Своими глазами. Министр-председатель Временного правительства А.Ф. Керенский
Александр Федорович Керенский, человек хорошо известный, прежде всего - деструктивной ролью, которую он сыграл в российской истории в сложный, переломный момент. Он делал все возможное, чтобы политический режим, существоваший в России, пал, но когда это случилось и самого Керенского мутные политические волны вынесли на вершину власти, смог лишь толкать Россию к пропасти. Оказалось, что ожесточенно критиковать действия власти совсем не тоже самое, что проявлять мудрость в государственных решениях и брать на себя ответственность.
После позорного бегства Керенского из Петрограда в разгар революционных событий 1917 года, оставшуюся немалую часть жизни Керенский провел в эмиграции, где написал подробные воспоминания "Россия на историческом повороте". Обычно читателей интересует именно то, что связано с пресловутым "поворотом", хотя эти события хорошо известны, а Керенский, рассказывая о них, занят прежде всего попытками обелить самого себя... А вот рассказ о детстве, о жизни и быте провинциальной интеллигенции, о семье интереснее, ведь Россию конца 19 - начала 20 веков Керенский видел своими глазами и хорошо знал, а как публицист сумел еще и передать свои впечатления в увлекательной литературной форме.
Обычно фигуру Керенского представляют в ореоле барственности. Но его семья имела отнюдь не аристократическое, а простое разночинное происхождение. У матери в роду были даже крепостные. Отец Керенского был сыном бедного сельского священника. Сан священника ожидал и Федора Керенского.
А.Ф. Керенский писал об отце:
Он родился в 1842 году в семье бедного приходского священника Керенского уезда Пензенской губернии. В те дни духовенство было самостоятельным сословием, отличавшимся своими вековыми традициями и обычаями. Дети священнослужителей даже посещали особые школы. Именно такую школу окончил мой отец, поступив затем в Пензенскую духовную семинарию.
Однако Федор Керенский решил изменить свою судьбу, тем более, одним из результатов реформ Александра II стало разрешение на поступление в университеты лицам разных сословий, в том числе - детям священников и крестьян. Часто приходится слышать, что высшее образование было платным, а потому недоступным. Отец Керенского являет как раз пример того, как можно было решить эту проблему. Он поработал несколько лет учителем в церковно-приходской школе и собрал нужную сумму для обучения в одном из лучших университетов России. Это если не учитывать того факта, что многим неимущим студентам предоставлялись льготы и даже полное освобождение от оплаты за обучения, в Московском университете, к примеру, каждый учебный год до 40% студентов имели различные льготы. Так что возможности учиться были, а вот желание чего-то добиваться было не у всех.
Керенский в своей манере утверждает, что деньги на обучение отец собрал изнурительным (еще бы сказать - каторжным) трудом, но, положа руку на сердце, работа учителя при всей ее сложности и благородстве, не самая изнурительная из возможных. А приобретенный опыт помог педагогу Керенскому с блестящей карьерой на выбранном поприще после окончания университета.
...В правление Александра II эта социальная дискриминация была упразднена, и поэтому со временем отец смог осуществить свою заветную мечту о поступлении в университет. А до этого нужда заставила его стать учителем в приходской школе, но когда в результате изнурительного труда он сумел накопить достаточно денег, то поступил в Казанский университет, считавшийся одним из лучших в России. Подобно многим из своих собратьев, которым предстояло посвятить себя церкви, он не чувствовал подлинного призвания к этому поприщу... Его замечательный педагогический талант был цо достоинству оценен и вознагражден. В возрасте 30 лет он получил назначение на пост инспектора средней школы, а в 37 лет стал директором школы в Вятке. Двумя годами позже он возглавил мужскую гимназию и среднюю школу для девочек в Симбирске.
Родители мои познакомились в Казани, где отец занялся преподавательской деятельностью сразу же по окончании университета. Моя мать была одной из его учениц. Она была дочерью начальника топографического отделения при штабе Казанского военного округа, а по материнской линии — внучкой крепостного крестьянина, который, выкупившись на свободу, сделался в Москве процветающим купцом. От него мать унаследовала значительное состояние.
Надежда Адлер, мать Керенского, по отцу принадлежала к дворянскому роду с немецкими корнями, а по матери была потомком крестьян, сумевших "выкупиться" еще до отмены крепостного права, занявшихся торговлей и сумевших разбогатеть. Приданое матери помогало семье Керенских не слишком заботиться о деньгах.
Хочется думать, что отец Керенского влюбился в одну из своих учениц не по причине капиталов ее деда-купца...
Симбирск. Женская гимназия
Во всяком случае, А.Ф. Керенский с большим теплом вспоминает жизнь в родном доме, все устройство которой было исключительно заслугой матери. Отец, сам выросший в аскетичной среде в жилище сельского священника, в бытовые вопросы особо и не вникал.
Ранние годы предстают в моем сознании в виде идиллических картинок домашней жизни. Длинный коридор делил наш дом на двое — на мир взрослых и мир детей. Воспитанием двух старших сестер, которые посещали среднюю школу, занималась гувернантка-француженка. Младшие же дети были отданы на попечение няни, Екатерины Сергеевны Сучковой. В детстве она была крепостной и не научилась грамоте. Обязанности ее были такими же, как и у всякой няни: она будила нас утром, одевала, кормила, водила на прогулку, играла с нами. По вечерам, готовя нас ко сну, она с особым тщанием проверяла, расстегнуты ли воротнички наших длинных ночных рубашонок, чтобы легче было, как она говорила, «выпустить злых духов». Перед сном она рассказывала нам какую-нибудь сказку, а когда мы подросли, вспоминала порой дни своего крепостного детства. Она и жила с нами в нашей просторной детской. Ее угол был любовно украшен иконами, и поздними вечерами слабый свет лампадки, которую она всегда зажигала, отражался на аскетических ликах особенно почитаемых ею святых. Зимою она ложилась спать вместе с нами, и тогда сквозь смежающиеся веки я видел, как она истово молилась, преклонив колена перед иконами. В ней не было ничего особо примечательного: ни острого ума, ни глубокой мудрости. И все же для нас, детей, она была абсолютно всем.
В наших повседневных детских занятиях и играх мать была значительно ближе к нам, чем отец. Отец никогда не вмешивался в жизнь нашей детской. В сознании нашем он стоял где-то в стороне, как высшее существо, к которому няня и мать обращались лишь в минуту крайней необходимости. Обычно стоило произнести всего одну угрозу: «Вот подожди, отец проучит тебя!» — и все становилось на свои места, хотя отец никогда не прибегал к физическим наказаниям и ограничивался лишь разговором, стараясь растолковать нам суть дурного поступка. Мама любила посидеть с нами за утренним завтраком, когда мы пили молоко. Она интересовалась всеми нашими делами и при необходимости мягко журила за тот или иной проступок. Вечерами она заходила в детскую, чтобы перед сном перекрестить нас, поцеловать и пожелать доброй ночи. С раннего детства мы всегда молились по утрам и перед сном.
Саша Керенский - гимназист
Удивительно, что неназойливое религиозное воспитание в семье, значение которого так высоко ставил сам Керенский, практически не дало ему ни христианской добродетели, ни духовности, что неизбежно проявилось бы во взрослой жизни политика...
После утренней прогулки с няней мама часто звала нас в свою комнату. Повторять приглашение дважды никогда не требовалось. Мы знали, что мать будет читать нам или рассказывать разные истории, а мы будем слушать, уютно примостившись у ее колен. Она читала не только сказки, но и стихи, сказания о русских героях, а также книги по русской истории. Эти утренние чтения приучили нас не только слушать, но и самим читать. Не помню, когда мать начала читать нам Евангелие. Да и чтение эти не носили характера религиозного воспитания, поскольку мать никогда не стремилась вбивать в наши головы религиозные догмы. Она просто читала и рассказывала нам о жизни и заповедях Иисуса Христа.
Практическую же сторону христианства мы узнали от няни. Никогда не забуду, например, одного из чудесных весенних дней, когда мы вышли на обычную утреннюю прогулку. После долгой, суровой зимы по Волге пошли первые пароходы. В тот день по улицам города из местной тюрьмы к речному причалу вели партию заключенных, приговоренных к ссылке в Сибирь. Вслед за скорбной колонной, окруженной конвоем из солдат, двигался фургон, набитый женщинами и детьми. Когда мы с братом увидели наполовину сбритые головы осужденных, услышали звон их кандалов, мы в ужасе бросились бежать. «Вы куда? Неужто вы и в самом деле боитесь, что они обидят вас? — закричала нам вслед няня. — Лучше пожалейте этих несчастных. Нам ли судить и осуждать? Ради Христа, будем добры к ним». И, повернувшись ко мне, добавила: «Ну-ка, Саша, вот я сейчас куплю калач, а ты пойди к солдату, тому, что впереди, и попроси, чтоб разрешил отдать калач несчастным. И радость придет не только к ним, но и к тебе». Такой практический урок христианства преподала нам няня на примере современной жизни. А когда мы с братом Федей затевали драку, она стыдила нас обоих, приговаривая: «Ах вы, маленькие злыдни! Христос повелевает нам прощать друг друга, так-то вы выполняете его завет!»
С чувством глубокого удовлетворения возвращаюсь я мыслями к детству, проведенному в России, в стране, где повседневную жизнь питают религиозные верования, укоренившиеся в народе за тысячелетие существования Христианства.
Вид Симбирска
Мы с братом Федей очень любили религиозные праздники. С нетерпением ждали мы дня Благовещения, когда во имя духовного родства всего сущего на земле в дом приносили клетки с птицами, которых затем выпускали на волю. Ибо, согласно старинной русской поговорке, «в этот святой день даже птицы отдыхают от трудов и не вьют гнезда себе». На Великий пост торжественная тишина опускалась на город, сменив безудержное веселье только что закончившейся масленицы. В семь лет нам впервые разрешили присутствовать на пасхальной всенощной, поразившей наше воображение. Но особенно запомнилась мне торжественная служба, когда совершалось святое причастие детей и нас с братом, одетых в белые курточки с красными галстучками под белыми стоячими воротничками, подвели к батюшке. Позади нас стояли рядами старшие ученики в аккуратных форменных синих костюмах с серебряными пуговицами, и среди них, должно быть, стоял и примерный ученик Владимир Ульянов. Не забыть мне и того мгновения, когда я, потрясенный, впервые увидел изображение распятого Христа, словно прозрачного в падающих на него лучах света, и при этом совсем живого. Мальчиком Владимир Ульянов тоже, наверно, смотрел на это распятие и, быть может, в душе посмеивался, сохраняя благочестивое выражение лица, — если, конечно, верить его собственному рассказу о том, как он в четырнадцать лет выбросил в мусорное ведро свой нательный крест. Что касается меня, то в моих чувствах никогда не было двойственности, в детстве я был глубоко религиозен. Я до сих пор помню старого протоиерея нашего кафедрального собора, который приходил по воскресеньям к нам на чай и давал мне читать популярные религиозные брошюрки с толкованием важнейших религиозных праздников. Религия была и навсегда осталась составной частью нашей жизни.
Даже общение с дядей-священником не дало Керенскому духовной опоры, лишь заставило сравнивать - насколько беднее его собственного отца был священнослужитель...
Иногда нас брали на прогулку в парк, спускавшийся из центра города к берегу Волги. На полпути к реке стояла скромная церквушка, к которой приткнулось маленькое чистенькое кладбище. Вокруг церкви раскинулся пышный сад. Священник этой церкви был старшим братом моего отца. Нас водили к нему ранней весной, в пору цветения яблони и вишни, или осенью, по возвращении из деревни, когда варили чудесное яблочное и грушевое варенье. В скромном домике дяди, особую прелесть которому придавали герань, всевозможные кактусы и другие растения, нас бесконечно баловали, закармливая домашним вареньем и разными сладостями.
Мы всегда принимали нежную заботу тети как должное. И само собой разумеется, никто никогда не говорил нам о разнице в положении двух братьев. Но, сравнивая непритязательный прицерковный домик с нашим просторным домом, мы, дети, чувствовали эту разницу и делали свои собственные выводы.
Источник: Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. - М.: Республика, 1993. - 384 с.
Посты из серии "Своими глазами":
Академик М.Н. Тихомиров: http://eho-2013.livejournal.com/979011.html
http://eho-2013.livejournal.com/979555.html
http://eho-2013.livejournal.com/980360.html
http://eho-2013.livejournal.com/980646.html
Писатель Л.А. Кассиль: http://eho-2013.livejournal.com/981495.html
http://eho-2013.livejournal.com/990391.html
Певица Н.В. Плевицкая: http://eho-2013.livejournal.com/991808.html
http://eho-2013.livejournal.com/993206.html
http://eho-2013.livejournal.com/996414.html
http://eho-2013.livejournal.com/1000632.html
Взято: eho-2013.livejournal.com