Трагедия многодетной мамаши
---
Она и раньше была странная, даже чудненькая. Ходила всегда с мамой, до самого замужества. Видимо, берегла девственность. Много читала женские романы. Носила широкополые шляпы, ленты в волосах. Если бы не отличная фигура и длинные ножки, то, кажется, она так и осталась бы старой девой.
Но ножки были классными!
Упакованные в ажурные белые колготки, они разбили не одно мужское сердце. В конце концов, под натиском одного из романтично настроенных парней оборона красавицы и ее мамы пала. Вышла замуж за такого же странноватого мальчика. И тут началось…
Образовавшаяся семейная ячейка романтиков решила воплотить в жизнь сложный, но грандиозный по своей красоте замысел. Что-то вроде семейного детского сада, где их многочисленные малыши постигали бы науки, искусства и всячески развивались. Читали стихи, рисовали, играли бы на скрипке… Детей должно было быть много – непременно пять, или семь, или даже больше.
Когда дети подрастут, будет очень красиво. Впереди пойдет он, гордый глава семейства. Потом она, в элегантной шляпке, в плаще. А потом их детки, нарядные, умненькие, чудесные. Загляденье, а не картина. Правда? Этот образ оказался таким заманчивым, что молодая семья со всем пылом романтической натуры бросились осуществлять свой прекрасный замысел. На одну чашу весов легли их амбиции. А на другую – сама жизнь.
Нет, сначала-то все было хорошо. С первым много возился он сам. Она практически сразу забеременела следующим, носила тяжело, почти не выходила. Может, поэтому первый мальчик навсегда остался «папиным сыном». Когда появился второй, начали выходить уже вместе. А вот после рождения третьего ему пришлось уехать на заработки в Москву. У нас зарплаты сами знаете, какие. 20 тысяч – и радуйся.
Между бесконечными наездами на Москву и обратно родили четвертого. Они приезжал регулярно, привозил деньги, и на том этапе еще все было путем. Они заделали пятого. Не знаю уж, как реагировала на это опека, но придраться пока было не к чему. Это я точно знаю. Сейчас поясню, почему.
Наши дома стоят так называемым «квадратом». Две девятиэтажки построены под углом, и площадь между ними, то есть наш двор, представляет собой самую настоящую сцену. Если ты выходишь погулять, то тысячи глаз единовременно устремляются на тебя.
Посреди этой сцены стоит обычная деревянная лавочка на двух столбушках, неаккуратно искрашенная зеленой краской. Краска трескается, отслаивается, доски под ней грубые, и если не проявлять осторожность, то можно занозить руку. Мы на ней больно-то не сидим, чужие глаза напрягают. А она любила сидеть на этой лавочке летом, у всех на виду, на всеобщем обозрении, так сказать. На ней всегда был длинный шарф, обязательно сиреневый или белый, либо широкополая шляпа, и белые аккуратные колготки. Свои длинные волосы она залетала в сложную прическу с лентами. Часто носила светло-розовое. Как она не пачкалась? Как?! Не знаю…
На траве рядом с ней, на старом советском одеяле сидели старшие, в красивых костюмчиках и со скрипками. Правда, это кажется невероятным в панельном аде девятиэтажек, но скрипки были! Настоящие. И она смотрела на них, и она читала томик стихов в красивом бархатном переплете…
Я хочу, чтобы вы это представили. Полный собачьих какашек двор. Она, прерасная предводительница семейства… Сиреневый шарф. Бархатный томик стихов. И тут вступают скрипки…
Вы, наверное, думаете, что все на них любовались? Нет, никто на них не любовался. У нас вообще к многодетным семьям относятся настороженное. Как к маргиналам.Типа такого: как, они справляются еще? Странно… Зачем им этот геморрой?
Конечно, ей помогала мамаша. Тоже чудная, но от жизни не оторванная, к земле поближе. Она всегда была рядом, катая младших с горки, или стоя с коляской.
Он приезжал из Москвы поездом, потом садился на автобус номер 8, и доезжал до нашей остановки, предварительно позвонив. И все семейство выбегало его встречать. А вечером они гуляли, как и было задумано. И все было хорошо, но потом что-то пошло не так.
Грянул 2008 год. Он потерял постоянную работу. Транши сократились, и настал день, когда ему нечего было везти домой. И он, как я поняла, поехала к маме, в деревню, и был вынужден просить картошку, морковь, и прочий подножный корм. И мама увидела его измотанным, бледным. И мама была крайне обеспокоена. Заработков все равно не планировалось в ближайшее время, и мама оставила его у себя на месяц, он лишь привозил домой мешки с провизией.
А потом вдруг заявил жене – ты сумасшедшая. Ты сломала мою жизнь и пустила ее под откос. Я ухожу. И я готов спасти одного из них. Он будет жить у мамы.
И где-то, я уверена, заплакали скрипки…
«Спасли» конечно, старшенького. Он отправился с отцом в деревню, а остальные остались с мамой и бабушкой. Я не знаю, что у них было с алиментами, но знаю, что раз в месяц он привозил мешок крупы, и кидал им под дверь. И так они жили теперь. Потом вовсе перестал приезжать.
С тех пор я тоже начала замечать в ней перемены. Не знаю, он заметил сумасшествие раньше меня, потому, что жил с ней, или же она тронулась рассудком от такого предательства. Но перемены были заметны даже внешне.
Она стала очень неопрятной. Я говорила про колготки? На белых ажурных колготках появились пятна. И волосы… Они были жирными, грязными, и она подвязывала их какими-то веревками. Она угасала с каждым днем, и ходила пустыми глазами. И ее по-прежнему вела мама, но она была вся в какой-то пыли, и застегнутая через пуговицу. И все ждала чего-то на остановке, на той, куда приезжал автобус номер 8. Смотрела в каждую проезжающую машину, как потерявшая хозяина собака. Но никто не приезжал.
Соседская ненависть в этот момент ее падения стала уже не бесплотной, зависшей в воздухе, а какой-то липко-материальной. Мол, доплодилась…
Раньше она выделялась на остановке ярким пятном, из-за любви к светлым и экстравагантным нарядам. Но теперь ее не было уже видно издалека. Она смешалась с толпой, и как будто стала частью этой грязной остановки. А потом она пропала совсем.
Я помню последний день, когда ее видела. Она стояла на остановке под проливным дождем не заходя под навес. И грязь проезжающих машин уже обляпала ее всю. Струна натянулась, и лопнула.
Потом пропала и она, и четверо детей, и скрипки. Переехала? Тронулась рассудком? Детей забрала опека? Сменяла квартиру? Как-то было не до нее, а потом ее уже не было. И спрашивать было неудобно, потому что на любые вопросы люди неодобрительно качали головами. Зачем настрогала столько детей?
Это все, что я знаю про эту женщину.
А он… Его жалели очень. Связался с сумасшедшей… На свою голову.
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]