Жизнь белорусов после протестов превратилась в ад
---
«Мы носим в сумочках зубную щетку и нижнее белье, любой выход из дома может закончиться в СИЗО»
Тема протестной Белоруссии давно слетела с повестки дня. Многотысячные протесты поутихли, Лукашенко остался у власти. Но с тех пор жизнь белорусов кардинально изменилась. Правда, рассказывать об этом сегодня некому — почти все независимые журналисты под арестом. Мы выяснили, почему белорусы стараются лишний раз не выходить из дома, что думают про российских силовиков и как справляются со стрессом.
ФОТО: AP
Когда-то Ольга Бельмач работала на белорусском государственном телеканале, вела новости, получала высокие награды. Уволилась после четвертых выборов президента Беларуси в 2010 году. Устроилась на радиостанцию. После последней президентской кампании ушла и оттуда. Сейчас Ольга преподает этикет и технику речи.
— Когда начались протесты, я предложила землякам некий ход, благодаря которому можно отвлечься от происходящего в стране, потому что люди оказались слишком погружены в политические события, — говорит Ольга. — Первые несколько месяцев после выборов мы все зависали в Интернете, пытались понять, что происходит и насколько велики масштабы бедствия. Не получалось переключиться на что-то другое. Все бытовые проблемы казались второстепенными. Еда, посиделки с друзьями, работа уже не имели значения. Любая встреча с приятелями сводилась к разговорам о происходящем в стране.
— Да, в такой ситуации людям явно не до этикета.
— Мне тоже казалось: какой этикет, когда в стране нарушены базовые правила? Этикет — более высокий этаж, не фундамент. А у нас возникли проблемы с фундаментом, в котором образовались трещины. Я думала, никто не откликнется на мое предложение. Ошибалась.
Более того, до выборов на моих курсах уже занималась группа. Когда начались протесты, я предложила сделать перерыв, потому что было опасно выходить из дома.
Любой, кто выходил на улицу, воспринимался как митингующий. Не важно, куда ты направлялся, в аптеку, магазин или на занятия. Поэтому я посоветовала своим ученикам в целях безопасности не шляться лишний раз куда-то.
Но меня попросили не делать перерыв. Оказывается, людям необходимо было хотя бы на несколько часов отключаться от текущих событий. Формат своих занятий я немного изменила. Например, раньше урок по технике речи начинала эмоционально, много жестикулировала, чтобы будоражить собравшихся на эмоции. В острый для страны период я применяла обратный прием — первые полчаса говорила как гипнотизер, неторопливо, спокойно, тихо. Таким образом успокаивала нервную систему людей, потому что никто не мог сосредоточиться, отвлечься.
— К психологам белорусы сейчас чаще обращаются?
— Белорусы оказались не готовы общаться со специалистами, — продолжает Ольга. — Для них более приемлемый вариант — просто отвлечься от мыслей. Когда я рассказывала ученикам про этикет, как сделать жизнь красивой и правильной, им казалось, что на время они выныривают из реальной жизни.
Мне казалось, что появился некий всплеск востребованности на подобные дисциплины, чтобы просто продолжать жить, думать о чем-то другом и верить, что нормальная жизнь рано или поздно возобновится. Людям нужна была надежда, вера, что все эти навыки пригодятся, мы начнем снова нормально жить, ходить в кафе, красиво одеваться, а не носить одежду, в которой удобно сидеть в СИЗО на Окрестина. Ведь сейчас многие мои знакомые носят в сумочках зубную щетку и нижнее белье, потому что выход из дома может закончиться в спецприемнике. Так что жизнь белорусов с тех пор изменилась кардинально.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.
«Дети играют в задержание»
— Зачем люди носят с собой зубную щетку, ведь протесты практически сошли на нет?
— До вас не доходит вся информация. В Москве не говорят о нас, потому что сто тысяч людей не выходят с протестами. Но ничего не закончилось. Просто за выход на улицу нас стали сильно бить, наказывать штрафами и арестами, поэтому протестные акции немножечко раздробились, стали не такими масштабными. Народ собирается не в одной точке, а в разных местах, чтобы их сложнее было ловить.
На самом деле для нас наступили более ужасающие времена. Аресты продолжаются. На прошлой неделе дети 12–14 лет возвращались с занятий. Их задержали, отобрали телефоны, лишили связи с родителями, запугивали, хотя они ничего не скандировали.
В Беларуси человека теперь могут забрать на ровном месте, поэтому мы изменили свои привычки, стали носить с собой нижнее белье, потому что на Окрестина нет возможности поменять нижнее белье. Удобнее и теплее одеваемся, берем с собой лишний шарфик на всякий случай, ведь в изоляторе отключают отопление. Среди моих знакомых не осталось человека, у кого близкие не отсидели в ИВС. И речь идет не об отщепенцах, это элитарный слой общества.
— Как на детях отразились протестные настроения?
— В ситуации оказались завязаны все — и дети, и взрослые. Школьники на уроках рисуют картинки про митинги, пишут «Жыве Беларусь». И не потому, что их родители оказались на митинге, они сами видят эти картины на улицах. Маленькие дети тоже не в изоляции находятся. Они пока не понимают, что происходит, но боятся дядей в черных одеждах и скафандрах.
У меня под окнами находится детский сад. Я наблюдаю, как шестилетние малыши играют в задержания, берут палки и заламывают друг другу руки. Перестроились многие детские секции. Например, раньше кружки работали по воскресеньям — и только в этом году по выходным кружки не функционируют. Потому что на выходные велика опасность угодить в автозак. Теперь секции проводят чаще в будний день.
Если все-таки занятия выпадают на выходной, то их время отодвигается на раннее утро. Дети видят, что меняется жизнь, происходит что-то страшное, поэтому уровень стресса у них достаточно высокий. На их глазах родителей наказывают за бело-красно-белые шторы, домой приходят социальные службы, ставят семьи на учет, грозятся, что отберут детей. Родители постоянно проводят с детьми беседы, советуют, как себя вести, если ребенка задержат. Даже маленьких детей учат, что при задержании, если не разрешат поговорить по телефону, нужно просто набрать номер мамы и оставить звук, чтобы родители слышали, что происходит. Если раньше мы спасали детей от маньяков, то сейчас защищаем от милиции.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.
«Болота тлеют долго»
— Какая сейчас обстановка в Минске, силовики контролируют город?
— Еще как. Белорусов продолжают хватать на улице. И весь ужас в том, что задерживают нас не люди в форме, а мужчины без опознавательных знаков. Это дяди в черных одеждах, их лица закрыты балаклавами. Мы шугаемся людей в черном. Если видим со спины какого-то мужчину в черном или спортивном трико, у нас срабатывает инстинкт — это точно «он». Выдыхаем, если его лицо без балаклавы.
— Как происходят задержания на улицах?
— Всегда непредсказуемо. Дядя выскакивает непонятно откуда и не понятно, на каком основании хватает именно тебя. В этом весь ужас и страх. Если бы это был спецназовец, омоновец, милиционер, хотя бы понятно, кто применяет к тебе силу. А в данной ситуации ты не понимаешь, это бандит или силовик. Эти люди везде, просто они не всегда заметны, пока не схватили кого-то.
— Рядом с таким человеком всегда стоит черный воронок без номеров?
— Машины могут быть не всегда черные. Темно-синие, бордовые. Но от черных «бусов» нас передергивает. Помню, в августе я возвращалась домой с йоги. На мне были короткие шорты. Около подъезда сидели мужчины в черном. Они откровенно смотрели на меня, и вдруг один другого толкнул в плечо, мол, смотри на эту. Я труханула. Первое желание — развернуться и бежать со всех ног, подумала, за мной пришли.
Они заметили, что я стопарнулась и готова улепетовать. Поняли причину моего страха, засмеялись: «Дурочка, мы ноги твои обсуждаем». То есть они отреагировали на меня как мужики, а я расценила их взгляды так, что надо спасать свою жизнь. С одной стороны, это смешно, а с другой — ужасно.
С подобными ситуациями сталкивались многие мои знакомые. Страшно сейчас всем. Страшно и тем, кто по ту сторону баррикад. Они ведь тоже не защищены, тоже рискуют быть схваченными, их детей также могут забрать. Нет гарантий, что их не коснется подобное. Может, потом разбираются, но, по-моему, не очень.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.
— Можно сказать, что у белорусов сейчас страх преобладает над злостью?
— Злости нет, а вот страх и отчаяние присутствуют. Но нас не заткнули, нам только сильно связали руки.
В Беларуси большую территорию занимают болота. Когда они горят, сверху их можно потушить, а внутри они продолжают тлеть долго, чем и несут опасность. Невозможно предугадать, где дальше вспыхнет. Сейчас мы сравниваем себя с этими горящими торфяниками. Снаружи их вроде потушили, но внутри идет тление. Поэтому сейчас народ в напряжении — и те, кто на стороне оппозиции, и те, кто на другой стороне и кто не определился. Не важно, кто ты — кассир в магазине, чиновник, профессор.
— Думаете, долго еще жить белорусам в страхе?
— Долго. Даже если все закончится, то страх останется. Люди боятся собираться кучками. На прошлой неделе с улицы забрали экскурсовода и всех, кто присутствовал на экскурсии. Людей не отпустили, выписали штрафы. Сейчас в Минске нельзя собираться компанией из пяти человек, это сразу расценивают как митинг. Запретили встречи выпускников в школах.
Нам стало страшно жить в собственной стране. Многие уехали в Украину, Литву, Польшу, кто-то подальше. В Россию уезжают в меньшей степени, потому что там беглецов выдают в случае чего.
— Люди успевают продать недвижимость?
— У нас сильно обвалились цены на недвижимость. Белорусы за копейки продают хорошие квартиры с ремонтом, мебелировкой, техникой. Но спроса нет. Пока новые квартиранты сюда не торопятся, ждут, когда обстановка устаканится. Ведь задерживают на улицах не только белорусов. У нас дали три года женщине со швейцарским гражданством, сидит американец. Их пытаются вытащить посольства, но это длительная процедура.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.
«Я крамольный товарищ»
— Вы сравниваете наши протесты с вашими?
— У нас протесты другие. Милота белорусов заключается в том, что мы четко решили — нарушений не допустим. В любой толпе есть провокаторы и просто глупые, но в большинстве своем белорусы действовали без насилия, поэтому мы не чувствуем за собой греха. Мы ничего не нарушили, старались действовать деликатно и корректно. Россияне нас упрекали, что мы все профукали, можно было быстро провернуть революцию. Но белорусы не хотели войны, стояла задача отстоять свои права.
— Вы много лет работали на гостелеканале. Перед вами ставили задачи, как освещать те или иные события?
— Да, в этом плане я крамольный товарищ. Работала на госканалах, была ведущей новостей, удостоилась самой высокой награды в нашей телеиндустрии как лучшая ведущая новостей.
По внутренним ощущениям — журналистам и ведущим не поступало какой-то явной цензуры сверху. Мы просто настолько сами зацензурированные изнутри, что не допускали мысли, что можно как-то иначе транслировать информацию. Мы так долго варились в этом котле, что выработалось понимание, как надо делать работу. Могу честно сказать, никто не заставлял преподносить информацию, сверху цензура была минимальная. Так что скорее мы все были подвержены самоцензуре, в которой живем с советских времен.
— Белорусы следят за событиями в России?
— Все отслеживают российские события. Если сравнивать политические процессы, то у вас сейчас происходит то, что происходило у нас в 2010 году, когда после выборов протестующие вышли на улицу, их отлупили — и все разошлись по домам. Потом мы ждали еще 10 лет следующих протестов. У вас сейчас нет явного перевеса. Больше 50 процентов россиян поддерживают действующую власть, поэтому в ближайшее время ничего не произойдет.
— Сейчас события в России сравнивают с белорусскими. Есть отличия?
— У нас избивали людей. А у вас омоновец после того, как пнул в живот женщину, извинился. Ничего подобного в Беларуси не происходило. Такие истории позволяют вашим спецслужбам сохранить человеческое лицо.
У нас к человеку в форме — не важно, охранник, милиционер — заведомо негативное отношение. Он для нас потенциально опасный, от него стараются держаться подальше. Потому что, если у нас начинают бить, то тормозов нет, будут бить больно. Так что у вас более лояльная ситуация. Мне кажется, этот факт не позволит вашим митингам выйти за какие-то рамки. Протесты успокоятся, народ угомонится, и будет, как в Белоруссии, — болото, которое будет тлеть.
— История с той женщиной, которую пнули в живот, имела продолжение. Ее затравили в Сети, некоторые журналисты обвиняли ее в том, что она сама виновата.
— В этом еще одна разница между нами и вами. У вас жертв гнобят, а у нас поддерживают. Если вдруг какое-то кафе закрыли по политическим мотивам, то не важно — нужен тебе их кофе или нет, ты придешь и купишь. Люди поддерживали частников, бизнесменов, пожилых, подростков, всех, кто пострадал. Многие даже мучились угрызением совести, что они не побывали на Окрестина. Мол, как же так, все там уже отметились, а я какой-то ненормальный? Некоторые корили себя, что недостаточно помогали пострадавшим.
Если у вас народ еще рассчитывает на помощь государства, то белорусы надеются только друг на друга. Мы впервые стали самостоятельным народом, со своим менталитетом. Еще недавно белорусы не любили собственный язык, орнамент вышиванки, а сейчас мы осознали, что нам нравится наш язык, культура, это нельзя потерять.
ИРИНА БОБРОВА
Тема протестной Белоруссии давно слетела с повестки дня. Многотысячные протесты поутихли, Лукашенко остался у власти. Но с тех пор жизнь белорусов кардинально изменилась. Правда, рассказывать об этом сегодня некому — почти все независимые журналисты под арестом. Мы выяснили, почему белорусы стараются лишний раз не выходить из дома, что думают про российских силовиков и как справляются со стрессом.
ФОТО: APКогда-то Ольга Бельмач работала на белорусском государственном телеканале, вела новости, получала высокие награды. Уволилась после четвертых выборов президента Беларуси в 2010 году. Устроилась на радиостанцию. После последней президентской кампании ушла и оттуда. Сейчас Ольга преподает этикет и технику речи.
— Когда начались протесты, я предложила землякам некий ход, благодаря которому можно отвлечься от происходящего в стране, потому что люди оказались слишком погружены в политические события, — говорит Ольга. — Первые несколько месяцев после выборов мы все зависали в Интернете, пытались понять, что происходит и насколько велики масштабы бедствия. Не получалось переключиться на что-то другое. Все бытовые проблемы казались второстепенными. Еда, посиделки с друзьями, работа уже не имели значения. Любая встреча с приятелями сводилась к разговорам о происходящем в стране.
— Да, в такой ситуации людям явно не до этикета.
— Мне тоже казалось: какой этикет, когда в стране нарушены базовые правила? Этикет — более высокий этаж, не фундамент. А у нас возникли проблемы с фундаментом, в котором образовались трещины. Я думала, никто не откликнется на мое предложение. Ошибалась.
Более того, до выборов на моих курсах уже занималась группа. Когда начались протесты, я предложила сделать перерыв, потому что было опасно выходить из дома.
Любой, кто выходил на улицу, воспринимался как митингующий. Не важно, куда ты направлялся, в аптеку, магазин или на занятия. Поэтому я посоветовала своим ученикам в целях безопасности не шляться лишний раз куда-то.
Но меня попросили не делать перерыв. Оказывается, людям необходимо было хотя бы на несколько часов отключаться от текущих событий. Формат своих занятий я немного изменила. Например, раньше урок по технике речи начинала эмоционально, много жестикулировала, чтобы будоражить собравшихся на эмоции. В острый для страны период я применяла обратный прием — первые полчаса говорила как гипнотизер, неторопливо, спокойно, тихо. Таким образом успокаивала нервную систему людей, потому что никто не мог сосредоточиться, отвлечься.
— К психологам белорусы сейчас чаще обращаются?
— Белорусы оказались не готовы общаться со специалистами, — продолжает Ольга. — Для них более приемлемый вариант — просто отвлечься от мыслей. Когда я рассказывала ученикам про этикет, как сделать жизнь красивой и правильной, им казалось, что на время они выныривают из реальной жизни.
Мне казалось, что появился некий всплеск востребованности на подобные дисциплины, чтобы просто продолжать жить, думать о чем-то другом и верить, что нормальная жизнь рано или поздно возобновится. Людям нужна была надежда, вера, что все эти навыки пригодятся, мы начнем снова нормально жить, ходить в кафе, красиво одеваться, а не носить одежду, в которой удобно сидеть в СИЗО на Окрестина. Ведь сейчас многие мои знакомые носят в сумочках зубную щетку и нижнее белье, потому что выход из дома может закончиться в спецприемнике. Так что жизнь белорусов с тех пор изменилась кардинально.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.«Дети играют в задержание»
— Зачем люди носят с собой зубную щетку, ведь протесты практически сошли на нет?
— До вас не доходит вся информация. В Москве не говорят о нас, потому что сто тысяч людей не выходят с протестами. Но ничего не закончилось. Просто за выход на улицу нас стали сильно бить, наказывать штрафами и арестами, поэтому протестные акции немножечко раздробились, стали не такими масштабными. Народ собирается не в одной точке, а в разных местах, чтобы их сложнее было ловить.
На самом деле для нас наступили более ужасающие времена. Аресты продолжаются. На прошлой неделе дети 12–14 лет возвращались с занятий. Их задержали, отобрали телефоны, лишили связи с родителями, запугивали, хотя они ничего не скандировали.
В Беларуси человека теперь могут забрать на ровном месте, поэтому мы изменили свои привычки, стали носить с собой нижнее белье, потому что на Окрестина нет возможности поменять нижнее белье. Удобнее и теплее одеваемся, берем с собой лишний шарфик на всякий случай, ведь в изоляторе отключают отопление. Среди моих знакомых не осталось человека, у кого близкие не отсидели в ИВС. И речь идет не об отщепенцах, это элитарный слой общества.
— Как на детях отразились протестные настроения?
— В ситуации оказались завязаны все — и дети, и взрослые. Школьники на уроках рисуют картинки про митинги, пишут «Жыве Беларусь». И не потому, что их родители оказались на митинге, они сами видят эти картины на улицах. Маленькие дети тоже не в изоляции находятся. Они пока не понимают, что происходит, но боятся дядей в черных одеждах и скафандрах.
У меня под окнами находится детский сад. Я наблюдаю, как шестилетние малыши играют в задержания, берут палки и заламывают друг другу руки. Перестроились многие детские секции. Например, раньше кружки работали по воскресеньям — и только в этом году по выходным кружки не функционируют. Потому что на выходные велика опасность угодить в автозак. Теперь секции проводят чаще в будний день.
Если все-таки занятия выпадают на выходной, то их время отодвигается на раннее утро. Дети видят, что меняется жизнь, происходит что-то страшное, поэтому уровень стресса у них достаточно высокий. На их глазах родителей наказывают за бело-красно-белые шторы, домой приходят социальные службы, ставят семьи на учет, грозятся, что отберут детей. Родители постоянно проводят с детьми беседы, советуют, как себя вести, если ребенка задержат. Даже маленьких детей учат, что при задержании, если не разрешат поговорить по телефону, нужно просто набрать номер мамы и оставить звук, чтобы родители слышали, что происходит. Если раньше мы спасали детей от маньяков, то сейчас защищаем от милиции.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.«Болота тлеют долго»
— Какая сейчас обстановка в Минске, силовики контролируют город?
— Еще как. Белорусов продолжают хватать на улице. И весь ужас в том, что задерживают нас не люди в форме, а мужчины без опознавательных знаков. Это дяди в черных одеждах, их лица закрыты балаклавами. Мы шугаемся людей в черном. Если видим со спины какого-то мужчину в черном или спортивном трико, у нас срабатывает инстинкт — это точно «он». Выдыхаем, если его лицо без балаклавы.
— Как происходят задержания на улицах?
— Всегда непредсказуемо. Дядя выскакивает непонятно откуда и не понятно, на каком основании хватает именно тебя. В этом весь ужас и страх. Если бы это был спецназовец, омоновец, милиционер, хотя бы понятно, кто применяет к тебе силу. А в данной ситуации ты не понимаешь, это бандит или силовик. Эти люди везде, просто они не всегда заметны, пока не схватили кого-то.
— Рядом с таким человеком всегда стоит черный воронок без номеров?
— Машины могут быть не всегда черные. Темно-синие, бордовые. Но от черных «бусов» нас передергивает. Помню, в августе я возвращалась домой с йоги. На мне были короткие шорты. Около подъезда сидели мужчины в черном. Они откровенно смотрели на меня, и вдруг один другого толкнул в плечо, мол, смотри на эту. Я труханула. Первое желание — развернуться и бежать со всех ног, подумала, за мной пришли.
Они заметили, что я стопарнулась и готова улепетовать. Поняли причину моего страха, засмеялись: «Дурочка, мы ноги твои обсуждаем». То есть они отреагировали на меня как мужики, а я расценила их взгляды так, что надо спасать свою жизнь. С одной стороны, это смешно, а с другой — ужасно.
С подобными ситуациями сталкивались многие мои знакомые. Страшно сейчас всем. Страшно и тем, кто по ту сторону баррикад. Они ведь тоже не защищены, тоже рискуют быть схваченными, их детей также могут забрать. Нет гарантий, что их не коснется подобное. Может, потом разбираются, но, по-моему, не очень.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.— Можно сказать, что у белорусов сейчас страх преобладает над злостью?
— Злости нет, а вот страх и отчаяние присутствуют. Но нас не заткнули, нам только сильно связали руки.
В Беларуси большую территорию занимают болота. Когда они горят, сверху их можно потушить, а внутри они продолжают тлеть долго, чем и несут опасность. Невозможно предугадать, где дальше вспыхнет. Сейчас мы сравниваем себя с этими горящими торфяниками. Снаружи их вроде потушили, но внутри идет тление. Поэтому сейчас народ в напряжении — и те, кто на стороне оппозиции, и те, кто на другой стороне и кто не определился. Не важно, кто ты — кассир в магазине, чиновник, профессор.
— Думаете, долго еще жить белорусам в страхе?
— Долго. Даже если все закончится, то страх останется. Люди боятся собираться кучками. На прошлой неделе с улицы забрали экскурсовода и всех, кто присутствовал на экскурсии. Людей не отпустили, выписали штрафы. Сейчас в Минске нельзя собираться компанией из пяти человек, это сразу расценивают как митинг. Запретили встречи выпускников в школах.
Нам стало страшно жить в собственной стране. Многие уехали в Украину, Литву, Польшу, кто-то подальше. В Россию уезжают в меньшей степени, потому что там беглецов выдают в случае чего.
— Люди успевают продать недвижимость?
— У нас сильно обвалились цены на недвижимость. Белорусы за копейки продают хорошие квартиры с ремонтом, мебелировкой, техникой. Но спроса нет. Пока новые квартиранты сюда не торопятся, ждут, когда обстановка устаканится. Ведь задерживают на улицах не только белорусов. У нас дали три года женщине со швейцарским гражданством, сидит американец. Их пытаются вытащить посольства, но это длительная процедура.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.«Я крамольный товарищ»
— Вы сравниваете наши протесты с вашими?
— У нас протесты другие. Милота белорусов заключается в том, что мы четко решили — нарушений не допустим. В любой толпе есть провокаторы и просто глупые, но в большинстве своем белорусы действовали без насилия, поэтому мы не чувствуем за собой греха. Мы ничего не нарушили, старались действовать деликатно и корректно. Россияне нас упрекали, что мы все профукали, можно было быстро провернуть революцию. Но белорусы не хотели войны, стояла задача отстоять свои права.
— Вы много лет работали на гостелеканале. Перед вами ставили задачи, как освещать те или иные события?
— Да, в этом плане я крамольный товарищ. Работала на госканалах, была ведущей новостей, удостоилась самой высокой награды в нашей телеиндустрии как лучшая ведущая новостей.
По внутренним ощущениям — журналистам и ведущим не поступало какой-то явной цензуры сверху. Мы просто настолько сами зацензурированные изнутри, что не допускали мысли, что можно как-то иначе транслировать информацию. Мы так долго варились в этом котле, что выработалось понимание, как надо делать работу. Могу честно сказать, никто не заставлял преподносить информацию, сверху цензура была минимальная. Так что скорее мы все были подвержены самоцензуре, в которой живем с советских времен.
— Белорусы следят за событиями в России?
— Все отслеживают российские события. Если сравнивать политические процессы, то у вас сейчас происходит то, что происходило у нас в 2010 году, когда после выборов протестующие вышли на улицу, их отлупили — и все разошлись по домам. Потом мы ждали еще 10 лет следующих протестов. У вас сейчас нет явного перевеса. Больше 50 процентов россиян поддерживают действующую власть, поэтому в ближайшее время ничего не произойдет.
— Сейчас события в России сравнивают с белорусскими. Есть отличия?
— У нас избивали людей. А у вас омоновец после того, как пнул в живот женщину, извинился. Ничего подобного в Беларуси не происходило. Такие истории позволяют вашим спецслужбам сохранить человеческое лицо.
У нас к человеку в форме — не важно, охранник, милиционер — заведомо негативное отношение. Он для нас потенциально опасный, от него стараются держаться подальше. Потому что, если у нас начинают бить, то тормозов нет, будут бить больно. Так что у вас более лояльная ситуация. Мне кажется, этот факт не позволит вашим митингам выйти за какие-то рамки. Протесты успокоятся, народ угомонится, и будет, как в Белоруссии, — болото, которое будет тлеть.
— История с той женщиной, которую пнули в живот, имела продолжение. Ее затравили в Сети, некоторые журналисты обвиняли ее в том, что она сама виновата.
— В этом еще одна разница между нами и вами. У вас жертв гнобят, а у нас поддерживают. Если вдруг какое-то кафе закрыли по политическим мотивам, то не важно — нужен тебе их кофе или нет, ты придешь и купишь. Люди поддерживали частников, бизнесменов, пожилых, подростков, всех, кто пострадал. Многие даже мучились угрызением совести, что они не побывали на Окрестина. Мол, как же так, все там уже отметились, а я какой-то ненормальный? Некоторые корили себя, что недостаточно помогали пострадавшим.
Если у вас народ еще рассчитывает на помощь государства, то белорусы надеются только друг на друга. Мы впервые стали самостоятельным народом, со своим менталитетом. Еще недавно белорусы не любили собственный язык, орнамент вышиванки, а сейчас мы осознали, что нам нравится наш язык, культура, это нельзя потерять.
ИРИНА БОБРОВА
Источник: hollivizor.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]