Советская Россия в «12 стульях» Ильфа и Петрова
---
Знаменитый роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» стал предметом многочисленных мистификаций еще в момент своего написания. Будущие соавторы советского бестселлера – поэт и публицист Илья Арнольдович Файнзильберг (Ильф) и сотрудник одесского уголовного розыска Евгений Петрович Катаев (Петров) – встретились в 1926 году, когда вместе стали работать в газете «Гудок», рупоре профсоюза железнодорожных работников.
В этом же издании работал брат Петрова и друг Ильфа – Валентин Петрович Катаев, уже известный к этому времени писатель, автор сатирической пьесы «Растратчики», которая с успехом шла на сцене Московского Художественного театра в постановке знаменитого Станиславского. Именно Катаеву пришел в голову сюжет будущего сатирического романа, прославившего его соавторов.
По задумке Валентина Катаева, друзьям предстояло работать над романом втроем. Такое поступательное совместное творчество в чем-то напоминало опыты немецких романтиков начала XIX века и деятелей русского «Арзамаса», которые устраивали коллективные творческие «симпосии». Собираясь вместе, писатели читали фрагменты из своих произведений, после чего обычно происходили оживленные дискуссии на тему услышанного, во время которых авторские тексты не только обсуждались и критиковались, но и писались совместными усилиями, превращаясь тем самым в намеренно создаваемое коллективное произведение искусства. Литературным плодом подобных совместных встреч и креативных бдений стал, к примеру, роман Э. Т. А. Гофмана «Серапионовы братья». Название этого произведения в 1920-е годы в Советской России было использовано группой молодых литераторов (в их число входили Зощенко и Каверин), пытавшихся перенести принципы романтической иронии в изображении действительности на реалии молодого пролетарского государства. По сути, творческие и художественные принципы «Серапионов», в особенности Зощенко, легли в основу стиля и манеры изложения «Двенадцати стульев».
Благодаря НЭПу крестьяне получили возможность торговать излишками произведенной продукции
Предполагалось, что черновик романа будет написан Ильфом и Петровым, а Катаеву отводилась роль маститого литературного редактора, чья популярность была залогом коммерческого успеха произведения. Прочитав первую редакцию романа в сентябре 1927 года, Катаев, однако, отказывается от соавторства — предполагаемые «литературные негры» сами прекрасно справились с поставленной задачей. Получив одобрительную рецензию именитого коллеги, Ильф и Петров с удвоенной энергией берутся за работу, пишут и днем, и ночью — уже с января главы «12 стульев» начинают публиковаться в иллюстрированном журнале «Тридцать дней». Своеобразная игра в «литературного отца» романа — стратегия, прочно укрепившаяся в русской литературной традиции. Не случайно в воспоминаниях Петрова история о сюжете-«подарке» связана с одним из псевдонимов Катаева — Старик Собакин (Старик Саббакин). Петров таким образом напомнил читателям о расхожей пушкинской строке: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил», которая подвергалась постоянным ироническим обыгрываниям в 1920-е. Посвящением Катаеву открывалось и первое издание «12 стульев».
Сюжет «12 стульев» был предложен писателем Валентином Катаевым
Уже в начале публикации роман обрел невиданную популярность и сразу же разошелся на цитаты — небывалый случай в советской литературе. Однако, критика долгое время пребывала в растерянности, не понимая, как следует политически грамотно отреагировать на изданное произведение. В итоге, советские литературоведы условились считать объектом сатиры Ильфа и Петрова «отдельные недостатки», а не весь «советский образ жизни»: очень удобная формулировка как для поклонников, так и для оппонентов авторов «12 стульев». Стоит отметить, что действие в романе начинается весной и завершается осенью 1927 года — как раз накануне юбилея прихода к власти партии большевиков, десятилетия Советского государства. На это же время пришелся решающий этап открытой полемики официального партийного руководства с «левой оппозицией» — Л. Д. Троцким и его единомышленниками. Именно в контексте антитроцкистской полемики роман был необычайно актуален, тем более, что его сюжет строился на тезисах официальной пропаганды.
Частное предпринимательство в 1920-е годы
«12 стульев» можно со всей основательностью назвать «энциклопедией» советской жизни 1920-х годов. Не только главные герои романа, Остап Бендер и Киса Воробьянинов, но и эпизодические персонажи, созданные с помощью гротескного преувеличения, фельетонной гиперболизации, вышли со страниц романа и превратились в практически нарицательные типажи и даже своеобразные литературные «шаблоны».
Действие «12 стульев» начинается в 1927 году
Роман-путешествие бывшего уездного предводителя дворянства по своей структуре напоминает и авантюрные странствия Дон-Кихота, и масштабные картины русской действительности у Гоголя в «Мертвых душах». Путь Воробьянинова начинается в уездном городе N, откуда Ипполит Матвеевич отправляется в Старгород — туда же направляется и Остап Бендер. Их встреча стала некой «точкой бифуркации» для сюжетной канвы романа, а дальнейший совместный маршрут включает в себя тысячи километров пути. Зачин романа — «В уездном городе N…» — подчеркнуто традиционен и даже сказочен, нарочито связан с обыгрыванием и цитированием мотивов других литературных произведений. Образ провинциального городка создаётся с помощью изобразительных нюансов, растиражированных советской литературой 1920-х годов: безлюдные пространства в городской черте, животные наравне с развлекательными плакатами и афишами, единственный в уезде автомобиль.
Беспризорники в общежитии у приемника слушают радио
Описания советской столицы начинаются с небольшого лирического очерка о девяти вокзалах, через которые в Москву ежедневно входят тридцать тысяч приезжих. С Рязанского вокзала (ныне — Казанский) компаньоны направляются к общежитию имени Бертольда Шварца. В машинописную рукопись романа была включена фраза: «Когда проезжали Лубянскую площадь, Ипполит Матвеевич забеспокоился», — в журнальной же версии эту фразу решили убрать из политических соображений. Охотный Ряд описывается авторами как место, где царит суматоха; пресса тех лет, в том числе зарубежная, постоянно обращала внимание на беспорядочную уличную торговлю и борьбу милиции с несанкционированными «беспатентными» продавцами. Скелет — собственность студента Иванопуло — был куплен на Сухаревке, где находился большой стихийный рынок, а люди продавали фамильные ценности.
Кстати, описание «общежитного» быта практически полностью совпадает с реальными обстоятельствами жизни Ильфа, который, устроившись в 1923 году на работу в газету «Гудок», поселился в примыкающей к типографии комнате. Вся обстановка нехитрого быта состояла из матраса и стула, а вместо стен, как писал впоследствии Евгений Петров, стояли три фанерные ширмы. Это помещение стало прототипом комнаты-«пенала», в которой ютятся Коля и Лиза — обитатели общежития имени Бертольда Шварца. Обособление от коллективных реалий раннего советского общества и стремление к автономному, независимому существованию напоминает квартиру профессора Преображенского в калабуховском доме и «нехорошую квартиру» Воланда на Большой Садовой, 302-бис.
Москва 1920-х годов
Одной из ярких примет советского быта 1920-х годов стала предпринимательская активность, показанная в романе на примере торговых «проектов» отца Федора: собаководство, изготовление мраморного стирочного мыла, разведение кроликов и организация домашних обедов. Современники отмечали, что объявления о частных кухнях были распространённым явлением: такого рода услуги нередко оказывали интеллигентные семьи, оказавшиеся в сложном финансовом положении. В момент встречи конкурентов в коридоре старгородской гостиницы «Сорбонна» Бендер обращается к отцу Фёдору со словами: «Старые вещи покупаем, новые крадём!». По воспоминаниям легендарного певца Леонида Утёсова, первая часть этой фразы была известна всем одесситам, а в послереволюционную пору и москвичам — так обозначали своё появление старьевщики, торговавшие во дворах подержанными вещами. Из их лексикона была взята и другая реплика Бендера, адресованная священнику: «Мне угодно продать вам старые брюки».
Частная торговля на улицах Москвы
В главе «Муза дальних странствий», где повествуется о приезде в Старгород сначала отца Фёдора, а затем Воробьянинова, присутствует панорамная зарисовка о поведении путешественников в дороге. Фраза «Пассажир очень много ест» совпадает с наблюдениями современников Ильфа и Петрова — тема продуктового изобилия в поездах зачастую становилась объектом газетных очерков: «Все пьют, обложившись продовольствием — огромными хлебами, огромным количеством ветчины, огромными колбасами, огромными сырами».
Ироничное отношение к вагонным кушаньям соседствовало в прессе с критикой в адрес тех, кто отличался «жадностью к мясу». Лозунг «Мясо — вредно», предложенный Альхеном во 2-м доме Старсобеса, таким образом, полностью соответствовал идеологическим установкам того времени. Похожую фразу («Какая-нибудь свиная котлета отнимает у человека неделю жизни!») произносит в разговоре с Лизой и Коля Калачов, а упоминаемые в диалоге мужа и жены монастырский борщ, фальшивый заяц и морковное жаркое входили, вероятно, в меню недорогих студенческих столовых. Название вегетарианского заведения «Не укради», в котором питаются супруги, — вымышленное, однако в Москве действительно существовал трактир с названием «Дай взойду» и диетические столовые «Я никого не ем», «Примирись» и «Гигиена».
Карикатура на типичных «нэпманов» в журнале «Крокодил», 1922 год
Менялась политическая и идеологическая обстановка в стране, а с ней — и отношение к роману Ильфа и Петрова. После очередного издания в 1948 году было вынесено специальное постановление секретариата Союза писателей, в котором публикация «12 стульев» называлась «грубой политической ошибкой», сам роман объявлялся «вредным», а авторы, не сразу поняв направлений общественного развития в СССР, «преувеличили место и значение нэпманских элементов».
Роман Ильфа и Петрова изобилует реалиями советского быта 1920-х годов
Шедевр Ильфа и Петрова попал под цензурный запрет, который продолжался с 1949 по 1956 годы. Однако и с наступлением оттепели, позволившей «реабилитировать» роман, тысячи тиражей «12 стульев» непременно должны были сопровождаться пояснительными комментариями, которые, с одной стороны, восхваляли сатирические достоинства манеры Ильфа и Петрова, а с другой — представляли их, по словам писателя Константина Симонова, «людьми, глубоко верившими в победу светлого и разумного мира социализма над уродливым и дряхлым миром капитализма».
Источник - Дилетант
В этом же издании работал брат Петрова и друг Ильфа – Валентин Петрович Катаев, уже известный к этому времени писатель, автор сатирической пьесы «Растратчики», которая с успехом шла на сцене Московского Художественного театра в постановке знаменитого Станиславского. Именно Катаеву пришел в голову сюжет будущего сатирического романа, прославившего его соавторов.
По задумке Валентина Катаева, друзьям предстояло работать над романом втроем. Такое поступательное совместное творчество в чем-то напоминало опыты немецких романтиков начала XIX века и деятелей русского «Арзамаса», которые устраивали коллективные творческие «симпосии». Собираясь вместе, писатели читали фрагменты из своих произведений, после чего обычно происходили оживленные дискуссии на тему услышанного, во время которых авторские тексты не только обсуждались и критиковались, но и писались совместными усилиями, превращаясь тем самым в намеренно создаваемое коллективное произведение искусства. Литературным плодом подобных совместных встреч и креативных бдений стал, к примеру, роман Э. Т. А. Гофмана «Серапионовы братья». Название этого произведения в 1920-е годы в Советской России было использовано группой молодых литераторов (в их число входили Зощенко и Каверин), пытавшихся перенести принципы романтической иронии в изображении действительности на реалии молодого пролетарского государства. По сути, творческие и художественные принципы «Серапионов», в особенности Зощенко, легли в основу стиля и манеры изложения «Двенадцати стульев».
Благодаря НЭПу крестьяне получили возможность торговать излишками произведенной продукции
Предполагалось, что черновик романа будет написан Ильфом и Петровым, а Катаеву отводилась роль маститого литературного редактора, чья популярность была залогом коммерческого успеха произведения. Прочитав первую редакцию романа в сентябре 1927 года, Катаев, однако, отказывается от соавторства — предполагаемые «литературные негры» сами прекрасно справились с поставленной задачей. Получив одобрительную рецензию именитого коллеги, Ильф и Петров с удвоенной энергией берутся за работу, пишут и днем, и ночью — уже с января главы «12 стульев» начинают публиковаться в иллюстрированном журнале «Тридцать дней». Своеобразная игра в «литературного отца» романа — стратегия, прочно укрепившаяся в русской литературной традиции. Не случайно в воспоминаниях Петрова история о сюжете-«подарке» связана с одним из псевдонимов Катаева — Старик Собакин (Старик Саббакин). Петров таким образом напомнил читателям о расхожей пушкинской строке: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил», которая подвергалась постоянным ироническим обыгрываниям в 1920-е. Посвящением Катаеву открывалось и первое издание «12 стульев».
Сюжет «12 стульев» был предложен писателем Валентином Катаевым
Уже в начале публикации роман обрел невиданную популярность и сразу же разошелся на цитаты — небывалый случай в советской литературе. Однако, критика долгое время пребывала в растерянности, не понимая, как следует политически грамотно отреагировать на изданное произведение. В итоге, советские литературоведы условились считать объектом сатиры Ильфа и Петрова «отдельные недостатки», а не весь «советский образ жизни»: очень удобная формулировка как для поклонников, так и для оппонентов авторов «12 стульев». Стоит отметить, что действие в романе начинается весной и завершается осенью 1927 года — как раз накануне юбилея прихода к власти партии большевиков, десятилетия Советского государства. На это же время пришелся решающий этап открытой полемики официального партийного руководства с «левой оппозицией» — Л. Д. Троцким и его единомышленниками. Именно в контексте антитроцкистской полемики роман был необычайно актуален, тем более, что его сюжет строился на тезисах официальной пропаганды.
Частное предпринимательство в 1920-е годы
«12 стульев» можно со всей основательностью назвать «энциклопедией» советской жизни 1920-х годов. Не только главные герои романа, Остап Бендер и Киса Воробьянинов, но и эпизодические персонажи, созданные с помощью гротескного преувеличения, фельетонной гиперболизации, вышли со страниц романа и превратились в практически нарицательные типажи и даже своеобразные литературные «шаблоны».
Действие «12 стульев» начинается в 1927 году
Роман-путешествие бывшего уездного предводителя дворянства по своей структуре напоминает и авантюрные странствия Дон-Кихота, и масштабные картины русской действительности у Гоголя в «Мертвых душах». Путь Воробьянинова начинается в уездном городе N, откуда Ипполит Матвеевич отправляется в Старгород — туда же направляется и Остап Бендер. Их встреча стала некой «точкой бифуркации» для сюжетной канвы романа, а дальнейший совместный маршрут включает в себя тысячи километров пути. Зачин романа — «В уездном городе N…» — подчеркнуто традиционен и даже сказочен, нарочито связан с обыгрыванием и цитированием мотивов других литературных произведений. Образ провинциального городка создаётся с помощью изобразительных нюансов, растиражированных советской литературой 1920-х годов: безлюдные пространства в городской черте, животные наравне с развлекательными плакатами и афишами, единственный в уезде автомобиль.
Беспризорники в общежитии у приемника слушают радио
Описания советской столицы начинаются с небольшого лирического очерка о девяти вокзалах, через которые в Москву ежедневно входят тридцать тысяч приезжих. С Рязанского вокзала (ныне — Казанский) компаньоны направляются к общежитию имени Бертольда Шварца. В машинописную рукопись романа была включена фраза: «Когда проезжали Лубянскую площадь, Ипполит Матвеевич забеспокоился», — в журнальной же версии эту фразу решили убрать из политических соображений. Охотный Ряд описывается авторами как место, где царит суматоха; пресса тех лет, в том числе зарубежная, постоянно обращала внимание на беспорядочную уличную торговлю и борьбу милиции с несанкционированными «беспатентными» продавцами. Скелет — собственность студента Иванопуло — был куплен на Сухаревке, где находился большой стихийный рынок, а люди продавали фамильные ценности.
Кстати, описание «общежитного» быта практически полностью совпадает с реальными обстоятельствами жизни Ильфа, который, устроившись в 1923 году на работу в газету «Гудок», поселился в примыкающей к типографии комнате. Вся обстановка нехитрого быта состояла из матраса и стула, а вместо стен, как писал впоследствии Евгений Петров, стояли три фанерные ширмы. Это помещение стало прототипом комнаты-«пенала», в которой ютятся Коля и Лиза — обитатели общежития имени Бертольда Шварца. Обособление от коллективных реалий раннего советского общества и стремление к автономному, независимому существованию напоминает квартиру профессора Преображенского в калабуховском доме и «нехорошую квартиру» Воланда на Большой Садовой, 302-бис.
Москва 1920-х годов
Одной из ярких примет советского быта 1920-х годов стала предпринимательская активность, показанная в романе на примере торговых «проектов» отца Федора: собаководство, изготовление мраморного стирочного мыла, разведение кроликов и организация домашних обедов. Современники отмечали, что объявления о частных кухнях были распространённым явлением: такого рода услуги нередко оказывали интеллигентные семьи, оказавшиеся в сложном финансовом положении. В момент встречи конкурентов в коридоре старгородской гостиницы «Сорбонна» Бендер обращается к отцу Фёдору со словами: «Старые вещи покупаем, новые крадём!». По воспоминаниям легендарного певца Леонида Утёсова, первая часть этой фразы была известна всем одесситам, а в послереволюционную пору и москвичам — так обозначали своё появление старьевщики, торговавшие во дворах подержанными вещами. Из их лексикона была взята и другая реплика Бендера, адресованная священнику: «Мне угодно продать вам старые брюки».
Частная торговля на улицах Москвы
В главе «Муза дальних странствий», где повествуется о приезде в Старгород сначала отца Фёдора, а затем Воробьянинова, присутствует панорамная зарисовка о поведении путешественников в дороге. Фраза «Пассажир очень много ест» совпадает с наблюдениями современников Ильфа и Петрова — тема продуктового изобилия в поездах зачастую становилась объектом газетных очерков: «Все пьют, обложившись продовольствием — огромными хлебами, огромным количеством ветчины, огромными колбасами, огромными сырами».
Ироничное отношение к вагонным кушаньям соседствовало в прессе с критикой в адрес тех, кто отличался «жадностью к мясу». Лозунг «Мясо — вредно», предложенный Альхеном во 2-м доме Старсобеса, таким образом, полностью соответствовал идеологическим установкам того времени. Похожую фразу («Какая-нибудь свиная котлета отнимает у человека неделю жизни!») произносит в разговоре с Лизой и Коля Калачов, а упоминаемые в диалоге мужа и жены монастырский борщ, фальшивый заяц и морковное жаркое входили, вероятно, в меню недорогих студенческих столовых. Название вегетарианского заведения «Не укради», в котором питаются супруги, — вымышленное, однако в Москве действительно существовал трактир с названием «Дай взойду» и диетические столовые «Я никого не ем», «Примирись» и «Гигиена».
Карикатура на типичных «нэпманов» в журнале «Крокодил», 1922 год
Менялась политическая и идеологическая обстановка в стране, а с ней — и отношение к роману Ильфа и Петрова. После очередного издания в 1948 году было вынесено специальное постановление секретариата Союза писателей, в котором публикация «12 стульев» называлась «грубой политической ошибкой», сам роман объявлялся «вредным», а авторы, не сразу поняв направлений общественного развития в СССР, «преувеличили место и значение нэпманских элементов».
Роман Ильфа и Петрова изобилует реалиями советского быта 1920-х годов
Шедевр Ильфа и Петрова попал под цензурный запрет, который продолжался с 1949 по 1956 годы. Однако и с наступлением оттепели, позволившей «реабилитировать» роман, тысячи тиражей «12 стульев» непременно должны были сопровождаться пояснительными комментариями, которые, с одной стороны, восхваляли сатирические достоинства манеры Ильфа и Петрова, а с другой — представляли их, по словам писателя Константина Симонова, «людьми, глубоко верившими в победу светлого и разумного мира социализма над уродливым и дряхлым миром капитализма».
Источник - Дилетант
Взято: vakin.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]