Война 1812 года: битва врачей
---
Русские медики во много раз превосходили специалистов медицинской службы наполеоновской армии
Война 1812 года предъявила медикам очень высокие, буквально небывалые требования. Длительное отступление в начале войны; беспримерные по тем временам марши разрозненных русских армий для воссоединения (за полтора месяца 1 армия прошла 560 верст, 2 армия – 750 верст); упорные оборонительные бои, связанные с большими санитарными потерями (только в Бородинском сражении русская армия потеряла 19 тыс. ранеными). Сложившаяся в заключительный период войны угрожающая эпидемическая обстановка; широкое применение в ходе военных действий огнестрельного оружия, особенно артиллерии – все это предъявляло для войсковых и госпитальных врачей значительные трудности.
В войну 1812 года положение медицинской службы существенно изменилось по сравнению с предыдущими военными конфликтами. В связи с развитием военной техники резко возросли потери от ранений, увеличилось количество безвозвратных потерь. Уже в первом сражении под Витебском русская армия потеряла убитыми 1245 человек, 1184 -пропавшими без вести, 2267 - ранеными. Бородинское сражение выбило из строя 42,5 тысячи человек. Французы оставили на поле боя 58 тысяч убитых.
При этом смертность среди раненых в русской армии составляла от 7 до 17%. Главнокомандующий М.И. Кутузов дал благодарственный письменный отзыв о работе медицинской службы.
Объективные показатели подтверждают мнение о вполне удовлетворительном медицинском обеспечении русской армии и о громадном превосходстве над медицинской службой французской армии. Яркой иллюстрацией последнего сравнения может служить мнение главного хирурга французской армии Ж. Ларрея. Характеризуя результаты медицинского обеспечения французских войск, он писал:
«Ни один враждебный генерал не мог бы выбить из строя столько французов, сколько Дарю, начальник интендантского управления французской армии, которому была поручена санитарная служба».
Совсем иначе он отзывается о состоянии русских госпиталей:
«Привлекшие мое особенное внимание больницы сделали бы честь самой цивилизованной науке. Они делятся на военные и гражданские. В обширном госпитале мы нашли очень немного больных, которых и перевели в другой, меньший, при институте для сирот военных».
Успехи российской медицинской службы в ходе военных действий стали возможны во многом благодаря тому, что в России в начале XIX века был открыт ряд новых медицинских учебных заведений. Не только Московский университет и Медико-хирургическая академия, но и новые: Дерптский (1802), Казанский (1804), Харьковский (1805). Поэтому кадры врачей в начале XIX-го века росли относительно быстро. Именно Медико-хирургическая академия сформировала костяк военно-врачебного корпуса русской армии, выпустив по Петербургскому отделению с 1801 по 1812 гг. более 550 лекарей, по Московскому – в 1811 и 1812 гг. – 53 врача.
Благодаря реформам военно-медицинской подготовки президентов академии П. Франка (1805-1808 гг.) и Я. Виллие (с 1808 г.), по свидетельству современников, выпускники МХА были лучше других подготовлены к военно-врачебной деятельности, особенно в хирургии. Около половины всех подготовленных врачей были военными.
Врачи на все руки
Отсутствие антагонизма между специалистами являлось большим преимуществом русской медицины.
Чтобы оценить достижения и их масштаб, важно иметь в виду некий «задник», как в театре, на фоне которого разворачивались все эти явно прогрессивные преобразования. Ведь это все та же бескрайняя Россия, где, как говорил гоголевский Городничий, хоть три года скачи, все равно никуда не доскачешь и где 10 лет – не срок…
Так вот о времени. В медицине той поры самыми популярными были три терапевтических средства: кровопускание, рвотное и опий. Раны и переломы лечились преимущественно перевязками. В скобках напомню, что «гипс» при переломах изобрел Пирогов, и раненые войны 1812-го года во время длинных маршей маялись в телегах с перевязками, в результате чего многие и отдали Богу душу. Даже такие именитые, как генерал Багратион.
Течение его болезни было описано одним из лучших врачей того времени Я.И. Говоровым. Он был первым врачом, который в день ранения Багратиона, 26 августа 1812 г., осмотрел, исследовал и перевязал рану.
Ранение Багратиона
При этом Говоров нашел, что рана «сопряжена с повреждением берцовой кости», но перелом кости, по его мнению, был «несовершенным». Однако тяжелые условия эвакуации способствовали переводу неполных переломов в полные. Лубки, «аппараты к перевязке переломов», не были тем средством, которые создавали бы совершенную иммобилизацию конечности. Гипсовая повязка, введенная в боевых условиях впервые Н.И.Пироговым, еще не была известна.
Генерал Багратион был эвакуирован в карете, его сопровождал до Москвы главный медик 2-ой Западной армии Гангард и доктор медицины Я.И.Говоров, а от Москвы еще и профессор Гильденбрант-старший - один из лучших хирургов того времени.
По прибытию в село Симу Владимирской губернии 8 сентября Багратиону была сделана операция (расширение раны); от ампутации он категорически отказался, считая, что без ноги для армии и России будет бесполезен. При операции выяснилось, что имеет место «совершенный перелом и раздробление берцовой кости; острые и неровные концы, вместе с черепом бедра, глубоко вонзились в мясистые части».
Несомненно, что если даже Багратиона не смогли спасти, то еще более печальным было положение многих тяжелораненых рядовых воинов, условия транспортировки которых были во много раз хуже.
Так вот, переломы лечили перевязками, оперативное лечение применялось редко. К нему прибегали при наличии «антонова огня», грыжи, полипа (нароста), «каменной болезни», свищей, костоеда и т.п. Так как исходы оперативных вмешательств часто оказывались неблагоприятными, в мирное время они применялись редко. Вот данные за 1812 г. по военно-морскому госпиталю: оперативное вмешательство было произведено 48 больным, 12 из которых умерли.
На селе врачей не было вовсе, крестьяне были лишены медицинской помощи, если не считать деревенских священников, которые в тот период получали некоторые медицинские сведения в духовных училищах и семинариях в связи с введением в 1802-1803 гг. специального курса «Первые начала врачебной науки». Основная масса гражданских врачей была сосредоточена в городах, где с 1775 г. ввели должности городских врачей.
В результате преобразований в 1812 году количество врачей в России достигло уже 2776. Медиков в русской армии, конечно, не хватало для своевременного и высококачественного лечения раненых и больных и в 1812 г. Но, во-первых, достаточного количества врачей не было ни на одной войне. Во-вторых, большую помощь докторам оказывали школьные фельдшера, отряд которых составлял 4 тыс. человек. А по своей подготовке эти фельдшера превосходили многих французских хирургов.
В отличие от западноевропейских армий, имевших только цирюльников, в русской армии были дивизионные врачи, фельдшера и ротные. Уже к концу XVIII века в России существовала стройная военно-санитарная организация и хорошо подготовленные по тому времени кадры. К подготовке русских врачей предъявлялись высокие требования. Совершенно обязательно, в частности, было знание анатомии и физиологии. Врачи в России не делились на медиков и хирургов, как на Западе, и, естественно, имели более широкий кругозор и практический опыт. Так и вспоминается анекдот про терапевта, который все знает, но ничего не может, и хирурга, который может слишком многое, но ничего не знает. Это, конечно, шутка, но, боюсь, что даже в ней есть доля исторической правды.
Если во Франции и других странах медик и хирург были совершенно оторванными друг от друга специалистами, причем хирурги были на правах цирюльников (вспомните «зловещих» цирюльников в комедиях Мольера!), то в России такого деления не было: любой медик – он же хирург, любой хирург – он же медик.
Таким образом, отсутствие антагонизма между специалистами, который наблюдался наиболее остро во Франции, являлось большим преимуществом и особенностью русской медицины.
Положительную роль в повышении квалификации военных врачей сыграло также обобщение опыта по обеспечению войск во время суворовских походов. На основе опыта войны 1799 г. медицинской коллегией было составлено «Наставление находящимся при армии медицинских чинов». Интересно отметить, что в числе участников Отечественной войны 1812 г. было 64 врача, принимавших участие в походах Суворова.
В то время как высшие медицинские должности занимались иностранцами (Виллие – главный по армии медицинский инспектор, Крейтон – то же во флоте, Геслинг и Вальтер – генерал-штаб-доктора 1-й и 2-й армий и т.д.), передовые перевязочные пункты, развозочные и подвижные госпитали возглавлялись главным образом русскими врачами.
Роль «подвижных госпиталей» и «дренажная система»
В связи с изменившимся характером войны стала очевидной необходимость создания новой, более сложной организации управления войсками, в том числе - и медицинской службой. Такая организация была создана в ходе подготовки к войне с наполеоновской Францией.
Не последнюю роль в решении военными медиками своей профессиональной задачи сыграло то обстоятельство, что в 1812 г. была в основном сформирована военно-санитарная организация русской армии. Ее основы были заложены в утвержденном 27 января 1812 года «Учреждении для управления большой действующей армией», подготовленном специальной конференцией во главе с военным министром Барклаем-де-Толли. Согласно «Учреждению…», органом по управлению армией и ее хозяйством должен был служить полевой штаб армии, в ведение которого, в частности, входило устройство обозов, движение транспортов и госпиталей.
Важными составляющими частями «Учреждения…» явились «Положение для временных военных госпиталей при большой действующей армии» и «Положение о развозочных и подвижных госпиталях армии». Суть этих положений можно свети к следующему:
1) в составе армии учреждались развозные и подвижные госпитали, а в тылу армии – главные временные госпитали;
2) снабжение лекарствами и врачебными припасами – централизованное: Петербургский аптечный магазин – армейские запасные аптекарские магазины – полковые аптеки;
3) непосредственно вблизи места сражения, в укрытиях и складках местности, развертывались полковые перевязочные пункты. Каждый такой пункт был оснащен перевязочными материалами, хирургическими инструментами и обеспечивался медикаментами из полковой аптечной фуры.
За перевязочными пунктами следовала линия развозочных госпиталей, предназначенных для оказания первой помощи (обработка ран, операции, перевязки, иммобилизация). Места для развозочных госпиталей определялись главнокомандующим в день сражения за линиями армий. То есть, раненого как бы передавали с рук на руки, оказывая помощь, и, если раны его были достаточно серьезны, то в результате он оказывался в одном из главных военно-временных госпиталей, которые развертывались в соседних губерниях, не затронутых непосредственно военными действиями. Причем интересно, что главнокомандующий не только лично выбирал места для размещения госпиталей, но и лично входил в такие детали, как вместимость фур, на которых вывозили с поле боя раненых. М.И. Кутузов, осмотрев присланные фуры, приказал сбросить с них кузова и сделать помосты для шести и более раненых.
Конечно, медицинское обеспечение раненых и больных в тех условиях было совершенно различным в зависимости от классовой принадлежности пострадавшего. Титулованные генералы и офицеры эвакуировались, например, в собственных каретах в сопровождении врачей, а простые солдаты перевозились на телегах по 5-6 человек. Целые караваны таких телег иногда не имели ни одного врача. Но зато не было и брошенных. Помощь оказывалась всем.
Во главе медицинской части госпиталей стояли наиболее опытные военные медики – преимущественно дивизионные врачи, которых во французской и других иностранных армиях вообще не было.
«Положение о развозных и подвижных госпиталях армии» было утверждено Барклаем-де-Толли 27 июня 1812 г., за несколько дней до сражения под Смоленском.
Интересная деталь: главный медицинский инспектор армии Я.В. Виллие, которому приписывали все достижения по линии медицинского обеспечения русской армии, был принципиальным противником развозных госпиталей, считая их совершенно лишними и ненужными.
Портрет баронета Я.В. Виллие.
На самом деле, развозные и подвижные госпитали сыграли весьма положительную роль в Отечественной войне 1812 г. Они способствовали сохранению многих жизней и возвращению в строй тысяч солдат. В частности, развозные госпитали во время Бородинского сражения оказали помощь и эвакуировали огромное количество раненых, «которых ратники московские, увертываясь от ядер, подбирали и уносили назад».
Не все, конечно, удалось предугадать и просчитать. Так, «Положение для временных госпиталей» исходило из правил, что больные могут составить десятую часть армии. Расчет этот оказался нереальным: больных оказалось примерно вдвое больше. Недостаточно оказалось перевязочных средств и медикаментов. Отчасти, возможно, именно эти просчеты привели к огромным потерям на том же Бородинском поле.
Таким образом, в Отечественную войну, в отличие от своеобразной системы лечения на месте, то есть вблизи от места ранения, как было принято в войнах XVIII столетия, была введена новая эвакуационная система, названная впоследствии «дренажной».
На основе разработанного порядка медицинской эвакуации впервые был применен эвакуационный документ с обозначением маршрута следования и конечного пункта. Этот документ выдавался на руки больным раненым при направлении их в определенные госпитали. В 1812 г. непосредственное руководство работой госпитальной части осуществлял генерал-интендант Е.Ф. Канкрин (1774-1845).
Генерал-интендант Е.Ф. Канкрин.
Наполеоновская армия была «ходячей инфекцией»
Осложнялось положение еще и тем, что из-за колоссального количества потерь с обеих сторон и со стороны мирного населения, вода почти на всем протяжении была испорчена гниющими в ней трупами, а полностью исключить использование этой воды для питья было совершенно невозможно. Это обстоятельство, несомненно, явилось причиной повышения заболеваемости. Общее количество больных в русской армии было относительно велико. По данным Богдановича, из общего числа потерь около 60% падает на больных. В первый период войны на росте заболеваемости сказалось также подавленное настроение солдат в связи с отступлением.
Несмотря на относительное санитарное благополучие в русской армии вскоре значительно увеличилась инфекционная заболеваемость в связи с чрезвычайно низким санитарным состоянием наполеоновских войск, огромной распространенностью тифов и дизентерии в армии противника. Еще из Кенигсберга 24 июня 1812 г. Пюисбюск (оберпровиантмейстер французской армии) армии писал:
«У нас в армии открылись кровавые поносы… наши солдаты и без сражения наполнили собою городские больницы».
Заболеваемость особенно начала распространяться в октябре 1812 г., когда русская армия с боями преследовала французов. Особенно свирепствовал тиф. А.А. Чуровский по этому поводу сообщал следующее:
«Тиф, порожденный в Отечественную нашу войну в 1812 г., по огромности и разнородности армий и по стечению и высокой степени всех бедствий войны, едва ли не превосходил все военные тифы, бывшие до сего времени. Он начался в октябре месяце: от Москвы до самого Парижа по всем дорогам бежавших французов появлялся тиф, особенно убийственный по этапам и госпиталям, и отсюда распространялся в сторону от дорог между обывателями».
Почти вся наполеоновская армия превратилась в огромную «ходячую инфекцию», всюду сеющую заразу. Французский врач Роос свидетельствовал, что у французов всюду, во всех частях, свирепствовал «военный тиф» и «военная чума», уносившая массу жертв. Населенные пункты, где скапливались больные военнопленные, нашими войсками обходились, движение через эти пункты запрещалось, но все же контакт с ограниченными группами войск (охраной), конечно, имел место.
Как одну из мер по устранению источников заразы и распространения эпидемий академик В.В.Петров (1798-1883) предложил уборку и сожжение трупов людей и животных. В своем письме по этому вопросу он указывал на реальную опасность
«от сгниения многих сотен тысяч тел человеческих и лошадиных, остающихся по крайней мере уже 4-й месяц на открытых местах и во многих опустевших помещениях».
Конференция Медико-хирургической академии дважды возбуждала ходатайство о проведении в жизнь этого мероприятия, и 14 ноября 1812 г. такое распоряжение было отдано главнокомандующему в Москве, гражданским губернаторам - калужскому, смоленскому и тверскому, а 19 ноября – витебскому, могилевскому и минскому. В связи с этим на местах были проведены большие работы по уборке и сожжению трупов.
Так, в одной лишь Москве было сожжено 11 958 трупов людей и 12 576 павших лошадей. В Можайском уезде убрано трупов людей 56 811, лошадей – 31 664. Полная уборка закончилась лишь к 13 марта 1813 г.
Война 1812 года предъявила медикам очень высокие, буквально небывалые требования. Длительное отступление в начале войны; беспримерные по тем временам марши разрозненных русских армий для воссоединения (за полтора месяца 1 армия прошла 560 верст, 2 армия – 750 верст); упорные оборонительные бои, связанные с большими санитарными потерями (только в Бородинском сражении русская армия потеряла 19 тыс. ранеными). Сложившаяся в заключительный период войны угрожающая эпидемическая обстановка; широкое применение в ходе военных действий огнестрельного оружия, особенно артиллерии – все это предъявляло для войсковых и госпитальных врачей значительные трудности.
В войну 1812 года положение медицинской службы существенно изменилось по сравнению с предыдущими военными конфликтами. В связи с развитием военной техники резко возросли потери от ранений, увеличилось количество безвозвратных потерь. Уже в первом сражении под Витебском русская армия потеряла убитыми 1245 человек, 1184 -пропавшими без вести, 2267 - ранеными. Бородинское сражение выбило из строя 42,5 тысячи человек. Французы оставили на поле боя 58 тысяч убитых.
При этом смертность среди раненых в русской армии составляла от 7 до 17%. Главнокомандующий М.И. Кутузов дал благодарственный письменный отзыв о работе медицинской службы.
Объективные показатели подтверждают мнение о вполне удовлетворительном медицинском обеспечении русской армии и о громадном превосходстве над медицинской службой французской армии. Яркой иллюстрацией последнего сравнения может служить мнение главного хирурга французской армии Ж. Ларрея. Характеризуя результаты медицинского обеспечения французских войск, он писал:
«Ни один враждебный генерал не мог бы выбить из строя столько французов, сколько Дарю, начальник интендантского управления французской армии, которому была поручена санитарная служба».
Совсем иначе он отзывается о состоянии русских госпиталей:
«Привлекшие мое особенное внимание больницы сделали бы честь самой цивилизованной науке. Они делятся на военные и гражданские. В обширном госпитале мы нашли очень немного больных, которых и перевели в другой, меньший, при институте для сирот военных».
Успехи российской медицинской службы в ходе военных действий стали возможны во многом благодаря тому, что в России в начале XIX века был открыт ряд новых медицинских учебных заведений. Не только Московский университет и Медико-хирургическая академия, но и новые: Дерптский (1802), Казанский (1804), Харьковский (1805). Поэтому кадры врачей в начале XIX-го века росли относительно быстро. Именно Медико-хирургическая академия сформировала костяк военно-врачебного корпуса русской армии, выпустив по Петербургскому отделению с 1801 по 1812 гг. более 550 лекарей, по Московскому – в 1811 и 1812 гг. – 53 врача.
Благодаря реформам военно-медицинской подготовки президентов академии П. Франка (1805-1808 гг.) и Я. Виллие (с 1808 г.), по свидетельству современников, выпускники МХА были лучше других подготовлены к военно-врачебной деятельности, особенно в хирургии. Около половины всех подготовленных врачей были военными.
Врачи на все руки
Отсутствие антагонизма между специалистами являлось большим преимуществом русской медицины.
Чтобы оценить достижения и их масштаб, важно иметь в виду некий «задник», как в театре, на фоне которого разворачивались все эти явно прогрессивные преобразования. Ведь это все та же бескрайняя Россия, где, как говорил гоголевский Городничий, хоть три года скачи, все равно никуда не доскачешь и где 10 лет – не срок…
Так вот о времени. В медицине той поры самыми популярными были три терапевтических средства: кровопускание, рвотное и опий. Раны и переломы лечились преимущественно перевязками. В скобках напомню, что «гипс» при переломах изобрел Пирогов, и раненые войны 1812-го года во время длинных маршей маялись в телегах с перевязками, в результате чего многие и отдали Богу душу. Даже такие именитые, как генерал Багратион.
Течение его болезни было описано одним из лучших врачей того времени Я.И. Говоровым. Он был первым врачом, который в день ранения Багратиона, 26 августа 1812 г., осмотрел, исследовал и перевязал рану.
Ранение Багратиона
При этом Говоров нашел, что рана «сопряжена с повреждением берцовой кости», но перелом кости, по его мнению, был «несовершенным». Однако тяжелые условия эвакуации способствовали переводу неполных переломов в полные. Лубки, «аппараты к перевязке переломов», не были тем средством, которые создавали бы совершенную иммобилизацию конечности. Гипсовая повязка, введенная в боевых условиях впервые Н.И.Пироговым, еще не была известна.
Генерал Багратион был эвакуирован в карете, его сопровождал до Москвы главный медик 2-ой Западной армии Гангард и доктор медицины Я.И.Говоров, а от Москвы еще и профессор Гильденбрант-старший - один из лучших хирургов того времени.
По прибытию в село Симу Владимирской губернии 8 сентября Багратиону была сделана операция (расширение раны); от ампутации он категорически отказался, считая, что без ноги для армии и России будет бесполезен. При операции выяснилось, что имеет место «совершенный перелом и раздробление берцовой кости; острые и неровные концы, вместе с черепом бедра, глубоко вонзились в мясистые части».
Несомненно, что если даже Багратиона не смогли спасти, то еще более печальным было положение многих тяжелораненых рядовых воинов, условия транспортировки которых были во много раз хуже.
Так вот, переломы лечили перевязками, оперативное лечение применялось редко. К нему прибегали при наличии «антонова огня», грыжи, полипа (нароста), «каменной болезни», свищей, костоеда и т.п. Так как исходы оперативных вмешательств часто оказывались неблагоприятными, в мирное время они применялись редко. Вот данные за 1812 г. по военно-морскому госпиталю: оперативное вмешательство было произведено 48 больным, 12 из которых умерли.
На селе врачей не было вовсе, крестьяне были лишены медицинской помощи, если не считать деревенских священников, которые в тот период получали некоторые медицинские сведения в духовных училищах и семинариях в связи с введением в 1802-1803 гг. специального курса «Первые начала врачебной науки». Основная масса гражданских врачей была сосредоточена в городах, где с 1775 г. ввели должности городских врачей.
В результате преобразований в 1812 году количество врачей в России достигло уже 2776. Медиков в русской армии, конечно, не хватало для своевременного и высококачественного лечения раненых и больных и в 1812 г. Но, во-первых, достаточного количества врачей не было ни на одной войне. Во-вторых, большую помощь докторам оказывали школьные фельдшера, отряд которых составлял 4 тыс. человек. А по своей подготовке эти фельдшера превосходили многих французских хирургов.
В отличие от западноевропейских армий, имевших только цирюльников, в русской армии были дивизионные врачи, фельдшера и ротные. Уже к концу XVIII века в России существовала стройная военно-санитарная организация и хорошо подготовленные по тому времени кадры. К подготовке русских врачей предъявлялись высокие требования. Совершенно обязательно, в частности, было знание анатомии и физиологии. Врачи в России не делились на медиков и хирургов, как на Западе, и, естественно, имели более широкий кругозор и практический опыт. Так и вспоминается анекдот про терапевта, который все знает, но ничего не может, и хирурга, который может слишком многое, но ничего не знает. Это, конечно, шутка, но, боюсь, что даже в ней есть доля исторической правды.
Если во Франции и других странах медик и хирург были совершенно оторванными друг от друга специалистами, причем хирурги были на правах цирюльников (вспомните «зловещих» цирюльников в комедиях Мольера!), то в России такого деления не было: любой медик – он же хирург, любой хирург – он же медик.
Таким образом, отсутствие антагонизма между специалистами, который наблюдался наиболее остро во Франции, являлось большим преимуществом и особенностью русской медицины.
Положительную роль в повышении квалификации военных врачей сыграло также обобщение опыта по обеспечению войск во время суворовских походов. На основе опыта войны 1799 г. медицинской коллегией было составлено «Наставление находящимся при армии медицинских чинов». Интересно отметить, что в числе участников Отечественной войны 1812 г. было 64 врача, принимавших участие в походах Суворова.
В то время как высшие медицинские должности занимались иностранцами (Виллие – главный по армии медицинский инспектор, Крейтон – то же во флоте, Геслинг и Вальтер – генерал-штаб-доктора 1-й и 2-й армий и т.д.), передовые перевязочные пункты, развозочные и подвижные госпитали возглавлялись главным образом русскими врачами.
Роль «подвижных госпиталей» и «дренажная система»
В связи с изменившимся характером войны стала очевидной необходимость создания новой, более сложной организации управления войсками, в том числе - и медицинской службой. Такая организация была создана в ходе подготовки к войне с наполеоновской Францией.
Не последнюю роль в решении военными медиками своей профессиональной задачи сыграло то обстоятельство, что в 1812 г. была в основном сформирована военно-санитарная организация русской армии. Ее основы были заложены в утвержденном 27 января 1812 года «Учреждении для управления большой действующей армией», подготовленном специальной конференцией во главе с военным министром Барклаем-де-Толли. Согласно «Учреждению…», органом по управлению армией и ее хозяйством должен был служить полевой штаб армии, в ведение которого, в частности, входило устройство обозов, движение транспортов и госпиталей.
Важными составляющими частями «Учреждения…» явились «Положение для временных военных госпиталей при большой действующей армии» и «Положение о развозочных и подвижных госпиталях армии». Суть этих положений можно свети к следующему:
1) в составе армии учреждались развозные и подвижные госпитали, а в тылу армии – главные временные госпитали;
2) снабжение лекарствами и врачебными припасами – централизованное: Петербургский аптечный магазин – армейские запасные аптекарские магазины – полковые аптеки;
3) непосредственно вблизи места сражения, в укрытиях и складках местности, развертывались полковые перевязочные пункты. Каждый такой пункт был оснащен перевязочными материалами, хирургическими инструментами и обеспечивался медикаментами из полковой аптечной фуры.
За перевязочными пунктами следовала линия развозочных госпиталей, предназначенных для оказания первой помощи (обработка ран, операции, перевязки, иммобилизация). Места для развозочных госпиталей определялись главнокомандующим в день сражения за линиями армий. То есть, раненого как бы передавали с рук на руки, оказывая помощь, и, если раны его были достаточно серьезны, то в результате он оказывался в одном из главных военно-временных госпиталей, которые развертывались в соседних губерниях, не затронутых непосредственно военными действиями. Причем интересно, что главнокомандующий не только лично выбирал места для размещения госпиталей, но и лично входил в такие детали, как вместимость фур, на которых вывозили с поле боя раненых. М.И. Кутузов, осмотрев присланные фуры, приказал сбросить с них кузова и сделать помосты для шести и более раненых.
Конечно, медицинское обеспечение раненых и больных в тех условиях было совершенно различным в зависимости от классовой принадлежности пострадавшего. Титулованные генералы и офицеры эвакуировались, например, в собственных каретах в сопровождении врачей, а простые солдаты перевозились на телегах по 5-6 человек. Целые караваны таких телег иногда не имели ни одного врача. Но зато не было и брошенных. Помощь оказывалась всем.
Во главе медицинской части госпиталей стояли наиболее опытные военные медики – преимущественно дивизионные врачи, которых во французской и других иностранных армиях вообще не было.
«Положение о развозных и подвижных госпиталях армии» было утверждено Барклаем-де-Толли 27 июня 1812 г., за несколько дней до сражения под Смоленском.
Интересная деталь: главный медицинский инспектор армии Я.В. Виллие, которому приписывали все достижения по линии медицинского обеспечения русской армии, был принципиальным противником развозных госпиталей, считая их совершенно лишними и ненужными.
Портрет баронета Я.В. Виллие.
На самом деле, развозные и подвижные госпитали сыграли весьма положительную роль в Отечественной войне 1812 г. Они способствовали сохранению многих жизней и возвращению в строй тысяч солдат. В частности, развозные госпитали во время Бородинского сражения оказали помощь и эвакуировали огромное количество раненых, «которых ратники московские, увертываясь от ядер, подбирали и уносили назад».
Не все, конечно, удалось предугадать и просчитать. Так, «Положение для временных госпиталей» исходило из правил, что больные могут составить десятую часть армии. Расчет этот оказался нереальным: больных оказалось примерно вдвое больше. Недостаточно оказалось перевязочных средств и медикаментов. Отчасти, возможно, именно эти просчеты привели к огромным потерям на том же Бородинском поле.
Таким образом, в Отечественную войну, в отличие от своеобразной системы лечения на месте, то есть вблизи от места ранения, как было принято в войнах XVIII столетия, была введена новая эвакуационная система, названная впоследствии «дренажной».
На основе разработанного порядка медицинской эвакуации впервые был применен эвакуационный документ с обозначением маршрута следования и конечного пункта. Этот документ выдавался на руки больным раненым при направлении их в определенные госпитали. В 1812 г. непосредственное руководство работой госпитальной части осуществлял генерал-интендант Е.Ф. Канкрин (1774-1845).
Генерал-интендант Е.Ф. Канкрин.
Наполеоновская армия была «ходячей инфекцией»
Осложнялось положение еще и тем, что из-за колоссального количества потерь с обеих сторон и со стороны мирного населения, вода почти на всем протяжении была испорчена гниющими в ней трупами, а полностью исключить использование этой воды для питья было совершенно невозможно. Это обстоятельство, несомненно, явилось причиной повышения заболеваемости. Общее количество больных в русской армии было относительно велико. По данным Богдановича, из общего числа потерь около 60% падает на больных. В первый период войны на росте заболеваемости сказалось также подавленное настроение солдат в связи с отступлением.
Несмотря на относительное санитарное благополучие в русской армии вскоре значительно увеличилась инфекционная заболеваемость в связи с чрезвычайно низким санитарным состоянием наполеоновских войск, огромной распространенностью тифов и дизентерии в армии противника. Еще из Кенигсберга 24 июня 1812 г. Пюисбюск (оберпровиантмейстер французской армии) армии писал:
«У нас в армии открылись кровавые поносы… наши солдаты и без сражения наполнили собою городские больницы».
Заболеваемость особенно начала распространяться в октябре 1812 г., когда русская армия с боями преследовала французов. Особенно свирепствовал тиф. А.А. Чуровский по этому поводу сообщал следующее:
«Тиф, порожденный в Отечественную нашу войну в 1812 г., по огромности и разнородности армий и по стечению и высокой степени всех бедствий войны, едва ли не превосходил все военные тифы, бывшие до сего времени. Он начался в октябре месяце: от Москвы до самого Парижа по всем дорогам бежавших французов появлялся тиф, особенно убийственный по этапам и госпиталям, и отсюда распространялся в сторону от дорог между обывателями».
Почти вся наполеоновская армия превратилась в огромную «ходячую инфекцию», всюду сеющую заразу. Французский врач Роос свидетельствовал, что у французов всюду, во всех частях, свирепствовал «военный тиф» и «военная чума», уносившая массу жертв. Населенные пункты, где скапливались больные военнопленные, нашими войсками обходились, движение через эти пункты запрещалось, но все же контакт с ограниченными группами войск (охраной), конечно, имел место.
Как одну из мер по устранению источников заразы и распространения эпидемий академик В.В.Петров (1798-1883) предложил уборку и сожжение трупов людей и животных. В своем письме по этому вопросу он указывал на реальную опасность
«от сгниения многих сотен тысяч тел человеческих и лошадиных, остающихся по крайней мере уже 4-й месяц на открытых местах и во многих опустевших помещениях».
Конференция Медико-хирургической академии дважды возбуждала ходатайство о проведении в жизнь этого мероприятия, и 14 ноября 1812 г. такое распоряжение было отдано главнокомандующему в Москве, гражданским губернаторам - калужскому, смоленскому и тверскому, а 19 ноября – витебскому, могилевскому и минскому. В связи с этим на местах были проведены большие работы по уборке и сожжению трупов.
Так, в одной лишь Москве было сожжено 11 958 трупов людей и 12 576 павших лошадей. В Можайском уезде убрано трупов людей 56 811, лошадей – 31 664. Полная уборка закончилась лишь к 13 марта 1813 г.
Источник: polonsil.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]