворах и садах укрыты танки.
- Какие немцы,какие танки? - У майора 3ванова отвисла челюсть. - В дивизии ясно сказали:"Хутор свободен".
- он занят.
- Вы видели самих немцев?
- Дрыхнут без задних ног. Тревожить не стали.
- Что же теперь? - Майор в явной растерянности.
- Да что теперь, - начал горячиться командир первого эскадрона Сапунов. - Развернемся да и ударим всей силой. В первую очередь танки захватим. Да потом тепленьких... Как курят перещелкаем.
Мы ожидаем команды "к бою" и смотрим на майора 3ванова. Но он затевает длинный разговор с начальником штаба о том, где быть командному пункту полка, - здесь ли,в коровнике, пошукать ли какую высотку,потом никак не могут решить, как, откуда и кому наступать на село.
- Кончайте базар! - резко говорит комиссар Ниделевич и идет к воротам. Оборачивается: - Скачу в балку,надо выводить оттуда подразделения. Но "базар" не кончается.
Между тем наступает рассвет и оживает хутор: над печными трубами появляются дымы, в каком-то окне мелькает свет, где-то скрипит колодезный журавель, в чьем-то дворе затарахтел мотор. А мы, командиры, в каком-то странном шоке и оцепенении.Сидим и ждем. Сапунов насмешливо бросает: - Сейчас прения начнутся ...
Майор 3ванов оборачивается, оглядывает нас, как бы ощупывая, затем, разделяя каждое слово, гневно говорит: - Полком командовать поручено мне. Время сейчас - восемь ноль-ноль. Командирам подразделений ставлю зад ...
Майор не успевает договорить. По крыше коровника грохает вражеский снаряд. Второй снаряд протыкает крышу и рвется внутри. Сраженный, падает командир пулеметного эскадрона капитан Волков.
Валится на землю майор 3ванов, осколком у него перебита нога. Снесло голову радисту, в куски разнесло рацию. Всех остальных, словно ветром, выдувает из коровника.
Мы,командиры эскадронов и батарей,так и не получив боевой задачи,скачем в балку,к своим подразделениям. Впереди меня Колобок, командир первого эскадрона. Он трехэтажным матом кроет "полководца" 3ванова. Два часа потеряли! Базарили. Теперь под внезапным ударом оказались не гитлеровцы, а мы, весь полк.
На свой страх и риск мы с лейтенантом Чеховым определяем места для огневых позиций.Справа занимают артиллеристы, слева - мы, минометчики... Отдаю распоряжения командирам взводов,самого же гнетет тяжелая мысль: "Полк остался без командира и без связи. Как будем вести бой?"
Наскоро заняв огневую позицию, мы, минометчики, не успели хоть мало-мальски ее оборудовать. Промерзшая земля была железной. Мы не только не отрыли окопы, но даже не смогли сделать углубления для плит. При каждом выстреле минометы подпрыгивали, как тушканчики, и валились набок, увеча людей.
О точности стрельбы и речи не могло быть. Еще хуже доставалось пушкарям. Станины они не смогли закрепить сошниками. После каждого выстрела пушки откатывались назад. Вести сколько-нибудь прицельный огонь было почти невозможно.
А балка, запруженная и забитая обозом и конями, насквозь простреливалась танковыми пушками: Гибли кони и обоз с фуражом. Здесь творилось что-то невообразимое. Балка оказалась не укрытием, а мышеловкой.
Разрывы снарядов над балкой и в самой балке делали свое черное дело. Рвались лошади. Перевертывались повозки.Метались люди. Балка была настолько узкой, а склоны ее настолько крутыми и высокими, что в ней не могли развернуться повозки.
И что ни предпринимал комиссар полка Ниделевич, ничего не получалось. Но все же он както смог вывести из балки за гребень высоты санитарную часть, некоторые штабные и хозяйственные подразделения,обоз и коней артиллеристов и минометчиков, замыкавших на марше колонну полка.
Но там оставались резервные эскадроны и все лошади двух спешенных эскадронов, много повозок. От массированного пушечного огня гибли лошади, гибли люди. Отдельных лошадей какая-то неведомая сила все же выталкивала из балки наверх, но они сразу же попадали под пулеметный огонь. Одни гибли, другие, никем не управляемые, разбегались по полю.
Боем подразделений полка теперь никто не управлял. Каждое подразделение решало свои задачи самостоятельно. Хочешь - бейся, хочешь спастись - удирай. В общем, действуй, командир, как умеешь. Командный пункт полка, вместе с начальником штаба, куда-то исчез.
В таких условиях остановить противника и бить его невозможно.Полка как организованной силы уже не было.Чаша весов резко качнулась в пользу немцев. Все,кто был в хуторе, начали в беспорядке уходить из него и... попадали под огонь пулеметов и пушек танков. Дело действительно стало "хана". Оказалось, прав был этот прорицатель 3ванов.
Под ударами 12-й казачьей кавалерийской дивизии нашего корпуса противник оставил станицу Развильную и начал отход по шоссейной дороге. Перед хутором Буденновским он напоролся на казаков 39-го полка и, не ввязываясь в затяжной бой, обошел его стороной.
Вражеская мотопехота направилась полевой дорогой, она уклонилась от шоссе, а танки пошли по гребню увала. С артиллеристами 39-го противник лишь в порядке "любезности" обменялся взаимным обстрелом. И вот бронированный враг в Калиновке. Одна группа танков развернулась и осколочными снарядами начала бить по хутору. Другая группа, прибавив газу, поперла на наши огневые позиции.
Артиллеристы вели беспрерывный огонь. С близкого расстояния они подбили два танка. В группе, что накатывалась на батарею, произошла маленькая заминка. Но воспользоваться ею наши друзья-артиллеристы не могли - у них кончились боеприпасы. Посланные за снарядами в балку связисты не успели вернуться. Танки как звери набросились на "молчаливую" батарею, а через минуту-другую пушки захрустели и заскрежетали под гусеницами. Разбегавшихся батарейцев косили из пулеметов.
Я закрыл глаза. Теперь такая же участь ждет нас, минометчиков. Своими "самоварами-самопалами" остановить танки мы не можем. Ждать помощи неоткуда. Принимаю решение, которое в ту минуту мне кажется единственно правильным: разобрать минометы, положить их набок, самим вооружиться гранатами и минами и поодиночке или малыми группами где-то укрыться.
Отдаю команды, немало удивляясь самому себе и своим батарейцам: ни растерянности, ни паники. Спокойствие. Команды выполняются четко, быстро, автоматически. Опасность подстегивает.
С миной в руках прыгаю в маленький овражек промоину от ручья. Нахожу ямку. Осторожно выглядываю.Три танка утюжат нашу огневую позицию. Но вот, покончив С батареей, они устремляются к горловине. Не верю себе: неужели спасен, неужели опасность миновала? Шарю глазами по овражку-промоине. По ямкам, распластавшись,лежат мои минометчики, держатся расчетами.
Лихорадочно работает мысль: что предпринять дальше? Но мысль отвлекается сильным взрывом, донесшимся из балки. Вглядываюсь туда. Из трех ушедших туда танков подбит головной. Он закупорил дорогу в самом устье. А два оставшихся бьют из пушек и строчат из пулеметов. Вижу: то в одном месте, то в другом из балки выскакивают кони и люди. Непостижимо, как они это делают, какая сила поднимает и выталкивает их?
Танковая стрельба в устье балки смолкла. Все три танка чадили черным дымом. Какие-то смельчаки подобрались к ним И забросали бутылками с горючей смесью. Увлекшись наблюдением за балкой, я не заметил, как и когда на огневой позиции батареи появился еще один танк.
Откуда его черти вынесли? А танк, гад ползучий,меня заметил и дал по мне пулеметную очередь. Ладно,в самое последнее мгновение я успел нырнуть в яму. Земляные и снежные фонтанчики запрыгали на кромке овражка и у меня над головой. Холодное снежное крошево брызнуло мне в лицо.
Осторожно, не высовывая головы из-за ярчика, огляделся. Моих минометчиков уже не было. Они уползли и, видимо, нашли укрытие в другом месте. Теперь мне одному оставаться здесь не было никакого смысла. Вот этот самый танк,стоящий на огневой,подойдет и раздавит как цыпленка.
Но куда податься? Некоторое время раздумываю. В сотне метров от меня стоит почерневший стог соломы. В начале боя он служил мне наблюдательным пунктом. С ближнего края стог подожжен, горит. Мое спасение или смерть только в этом стогу. Во что бы то ни стало надо к нему пробраться. Но местность открытая, а танкисты, наверное, держат меня на прицеле.
Я - за стогом. Пытаюсь вырыть нору в его середине,но ничего не получается. Солома старая, слежалась,смерзлась, и каждый клочок выдергивается снемалым трудом. Перебегаю к концу стога. Ура! Здесь солома рыхлая! Лезу в эту рыхлую солому. Ба, да здесь я не одинок.
Кроме меня, шебаршатся, кряхтят и сопят такие же, наверное, как я, побитые, но не добитые казаки. Не минометчики ли мои? Голоса никто не подает. Да и я не спрашиваю.Не до разговоров. Разберемся потом. Сейчас же надо понадежней зарыться и, притаившись, сидеть до темноты, до ночи или до тех пор, пока огонь не подойдет и не выживет. Стог-то горит, правда, медленно, лениво,но все равно рано или поздно огонь доберется и до этого края.
Но огонь добирается раньше, чем хотелось бы мне.Видимо, в эту сторону повернул ветер. В соломе становится душно и жарко, как в печной духовке. Дым ест глаза,царапает горло, забивает легкие. Дышать трудно и больно. Начинает пахнуть палениной. На мне тлеют полушубок и ватные штаны. Жара невыносимая. Заживо сгорю, изжарюсь, но не вылезу. Вылезать нельзя. У стога, у моих ног - немцы. Они греются у огонька. Я слышу их разговор и гогот.
Но вот доносится какая-то команда, разговор прекращается,шаги постепенно удаляются и затихают. Теперь только слышно, как потрескивает горящая солома. Терпеть и лежать дальше у меня нет мочи. Выползаю.
Сильно саднят ожоги на лице и руках. Тлеет шапка. Прожжены рукавицы, висящие на шнурке, как у ребенка. Обгорел белый барашковый воротник полушубка. Дымят ватные брюки. Я катаюсь по земле, по снегу, тушу на себе одежду и получаю новые ожоги. Откуда-то из глубины памяти выскакивает фраза, сказанная как-то Корнеем Ковтуненко:"Ничего, казак, жить будем - не помрем, а помрем - так с треском".
Приподнимаюсь на коленки, осматриваюсь: вокругникого.Тихо шумлю в соломенную нору: - Кто живой - вылезайте! Фрицев нет! Сам поворачиваюсь и бегу от стога,от огня.Надо найти новое укрытие. Ветер сбивает дым,и он густой белой полосой стелется по земле.Держусь этой полосы. Она, как завеса, укрывает меня от хутора, от недобрых глаз.
Вскоре натыкаюсь на двух убитых коров. Они лежали почти рядом. Чем не укрытие? Да и нельзя дальше бежать:дымовой завесы нет, она рассеивается, редеет. Залезаю и вниз лицом ложусь между коровами. Грудь мою все еще рвет кашель: наглотался дыму.
Прислушиваюсь. Изредка стучат короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы. Осторожно выглядываю из-за рогатой головы. По полю между хутором и догорающим коровником группами бродят гитлеровцы и постреливают.
Видели ли меня гитлеровцы, когда я бежал за дымовой завесой? Один мышастый гад, кажется, направляетсяв мою сторону. Что делать? Ничего иного не придумав, я притворяюсь мертвым. Фриц остановился, постоял недолго, потом, ухватившись за мои ногу, начал стягивать сапоги.
Сапоги мне жалко, хромовые и почти совсем новые. Да и как я останусь босым? Зима. Ну, думаю,ничего у тебя не выйдет, проклятый барахОльщик и мародер, сапоги мои, и они "примерзли" К ногам, а сам жду: вот-вот со зла прошьет меня автоматной очередью.
Повозился фриц с ногами да и отпустил. Они глухо брякнулись О землю. Фриц носком сапога пихнул меня в зад и пошел к хутору. И на этот раз пронесло. Лежу, думаю о том, как буду выбираться, почему я не пристрелил того фрица-мародера ... и, сам того не заметив, внезапно заснул. Как в глубокий омут провалился.
Из хутора Калиновки гитлеровцев вышибли казаки 12-й казачьей кавалерийской дивизии. 31 января в эту злополучную Калиновку прибыл снова наш поредевший 37-й кавалерийский полк. Надо было собрать уцелевшее вооружение, поискать разбежавшихся лошадей, собрать и похоронить казаков, наконец, посчитать, что от полка осталось, какую боевую силу он теперь представляет.
Итоги боя плачевные, эскадроны и батареи почти уполовинились. Убавилось много лошадей и оружия.Широкий поиск, начатый полком, кое-что дал. В окрестностях хутора было найдено 103 коня. Незначительного ремонта требовали две 76-мм пушки и две "сорокапятки".
Мы собрали семь из двенадцати минометов. Подобрали много карабинов, автоматов, пулеметов, шашек, боеприпасов, фуража, продовольствия и разного другого имущества. Из госпиталя приезжал майор Бобков, чтобы увидеть свой полк после рейда. Увидел и не смог удержать слез. Его снова увезли в госпиталь." - из воспоминаний комбата минометной батареи 37-го казачьего гвардейского полка ст.лейтенанта Е.Поникаровского.
"Не любили майора 3ванова в полку. Во время боев на кавказских горных перевалах и в ущелье Пшехо его почти ни разу не видели на переднем крае. Он, заместитель по строевой части, все время находил себе дело или в штабе, или в тылах.
А в бурунах, как шутили в полку, он "пас лошадей", укрытых в дальних балках. С каким бы вопросом или просьбой к нему ни обращались командиры, даже пустячными, ответ был один: "Доложу наверх". И вот сейчас этот неавторитетный командир ведет полк на такое ответственное задание. Он ничего умнее не придумал, как перед началом марша кому-то из работников штаба брякнуть: "Дело - хана!"
А потом пытался разъяснить, что, как он полагает, ради высших интересов и общей победы над врагом полком решено пожертвовать. От поведения командира зависит настроение людей,всего полка. Сегодня оно у нас плохое.
Наконец, явились разведчики. Докладывают: по хутору они прошли от начала до конца. Нигде не видели ни единой живой души. Но хутор занят гитлеровцами,' какой-то ихней воинской частью. В некоторых дворах и садах укрыты танки.
- Какие немцы,какие танки? - У майора 3ванова отвисла челюсть. - В дивизии ясно сказали:"Хутор свободен".
- он занят.
- Вы видели самих немцев?
- Дрыхнут без задних ног. Тревожить не стали.
- Что же теперь? - Майор в явной растерянности.
- Да что теперь, - начал горячиться командир первого эскадрона Сапунов. - Развернемся да и ударим всей силой. В первую очередь танки захватим. Да потом тепленьких... Как курят перещелкаем.
Мы ожидаем команды "к бою" и смотрим на майора 3ванова. Но он затевает длинный разговор с начальником штаба о том, где быть командному пункту полка, - здесь ли,в коровнике, пошукать ли какую высотку,потом никак не могут решить, как, откуда и кому наступать на село.
- Кончайте базар! - резко говорит комиссар Ниделевич и идет к воротам. Оборачивается: - Скачу в балку,надо выводить оттуда подразделения. Но "базар" не кончается.
Между тем наступает рассвет и оживает хутор: над печными трубами появляются дымы, в каком-то окне мелькает свет, где-то скрипит колодезный журавель, в чьем-то дворе затарахтел мотор. А мы, командиры, в каком-то странном шоке и оцепенении.Сидим и ждем. Сапунов насмешливо бросает: - Сейчас прения начнутся ...
Майор 3ванов оборачивается, оглядывает нас, как бы ощупывая, затем, разделяя каждое слово, гневно говорит: - Полком командовать поручено мне. Время сейчас - восемь ноль-ноль. Командирам подразделений ставлю зад ...
Майор не успевает договорить. По крыше коровника грохает вражеский снаряд. Второй снаряд протыкает крышу и рвется внутри. Сраженный, падает командир пулеметного эскадрона капитан Волков.
Валится на землю майор 3ванов, осколком у него перебита нога. Снесло голову радисту, в куски разнесло рацию. Всех остальных, словно ветром, выдувает из коровника.
Мы,командиры эскадронов и батарей,так и не получив боевой задачи,скачем в балку,к своим подразделениям. Впереди меня Колобок, командир первого эскадрона. Он трехэтажным матом кроет "полководца" 3ванова. Два часа потеряли! Базарили. Теперь под внезапным ударом оказались не гитлеровцы, а мы, весь полк.
На свой страх и риск мы с лейтенантом Чеховым определяем места для огневых позиций.Справа занимают артиллеристы, слева - мы, минометчики... Отдаю распоряжения командирам взводов,самого же гнетет тяжелая мысль: "Полк остался без командира и без связи. Как будем вести бой?"
Наскоро заняв огневую позицию, мы, минометчики, не успели хоть мало-мальски ее оборудовать. Промерзшая земля была железной. Мы не только не отрыли окопы, но даже не смогли сделать углубления для плит. При каждом выстреле минометы подпрыгивали, как тушканчики, и валились набок, увеча людей.
О точности стрельбы и речи не могло быть. Еще хуже доставалось пушкарям. Станины они не смогли закрепить сошниками. После каждого выстрела пушки откатывались назад. Вести сколько-нибудь прицельный огонь было почти невозможно.
А балка, запруженная и забитая обозом и конями, насквозь простреливалась танковыми пушками: Гибли кони и обоз с фуражом. Здесь творилось что-то невообразимое. Балка оказалась не укрытием, а мышеловкой.
Разрывы снарядов над балкой и в самой балке делали свое черное дело. Рвались лошади. Перевертывались повозки.Метались люди. Балка была настолько узкой, а склоны ее настолько крутыми и высокими, что в ней не могли развернуться повозки.
И что ни предпринимал комиссар полка Ниделевич, ничего не получалось. Но все же он както смог вывести из балки за гребень высоты санитарную часть, некоторые штабные и хозяйственные подразделения,обоз и коней артиллеристов и минометчиков, замыкавших на марше колонну полка.
Но там оставались резервные эскадроны и все лошади двух спешенных эскадронов, много повозок. От массированного пушечного огня гибли лошади, гибли люди. Отдельных лошадей какая-то неведомая сила все же выталкивала из балки наверх, но они сразу же попадали под пулеметный огонь. Одни гибли, другие, никем не управляемые, разбегались по полю.
Боем подразделений полка теперь никто не управлял. Каждое подразделение решало свои задачи самостоятельно. Хочешь - бейся, хочешь спастись - удирай. В общем, действуй, командир, как умеешь. Командный пункт полка, вместе с начальником штаба, куда-то исчез.
В таких условиях остановить противника и бить его невозможно.Полка как организованной силы уже не было.Чаша весов резко качнулась в пользу немцев. Все,кто был в хуторе, начали в беспорядке уходить из него и... попадали под огонь пулеметов и пушек танков. Дело действительно стало "хана". Оказалось, прав был этот прорицатель 3ванов.
Под ударами 12-й казачьей кавалерийской дивизии нашего корпуса противник оставил станицу Развильную и начал отход по шоссейной дороге. Перед хутором Буденновским он напоролся на казаков 39-го полка и, не ввязываясь в затяжной бой, обошел его стороной.
Вражеская мотопехота направилась полевой дорогой, она уклонилась от шоссе, а танки пошли по гребню увала. С артиллеристами 39-го противник лишь в порядке "любезности" обменялся взаимным обстрелом. И вот бронированный враг в Калиновке. Одна группа танков развернулась и осколочными снарядами начала бить по хутору. Другая группа, прибавив газу, поперла на наши огневые позиции.
Артиллеристы вели беспрерывный огонь. С близкого расстояния они подбили два танка. В группе, что накатывалась на батарею, произошла маленькая заминка. Но воспользоваться ею наши друзья-артиллеристы не могли - у них кончились боеприпасы. Посланные за снарядами в балку связисты не успели вернуться. Танки как звери набросились на "молчаливую" батарею, а через минуту-другую пушки захрустели и заскрежетали под гусеницами. Разбегавшихся батарейцев косили из пулеметов.
Я закрыл глаза. Теперь такая же участь ждет нас, минометчиков. Своими "самоварами-самопалами" остановить танки мы не можем. Ждать помощи неоткуда. Принимаю решение, которое в ту минуту мне кажется единственно правильным: разобрать минометы, положить их набок, самим вооружиться гранатами и минами и поодиночке или малыми группами где-то укрыться.
Отдаю команды, немало удивляясь самому себе и своим батарейцам: ни растерянности, ни паники. Спокойствие. Команды выполняются четко, быстро, автоматически. Опасность подстегивает.
С миной в руках прыгаю в маленький овражек промоину от ручья. Нахожу ямку. Осторожно выглядываю.Три танка утюжат нашу огневую позицию. Но вот, покончив С батареей, они устремляются к горловине. Не верю себе: неужели спасен, неужели опасность миновала? Шарю глазами по овражку-промоине. По ямкам, распластавшись,лежат мои минометчики, держатся расчетами.
Лихорадочно работает мысль: что предпринять дальше? Но мысль отвлекается сильным взрывом, донесшимся из балки. Вглядываюсь туда. Из трех ушедших туда танков подбит головной. Он закупорил дорогу в самом устье. А два оставшихся бьют из пушек и строчат из пулеметов. Вижу: то в одном месте, то в другом из балки выскакивают кони и люди. Непостижимо, как они это делают, какая сила поднимает и выталкивает их?
Танковая стрельба в устье балки смолкла. Все три танка чадили черным дымом. Какие-то смельчаки подобрались к ним И забросали бутылками с горючей смесью. Увлекшись наблюдением за балкой, я не заметил, как и когда на огневой позиции батареи появился еще один танк.
Откуда его черти вынесли? А танк, гад ползучий,меня заметил и дал по мне пулеметную очередь. Ладно,в самое последнее мгновение я успел нырнуть в яму. Земляные и снежные фонтанчики запрыгали на кромке овражка и у меня над головой. Холодное снежное крошево брызнуло мне в лицо.
Осторожно, не высовывая головы из-за ярчика, огляделся. Моих минометчиков уже не было. Они уползли и, видимо, нашли укрытие в другом месте. Теперь мне одному оставаться здесь не было никакого смысла. Вот этот самый танк,стоящий на огневой,подойдет и раздавит как цыпленка.
Но куда податься? Некоторое время раздумываю. В сотне метров от меня стоит почерневший стог соломы. В начале боя он служил мне наблюдательным пунктом. С ближнего края стог подожжен, горит. Мое спасение или смерть только в этом стогу. Во что бы то ни стало надо к нему пробраться. Но местность открытая, а танкисты, наверное, держат меня на прицеле.
Я - за стогом. Пытаюсь вырыть нору в его середине,но ничего не получается. Солома старая, слежалась,смерзлась, и каждый клочок выдергивается снемалым трудом. Перебегаю к концу стога. Ура! Здесь солома рыхлая! Лезу в эту рыхлую солому. Ба, да здесь я не одинок.
Кроме меня, шебаршатся, кряхтят и сопят такие же, наверное, как я, побитые, но не добитые казаки. Не минометчики ли мои? Голоса никто не подает. Да и я не спрашиваю.Не до разговоров. Разберемся потом. Сейчас же надо понадежней зарыться и, притаившись, сидеть до темноты, до ночи или до тех пор, пока огонь не подойдет и не выживет. Стог-то горит, правда, медленно, лениво,но все равно рано или поздно огонь доберется и до этого края.
Но огонь добирается раньше, чем хотелось бы мне.Видимо, в эту сторону повернул ветер. В соломе становится душно и жарко, как в печной духовке. Дым ест глаза,царапает горло, забивает легкие. Дышать трудно и больно. Начинает пахнуть палениной. На мне тлеют полушубок и ватные штаны. Жара невыносимая. Заживо сгорю, изжарюсь, но не вылезу. Вылезать нельзя. У стога, у моих ног - немцы. Они греются у огонька. Я слышу их разговор и гогот.
Но вот доносится какая-то команда, разговор прекращается,шаги постепенно удаляются и затихают. Теперь только слышно, как потрескивает горящая солома. Терпеть и лежать дальше у меня нет мочи. Выползаю.
Сильно саднят ожоги на лице и руках. Тлеет шапка. Прожжены рукавицы, висящие на шнурке, как у ребенка. Обгорел белый барашковый воротник полушубка. Дымят ватные брюки. Я катаюсь по земле, по снегу, тушу на себе одежду и получаю новые ожоги. Откуда-то из глубины памяти выскакивает фраза, сказанная как-то Корнеем Ковтуненко:"Ничего, казак, жить будем - не помрем, а помрем - так с треском".
Приподнимаюсь на коленки, осматриваюсь: вокругникого.Тихо шумлю в соломенную нору: - Кто живой - вылезайте! Фрицев нет! Сам поворачиваюсь и бегу от стога,от огня.Надо найти новое укрытие. Ветер сбивает дым,и он густой белой полосой стелется по земле.Держусь этой полосы. Она, как завеса, укрывает меня от хутора, от недобрых глаз.
Вскоре натыкаюсь на двух убитых коров. Они лежали почти рядом. Чем не укрытие? Да и нельзя дальше бежать:дымовой завесы нет, она рассеивается, редеет. Залезаю и вниз лицом ложусь между коровами. Грудь мою все еще рвет кашель: наглотался дыму.
Прислушиваюсь. Изредка стучат короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы. Осторожно выглядываю из-за рогатой головы. По полю между хутором и догорающим коровником группами бродят гитлеровцы и постреливают.
Видели ли меня гитлеровцы, когда я бежал за дымовой завесой? Один мышастый гад, кажется, направляетсяв мою сторону. Что делать? Ничего иного не придумав, я притворяюсь мертвым. Фриц остановился, постоял недолго, потом, ухватившись за мои ногу, начал стягивать сапоги.
Сапоги мне жалко, хромовые и почти совсем новые. Да и как я останусь босым? Зима. Ну, думаю,ничего у тебя не выйдет, проклятый барахОльщик и мародер, сапоги мои, и они "примерзли" К ногам, а сам жду: вот-вот со зла прошьет меня автоматной очередью.
Повозился фриц с ногами да и отпустил. Они глухо брякнулись О землю. Фриц носком сапога пихнул меня в зад и пошел к хутору. И на этот раз пронесло. Лежу, думаю о том, как буду выбираться, почему я не пристрелил того фрица-мародера ... и, сам того не заметив, внезапно заснул. Как в глубокий омут провалился.
Из хутора Калиновки гитлеровцев вышибли казаки 12-й казачьей кавалерийской дивизии. 31 января в эту злополучную Калиновку прибыл снова наш поредевший 37-й кавалерийский полк. Надо было собрать уцелевшее вооружение, поискать разбежавшихся лошадей, собрать и похоронить казаков, наконец, посчитать, что от полка осталось, какую боевую силу он теперь представляет.
Итоги боя плачевные, эскадроны и батареи почти уполовинились. Убавилось много лошадей и оружия.Широкий поиск, начатый полком, кое-что дал. В окрестностях хутора было найдено 103 коня. Незначительного ремонта требовали две 76-мм пушки и две "сорокапятки".
Мы собрали семь из двенадцати минометов. Подобрали много карабинов, автоматов, пулеметов, шашек, боеприпасов, фуража, продовольствия и разного другого имущества. Из госпиталя приезжал майор Бобков, чтобы увидеть свой полк после рейда. Увидел и не смог удержать слез. Его снова увезли в госпиталь." - из воспоминаний комбата минометной батареи 37-го казачьего гвардейского полка ст.лейтенанта Е.Поникаровского.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]