Кто был кто в литературе 30‑х годов
---
Карикатурная, но правдивая табель о рангах советских писателей в «Литературной газете»
В 1930-е годы на страницах «Литературной газеты» публиковались карикатуры, которые сейчас могут показаться смешными, странными и загадочными, а тогда были ясны и понятны любому читателю, следившему за официальным литературным курсом. Писатели на коллективных карикатурах располагались в строгой иерархии (ближе или дальше от центра, на более или менее престижных местах). Размеры писательских фигур зачастую варьировались в зависимости от представлений карикатуриста о размере таланта того или иного автора, а также о местоположении этого автора в (полу)официальной табели о рангах. Карикатура при внимательном взгляде на нее способна многое рассказать о злободневных подробностях общественной, литературной и окололитературной жизни эпохи.
Особенно интересна в этом смысле карикатура «По широкому раздолью…» (автор Наум Лисогорский), опубликованная в «Литературной газете» 5 мая 1937 года. Сопровождалась она, как это водится, пояснительным стихотворным фельетоном Александра Раскина и Мориса Слободского. Предлагаем вам подробное путешествие по моментальному отпечатку официального литературного процесса середины 1930-х годов.
1. Михаил Кольцов (1898–1940)
Издатель журнала «Огонек»; в 1930-е — главный редактор «Крокодила»; во время Гражданской войны в Испании — военный корреспондент «Правды».
Основатель журнала «Огонек» Михаил Кольцов реет на карикатуре впереди и выше всех. Он «начал летать еще тогда, когда огромное большинство наших журналистов медленно передвигалось в поездах». Строки стихотворного фельетона, сопровождающего карикатуру: «Писатель, журналист, пилот / Садятся разом в самолет… / Так сколько ж их, в конце концов? / Кольцов, Кольцов и вновь / Кольцов!» — рифмуются со статьями о писателе из той же газеты: «Редактор, организатор, летчик, корреспондент, очеркист — таков Михаил Кольцов. <…> Писатель-большевик, всегда оказывающийся на линии огня, всегда в центре событий, Кольцов служит образцом и примером для всей нашей литературы, для всех газетных работников».
2. 2. Владимир Луговской. (1901–1957)
Поэт-конструктивист, автор сборника «Сполохи» и др.
Мрачный поэт Владимир Луговской, как следует из стихотворного фельетона под карикатурой, «на берега взирает хмуро. / Он ищет родину… Тоской / Овеяна его фигура. / Берет надвинув до бровей, / Скорбя о суете вселенской, / Он свирепеет…» Тоскует и свирепеет Луговской, по-видимому, из-за скандала, разразившегося весной 1937 года вокруг переиздания его старых стихов: «Президиум правления Союза советских писателей считает, что поэт Вл. Луговской допустил крупную ошибку, некритически подходя к переизданию старых своих произведений. В результате — в однотомник и сборник избранных стихов… оказались включенными стихотворения политически вредные. <…> Поэт Вл. Луговской в своих стихотворениях последних лет… показывает, что он отбросил свойственные ему в прошлом классово враждебные представления. Но тем более недопустимо было переиздавать стихотворения, в которых отражены эти классово враждебные настроения».
В качестве примера особенно вредного стихотворения цитировались строки «Дороги»: «И нет еще стран на зеленой земле, / Где мог бы я сыном пристроиться. / И глухо стучащее сердце мое / С рожденья в рабы ей продано. / Мне страшно назвать даже имя ее — / Свирепое имя родины».
3. Александр Безыменский. (1898–1973)
Поэт, один из основателей Московской ассоциации пролетарских писателей; сотрудник журнала «На посту».
В отличие от мрачного Луговского рядом с ним в фельетоне под карикатурой «стократ ликует» Александр Безыменский, который к 1937 году занял прочное положение среди лояльных власти поэтов: «Стихи и песни Безыменского, Суркова, Виктора Гусева, Голодного, Лебедева-Кумача нашли самый широкий отклик в сердцах миллионов трудящихся Советской страны».
4. Сулейман Стальский
5. Паоло Яшвили
6. Гасем Лахути
Сулейман Стальский (1869–1937) — дагестанский поэт.
Паоло Яшвили (1895–1937) — грузинский поэт, его стихи переводил Борис Пастернак.
Гасем Лахути (1887–1957) — таджикский поэт.
Группа поэтов-орденоносцев — «Гомер XX века»
Сулейман Стальский, Паоло Яшвили и Гасем Лахути, — размещенная на носу литературного корабля, наглядно свидетельствует об укреплении интернациональных связей советской литературы. В стихотворном фельетоне под карикатурой им тоже отведены несколько строк: «Сталь-Сулейман глядит с улыбкой. / С Яшвили рядом — Лахути / Следят за курсом и погодой… / Пусть им не встанут на пути / Ничьи лихие переводы!»
Эти поэты, как правило, в статьях упоминались единой группой, которую художник целиком перенес в карикатуру: «Сталинская Конституция, горячая любовь масс к вождю народов товарищу Сталину, радость счастливой жизни народов Советского Союза находят свое выражение в творчестве Сулеймана Стальского, Лахути, Павле Яшвили, Наири Зарьяна…»
Сулейман Стальский и Гасем Лахути упоминаются среди наследников поэтической традиции Маяковского, которые «каждым шагом своей поэтической работы утверждают нашу социалистическую страну, славят вождей народов СССР, поэтически пропагандируют великую сталинскую Конституцию».
7. Николай Тихонов. (1896–1979)
Поэт, автор сборников «Орда», «Брага» и др.
Поэт Николай Тихонов в 1936 году выпустил книгу стихов «Тень друга», название которой обыгрывается в стихах под карикатурой: «Бледнеет Тихонов, поэт, / Которому покоя нет: / Пойдет на нос иль на корму, / „Тень друга“ чудится ему». Книга вызвала споры в писательской среде, но они не пошатнули прочное положение, которое к этому времени занимал поэт: «У нас не было и откровенных разговоров о книге Тихонова „Тень друга“. Я считаю, что эта книга требует самого серьезного внимания, она выделяется на общем фоне нашей поэзии. <…> И все же последняя книга стихов Тихонова не может меня удовлетворить».
8. Михаил Шолохов(1905–1984)
Писатель, автор романов «Тихий Дон» и «Поднятая целина».
Михаил Шолохов располагается почти в центре карикатуры рядом с Алексеем Толстым и Владимиром Ставским — его романы «Тихий Дон» (IV книга) и «Поднятая целина» на IV пленуме Союза советских писателей весной 1937 года были признаны важными достижениями советской литературы, хотя Шолохову при печатании «Тихого Дона» пришлось преодолевать в начале 1930-х годов огромное цензурное давление. Укрепление его позиций продолжилось на общемосковском собрании писателей в апреле 1937 года: «На примере Шолохова и Павленко Ставский показывает, как помогает художнику его неразрывная связь с жизнью, его общественная деятельность». Несмотря на внешне благоприятную для писателя ситуацию, печатание IV книги «Тихого Дона» осенью 1937 года в «Новом мире» оказалось делом нелегким, финал книги вызвал неоднозначную оценку властей.
9. Демьян Бедный (1883–1945)
Обласканный властью поэт; автор сатирических стихов, частушек и басен.
Поэт Демьян Бедный занимает почетную верхнюю палубу и внимательно следит за курсом литературного корабля. Совсем недавно, в ноябре 1936 года, была запрещена пьеса Бедного «Богатыри», а сам потрясенный автор пребывал в невероятной растерянности и ходил к Владимиру Ставскому советоваться о своем положении. Но уже к маю 1937 года поэт сумел восстановить свои литературные позиции и занял, по выражению авторов стихотворного фельетона под карикатурой, место «на вахте постоянной» рядом со Ставским и Толстым. Об этом свидетельствует упоминание его имени рядом с Владимиром Маяковским, уже объявленным Сталиным «лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи»: «Поэт, чувствующий биение пульса политической жизни, отдающий все свои помыслы социалистической стране, не может не быть политическим поэтом. Такими поэтами являются Маяковский и Демьян Бедный».
10. Владимир Ставский. (1900–1943)
Писатель; генеральный секретарь Союза советских писателей.
Характерно, что щуплый могущественный генеральный секретарь Союза советских писателей Владимир Ставский отодвинут на второй план в сравнении с «красным графом» Алексеем Толстым, хотя именно на его голову водружена капитанская фуражка. Стихотворный фельетон под карикатурой поясняет его положение: «А в рубке Ставский. / Он везде, — / Блюдет писательские души… / Приятней отдых на воде / Квартирно-дачных дел на суше».
11. Алексей Толстой. (1883–1945)
Писатель, автор романов «Петр Первый» и «Хождение по мукам».
В центре верхней палубы значительно возвышается над остальными писателями Алексей Толстой. О нем Раскин и Слободской сообщают в стихах под карикатурой: «Близ рубки Алексей Толстой, / Исполнен творческих стремлений, / Себя ругает за простой / Недавно начатых творений…»
Толстой изображен в костюме Петра I, что не только прозрачно намекает на его свежеэкранизированный роман, но и определяет статус «третьего Толстого» на «пароходе современности» советской литературы.
12. Николай Вирта (1906–1976)
Писатель, драматург, лауреат четырех Сталинских премий.
Из-под книги «Одиночество» справа от Алексея Толстого торчит нога Николая Вирта. Его роман «Одиночество», как и «Капитальный ремонт» Соболева, был отмечен Сталиным. Об этом внимании вождя к писателю говорил Всеволод Вишневский на писательском собрании в Ленинграде 20 марта 1937 года: «Почему Сталин может вечером взять трубку, — усталый человек, человек, у которого все больше и больше седины, который в последние годы много и много пережил, — почему Сталин может взять трубку и заботиться о таком молодом еще писателе, как Николай Вирта?».
Упоминает об этом и Владимир Ставский: «Тов. Сталин помогает нам, когда звонит, советует написать рецензию о книжке Вирта „Одиночество“».
13. Петр Павленко (1899–1951)
Писатель, четырежды лауреат Сталинской премии, автор сценария к фильму «Александр Невский», романа «Счастье» и др.
Крайним справа на верхней палубе с большим биноклем изображен будущий четырехкратный сталинский лауреат писатель Петр Павленко. Слободской и Раскин обыгрывают в стихотворном фельетоне под карикатурой название романа Павленко «На Востоке», вызвавшего ряд восторженных рецензий в газетах: «Павленко рядом упоен: / Куда б ни влек его поток, / Он смотрит только „На Восток“».
Так, например, 10 января 1937 года была напечатана статья Г. Фиша с характерным названием «Победа Павленко»: «Читаешь этот роман — и трудно оторваться от него до тех пор, пока не прочтешь до последней строки. И когда закрываешь книгу, чувствуешь себя обогащенным и взволнованным. <…> Это победа и движение всей советской литературы вперед, это принципиально новое произведение, это еще одна победа рождающегося большого стиля социалистического реализма».
14.Алексей Сурков
15. Михаил Голодный
16. Виктор Гусев
Алексей Сурков (1899–1983) — поэт, лауреат двух Сталинских премий, автор песни «Бьется в тесной печурке огонь…».
Михаил Голодный (1903–1949) — поэт, автор стихотворения «Песня о Щорсе» («Шел отряд по берегу, шел издалека») и др.
Виктор Гусев (1909–1944) — поэт, драматург, лауреат двух Сталинских премий, автор песен к фильму «Трактористы» и др.
«Внизу, на палубе второй, / Сойдясь в мотиве и во вкусе, / С веселой песней рвутся в бой / Сурков, Голодный, Виктор Гусев». Поэты Алексей Сурков, Михаил Голодный и Виктор Гусев, изображенные карикатуристом и авторами стихотворного фельетона рядом друг с другом, иллюстрируют газетную формулу-клише — практически постоянно они упоминались в одном перечислительном ряду: «Правительство награждает Лебедева-Кумача орденом, а почему мы проходим мимо этого? Почему мы не говорим о песнях Суркова, Асеева, Гусева, Островского и других?».
Такой же ряд выстраивает Александр Эрлих: «Но многие стихи Ник. Асеева, Мих. Голодного, А. Суркова, А. Безыменского, Виктора Гусева, подсказанные текущими политическими событиями и опубликованные в газетах, считаются как бы несуществующими и ненаписанными до тех печальных и, надеемся, далеких времен, когда авторы их отойдут в мир мертвых и всесторонне признанных».
17. Василий Лебедев-Кумач (1898–1949)
Поэт, автор популярных советских песен, в том числе к фильмам («Цирк», «Волга, Волга» и др.).
«Заслышав песенные звуки, / Воспрянул Лебедев-Кумач… / Готов начать вокальный матч, /Пожав своим собратьям руки». Лебедев-Кумач воспрянул после награждения его и Исаака Дунаевского 31 декабря 1936 года орденами Трудового Красного Знамени «за создание ряда советских песен, ставших достоянием широких масс. <…> Жить стало лучше. Жить стало веселее. Песня, выражающая чувства передового человека нашей державы, нужна как воздух». В том же номере газеты Лебедев-Кумач писал: «Высокая награда правительства одушевляет и окрыляет меня для новой работы и новых исканий». «Вокальный матч» отсылает к популярнейшим песням Лебедева-Кумача из фильма «Вратарь» (1936) по роману Льва Кассиля.
18. Исаак Бабель (1894–1940)
Писатель, автор сборника рассказов «Конармия», цикла «Одесские рассказы» и др.
Исаак Бабель, по словам авторов стихотворного фельетона, «молча, как всегда», мечтательно смотрит вдаль. Раскин и Слободской подчеркивают затянувшееся литературное молчание писателя, которое в 1930-е годы зачастую воспринималось властями как демонстративное отмалчивание. Например, Константин Левин отмечал: «Правление хорошо знает, что не работают Бабель и Олеша, но они не знают, над чем работают сотни членов союза». Об этом же с тревогой говорил Александр Фадеев на общемосковском собрании писателей 3 апреля 1937 года: «Нужно также сказать правду Леонову, Вс. Иванову, Бабелю. Эти писатели оторвались от жизни, отяжелели, стали наблюдателями и потому не могут подняться до уровня прежних своих произведений. Большие, настоящие художники, они обретут себя снова лишь тогда, когда опять пойдут „в люди“, окунутся в гущу нашей жизни».
19. Александр Фадеев
20.Константин Федин
Александр Фадеев (1901–1956) — писатель, автор романов «Разгром» и «Молодая гвардия».
Константин Федин (1892–1977) — писатель, член литературного кружка «Серапионовы братья», автор романов «Города и годы», «Похищение Европы» и др.
Из иллюминатора выглядывают Александр Фадеев, наблюдающий за поведением писателей, и Константин Федин, один из немногих ленинградских писателей, попавших на этот литературный корабль. Раскин и Слободской обыгрывают в фельетоне название романа Фадеева «Последний из удэге», над третьей частью которого в это время работал писатель: «Фадеев видит вдалеке / Сонм предпоследних удэге. / Ведь будет (он уверен в том!) / Все лучше каждый новый том». Роман был включен в ряд лучших произведений советской литературы: «3-я книга „Последнего из удэге“ Фадеева, „Мы из Кронштадта“ Всеволода Вишневского, новый роман Павленко „На Востоке“ — это не только новые произведения на темы, волнующие наших многочисленных читателей. Это свидетельство упорной борьбы наших товарищей за высокое качество».
Федин (в паре с Фадеевым) обозревает окрестности, окруженный своими многочисленным книгами. В фельетоне упоминаются написанные им в 1920–30-е годы романы «Города и годы», «Братья», «Похищение Европы»: «А рядом „Годы“, „Города“, / „Европа“, „Братья“, словом — / Федин».
21. Федор Панферов (1896–1960)
Пролетарский писатель, главный редактор журнала «Октябрь»; до 1932 года — один из руководителей Российской ассоциации пролетарских писателей.
Роман Федора Панферова «Бруски» неоднократно назывался в числе произведений, являющихся, по словам Ставского, «замечательными победами социалистической культуры». Несмотря на это, Панферов столкнулся с цензурными трудностями при публикации четвертой книги «Брусков», о чем с отчаянием сообщал Сталину в письме от 10 апреля 1937 года. Возможно, авторы стихотворного фельетона высмеивают многолетнюю публикацию романа: «Любых диаметров „Бруски“, / Растянет автор, как резину». С другой стороны, эти строки парадоксально перекликаются с упомянутым письмом Панферова к Сталину: «Четвертую книгу „Брусков“ рвет Главлит».
22. Владимир Курочкин и его критики (1910–1981)
Писатель, дебютировал романом «Мои товарищи» (1937); автор рассказов и повестей «Бригада смышленых», «Строители мира» и др.
В самом конце второй палубы изображен кипящий литспор двух критиков из‑за молодого автора: «Дубина и еще дубина, / И чьи-то ноги на борту. Ужасен бой. Все ярче пламя… / Свирепой не унять грозы. / И: „Кто не‚ Знамя‘, тот не с нами!“ / Звучит воинственный призыв. / Печальный автор юн и тих, / За то ему досталось вдвое — / Ведь за „Товарищей“ своих / Он отвечает головою». Столь живописно Лис изобразил разразившийся весной 1937 года скандал вокруг имени молодого автора Владимира Курочкина, опубликовавшего в январе 1937 года в «Знамени» свой роман в новеллах «Мои товарищи». Курочкин стал поводом для нападок на «Знамя», в частности на политику редакции в работе с молодыми авторами. Главный бой разгорелся между критиками «Комсомольской правды» и «Знамени». От лица редакции журнала «Знамя» в «Литературной газете» со статьей выступил Сергей Вашенцев: «Такие писатели, как Н. Вирта, Юр. Яновский, Ю. Герман, Вас. Гроссман, В. Курочкин, конечно, на много голов выше некоторых незаслуженно „маститых“ писателей, пользующихся вниманием правления ССП». В ответ на это в «Комсомольской правде» через несколько дней появилась статья И. Бачелиса и Семена Трегуба, которая и стала предметом бурного обсуждения среди писателей: «Задолго до появления романа в печати мы уже знали, что редакция журнала „открыла“ нового талантливого писателя, что его первое произведение — выдающееся явление советской литературы… Об этом, пользуясь любым поводом, говорили тт. Рейзин, Вишневский, Вашенцев. <…> Роман „Мои товарищи“ прежде всего глубоко и нестерпимо фальшив».
Ситуацию вокруг романа Курочкина иронично резюмировал Е. Петров на общемосковском собрании писателей: «Обе стороны ведут себя ужасно. Вашенцев ни с того ни с сего размахивает кадилом, а „Комсомольская правда“ рубит — и начинающему, несомненно способному, писателю наносится вред с обеих сторон».
23. Всеволод Вишневский (1900–1951)
Писатель и драматург, автор популярных пьес «Оптимистическая трагедия» и «Мы из Кронштадта» (последняя была экранизирована в 1936 году).
Орденоносец Всеволод Вишневский, с пулеметной лентой и гранатой, бдительно следит за курсом с носа корабля. И картина, и поясняющие строчки стихотворного фельетона: «Там на носу / Стоит Вишневский, а на нем, / В любой момент готовом к бою, / Костюм, являющий собою / Смесь ткани с боевым огнем» — обыгрывают эпитеты, которыми он неизменно награждался в статьях. Вот что писал о Вишневском и его сценарии к нашумевшему фильму «Мы из Кронштадта» критик в журнале «Знамя»: «Испанские народные дружинники учились метать гранаты и разрушать вражеские танки по этой замечательной картине. <…> Вишневский — первый из советских писателей, на груди которого красуются два ордена: один — полученный за боевые заслуги с оружием в руках, другой — за боевые заслуги в области искусства».
24. Алексей Новиков-Прибой (1877–1944)
Писатель, лауреат Сталинской премии, автор повестей «Подводники», «Женщина в море» и др.
Впереди в водолазном костюме обозревает окрестности Алексей Новиков-Прибой. Его положение на переднем плане карикатуры, в авангарде советской литературы, было вполне понятным современному читателю газеты. 24 марта 1937 года писателю исполнилось 60 лет, торжества, связанные с юбилеем, широко освещались на страницах газеты. Приведем отрывок из отзыва Константина Паустовского на самый известный роман юбиляра «Цусима», обложка которого висит на канате верхней палубы корабля среди других произведений, вошедших в «железный фонд советского искусства»: «Сила „Цусимы“ не только в простоте и точности. Сила ее — в обилии захватывающего материала и в теме: громадный флот, великая и бестолковая армада, идет на смерть, как под топор палача, и об этом знают все».
Возможно, карикатуристы обыграли не только главную тему творчества писателя — морские повести и рассказы, но и конкретные произведения: рассказ «Забавный водолаз» и название неоднократно переиздававшейся в 1920–30-е годы повести «Подводники».
25. Леонид Соболев (1898–1971)
Писатель, член правления Союза писателей, лауреат Сталинской премии.
Писатель Леонид Соболев под вывеской «Капитальный ремонт», по-видимому, неспешно сочиняет вторую часть одноименного романа, причисленного к лучшим произведениям советской литературы: это единственный роман, обложка которого нарисована на карикатуре дважды — на верхней и нижней палубах. Повышенное внимание карикатуриста к этому роману с одной стороны и нейтральное описание его автора в фельетоне с другой («В раскрытом широко окне / Нам виден Соболев вполне») объясняются личной заинтересованностью Сталина в этой книге. В письме Ставскому от 10 декабря 1935 года Сталин сообщал: «Обратите внимание на Соболева. Он, бесспорно, крупный талант, судя по его книге „Капитальный ремонт“. <…> Не надо обязывать его написать вторую книгу „Капитального ремонта“. <…> Пусть пишет что хочет и когда хочет. Словом, дайте ему перебеситься… И поберегите его». С учетом этого обстоятельства вывеска «Капитальный ремонт» может восприниматься и как указание на отдых, перерыв в работе писателя на время «ремонта», санкционированный властью.
26. Юрий Тынянов (1894–1943)
Писатель, историк и теоретик литературы, основоположник формального метода в литературоведении.
Изображенный с пушкинскими бакенбардами Юрий Тынянов актуализирует пушкинский юбилейный контекст 1937 года и отсылает читателя газеты не только к новому роману «Пушкин», но и к его докладу «Проза Пушкина» на четвертом (пушкинском) пленуме правления Союза советских писателей, открывшемся 22 февраля 1937 года. Ставский, подводя итоги пленума, подчеркнул успех этого доклада, настаивая на его антиформалистской сущности: «Особо надо выделить доклад Ю. Н. Тынянова, который всех нас обогатил. Этот доклад был победой живого Пушкина над элементами формализма в русской советской литературе… победа Ю. Н. Тынянова — я имею в виду его отличную книгу о Пушкине».
Он решительно отвергал мысль об «отставании» Тынянова: «Можно ли сказать, что Ю. Н. Тынянов, давший отличную работу о Пушкине, отстает? Кому придет в голову такая нелепая мысль?» — и утверждал, что «роман Ю. Тынянова „Пушкин“ — радостное событие в нашей литературе».
27. Александр Корнейчук
28. Лидия Сейфуллина
29. Всеволод Иванов
Александр Корнейчук (1905–1972) — драматург, лауреат пяти Сталинских премий, автор пьес «Гибель эскадры», «Платон Кречет» и др.
Лидия Сейфуллина (1889–1954) — писательница, драматург, автор популярной в 1920-е годы повести «Виринея» и др.
Всеволод Иванов (1895–1963) — писатель, драматург, в 1920-е годы участник литературного кружка «Серапионовы братья», автор повести «Бронепоезд 14‑69» и др.
Живописное изображение тонущего Всеволода Иванова, которого топит Лидия Сейфуллина, а Александр Корнейчук бросает спасательный круг, сопровождалось строками стихотворного фельетона, призванными напомнить читателям «Литературной газеты» о недавнем скандале, произошедшем на заключительном заседании апрельского общемосковского собрания писателей. «Ставский подвел итоги этой полемики: „Что же касается Л. Сейфуллиной, то она очень ‚своеобразно‘ поняла вопрос о критике недостатков творчества Вс. Иванова — как право и ‚разрешение‘ вообще охаять этого подлинного, честного художника“. Тов. Ставский с негодованием, разделенным всей аудиторией, отверг такое опошление самокритики. Он подчеркнул, что вся задача именно в том, чтобы сберечь Вс. Иванова, любимого и ценимого массовым читателем, зарядить его новой волей и творческой энергией для того, чтобы он создал произведения, столь же убедительные и волнующие, как „Бронепоезд“ и „Партизаны“».
30. Константин Паустовский
31. Валентин Катаев
Константин Паустовский (1892–1968) — писатель, автор повести «Кара-Бугаз», множества рассказов и очерков.
Валентин Катаев (1897–1986) — писатель, драматург, друг Михаила Булгакова и писателей-одесситов Ильи Ильфа и Юрия Олеши. Старший брат Евгения Петрова.
Из иллюминатора выглядывают Константин Паустовский со своей книгой «Колхида» под мышкой, не замечающий сценку с Всеволодом Ивановым и Сейфуллиной, и Валентин Катаев с корабликом на ниточке. В стихотворном фельетоне под карикатурой Паустовский описывается вполне нейтрально: «А Паустовский, как Язон, / К новейшей устремясь Колхиде, / Сверлит очами горизонт, / Беды товарища не видя». Маленький парусник успешного писателя Валентина Катаева вызывает в памяти читателя его роман «Белеет парус одинокий», по мнению Алексея Толстого — «прелестный прозрачный роман», принадлежащий к наиболее выдающимся «высокохудожественным и замечательным достижениям в литературе».
32. Леонид Леонов (1899–1994)
Писатель, драматург; автор романов «Барсуки», «Вор» и др.
Писатель Леонид Леонов в стихотворном фельетоне изображается сидящим «в сторонке»: «В сторонке, сидя у воды, / Леонов отыскал следы, / Давно лелея тайный план, / Поездке он недаром рад: / Дороги все — на океан, / Каналы все — в Гослитиздат». Это точное описание его положения на литературном поле первой половины 1937 года: «В чем несчастье многих талантливых людей, и не только одного Всеволода Иванова, — это отчасти относится и к сидящему здесь другу моему, Л. М. Леонову? В том, что то знание жизни, которое было когда-то приобретено своим горбом, когда писались вещи, имевшие неповторимый цвет, вкус и запах действительности, это знание осталось в прошлом. Теперь многие из писателей первого призыва жизнь наблюдают со стороны, а жизнь огромна и идет и идет вперед». В строке «Дороги все — на океан» обыгрывается название нового романа Леонова «Дорога на океан».
33. Илья Сельвинский (1899–1968)
Поэт-конструктивист, драматург, автор поэмы «Улялаевщина» и др.
Предпоследним, на корме литературного корабля, карикатурист изобразил Илью Сельвинского, внимательно изучающего свое отражение. Раскин и Слободской в стихотворном фельетоне поясняют мысль Лиса: «Сельвинский, воду возлюбя, / Обрел в ней самого себя. / Что будет с ним? Гадать не надо. / Ответь же сам, Илья-пророк, / Во сколько тысяч спорных строк / Готовишь ты „Каналиаду“?»
Первые строки являются наглядной иллюстрацией упреков, которые предъявлялись поэту после его выступления на уже упоминавшемся IV пленуме правления Союза советских писателей. В качестве примера приведем отрывок из выступления Петра Павленко: «В сегодняшнем выступлении Сельвинского было как раз много того, за что его и били: чванство и ячество, которые всех нас в нем нервируют, раздражают». Следующие строки фельетона: «Во сколько тысяч спорных строк / Готовишь ты „Каналиаду“?» — поясняют суть конфликта, возникшего на IV пленуме Союза советских писателей. В «Известиях» от 26 февраля 1937 года появилась статья, направленная против Ивана Гронского, в которой содержался следующий пассаж о творчестве Сельвинского: «Только здесь, в „Новом мире“, неутомимый пошляк с гипертрофированным самомнением Илья Сельвинский может публиковать такие возмутительные строки, какие он позволил себе в своей многотысячестрочной „Челюскиниане“. <…> Это не стихи. Это — бесцеремонное издевательство над культурой русского народа и над элементарными моральными принципами советской литературы. И только в „Новом мире“ это может быть напечатано».
В ответной речи, вызвавшей осуждение Ставского, Фадеева, Павленко и других, Сельвинский заявил: «Я заранее знаю, что бы я ни написал, все равно найдутся люди, которые выдернут у меня четыре строчки и оплюют все то, что я делаю».
34. Виктор Шкловский (1893–1984)
Писатель, кино- и литкритик, основоположник формального метода в литературоведении.
Самым последним на корме помещен углубленный в работу Виктор Шкловский, повернутый к зрителю вполоборота: «Он слишком занят — взят подряд / На повесть, очерк и сценарий». Слово «подряд» в стихах Раскина и Слободского, по-видимому, взято из отчета о заключительном заседании общемосковского собрания писателей, напечатанного 10 апреля 1937 года в «Литературной газете»: «Было бы хорошо, если бы Шкловский сумел перекинуть мостик от красивых и принципиальных речей к не менее принципиальной практике. А это далеко не всегда бывает, о чем правильно напомнил в заключительном слове т. В. Ставский, говоривший о чрезмерном пристрастии Шкловского ко всякого рода „литературным подрядам“. Известно, что эти подряды зачастую являются простыми „кормушками“ для некоторых писателей».
35. Борис Пастернак (1890–1960)
Поэт, переводчик, лауреат Нобелевской премии (за роман «Доктор Живаго»).
Борис Пастернак помещен на карикатуре в правом нижнем углу. В стихотворном фельетоне под карикатурой ему посвящен едва ли не самый большой пассаж: «А что за лодка? Что за грешник / Живет в таинственной скворешне? / Засов и волны — верный знак / Того, что это Пастернак. / Его девиз: „Интим, уют“, / А ветер сушит струны лиры./ Увы! для познаванья мира / Он не нашел других кают…»
По-видимому, противопоставление фигуры поэта дружному экипажу остальных советских писателей составляет едва ли не основной сюжет рисунка Лисогорского. Пастернак изображен на утлой лодочке, развернутой в противоположную от большого парохода сторону и соединенной с ним тонким канатом, готовым в любой момент порваться. Рядом с ним из воды высунулась ухмыляющаяся рыба — можно думать, что тут обыгрывается идиома «рыбам на смех».
Напомним, что поэт, начиная еще с дискуссии о формализме весной 1936 года, служил постоянной мишенью для критических нападок. Всю первую половину 1937 года интенсивность травли не ослабевала, и к маю успел сформироваться вполне устойчивый репертуар критических штампов, используемых для разговора о поэте. Часть из них и была реализована Лисом графически, отлившись в образ смешного в своем высокомерии стихотворца, пристроившегося то ли в скворечне, то ли в дачном домике с трубой, неуместно и шатко совмещенном с лодкой без весел. Один из возможных собственно пастернаковских подтекстов этого шаржа — стихотворение «Сложа весла».
Уподобление поэта певчей птице к весне 1937 года приобрело устойчиво отрицательные черты. Особенно это видно в статье с характерным названием «Поэзия борьбы»: «Предатель, правый реставратор капитализма Бухарин с презрением говорил о стихах, где есть большевистские политические лозунги о маршах и агитках, как об изживших себя явлениях. Чижики и дрозды, не писатели, а тюльпаны привлекали внимание Бухарина. Он ориентировал советскую поэзию на творчество камерного, замкнутого в своих переживаниях индивидуалиста, далекого от народной жизни и живой народной речи Б. Пастернака».
«Интим, уют» пастернаковских стихов также неоднократно ставились в вину поэту. Например, в нашумевшей статье Владимира Александрова: «Основная эмоция этой лирики — ощущение уюта (вдвоем нам так хорошо), идиллического покоя, и наименее формально звучит эта лирика там, где она эту эмоцию выражает… Общая жизнь до сих пор не вошла в поэзию Пастернака как основная, органическая тема».
Из той же статьи Александрова мог быть позаимствован карикатуристом замóк с рисунком сердца, пронзенного настоящей стрелой: «Когда-то очень давно (теперь, конечно, он так не думает) Пастернак сравнивал метафору „с тем узорчатым замком, ключ от коего хранит один лишь поэт, да и то в худших случаях (в лучших случаях, ключа, очевидно, вовсе не существует. — В. А.), с замком, сквозь скважину которого разве только подсмотришь за таящейся в stanz’e затворницей (см. Dante ‚De vulgari eloquio‘, игра слов stanza — ‚горница‘ и станс, стихотворная форма)“. — Двери открыты и становится ясным: „подсматривать“-то было не за кем».
Изображение поэта, спрятавшегося в скворечник с трубой, прозрачно намекало не только на творческую замкнутость Пастернака, но еще и на его добровольную бытовую самоизоляцию. В середине 1936 года поэт переселился на дачу в Переделкине, где вокруг него и Бориса Пильняка сформировалось подобие кружка, неподконтрольного Союзу писателей и от этого очень раздражавшего литературное начальство. Так, в агентурном сообщении от 9 января 1937 года, показавшемся Ежову настолько важным, что он переправил его Сталину, констатировалось: «В свете характеризованных выше настроений писателей приобретает особый интерес ряд сообщений, указывающих на то, что Переделкино (подмосковный дачный поселок писателей), в котором живут Вс. Иванов, Б. Пильняк, Б. Пастернак, К. Федин, Л. Сейфуллина и др[угие] видные писатели, становится центром особой писательской общественности, пытающимся быть независимым от Союза совет[ских] писателей».
Возможно, карикатура, помимо других своих назначений, играла роль очередного предупреждения поэту. Стертый до тонкой нити канат, связывающий два корабля, мог в любой момент порваться.
Подготовила Мария Котова
Источники - Котова М., Венявкин И., Лекманов О. Об одной групповой карикатуре на советских писателей. From Medieval Russian Culture to Modernism. Studies in Honor of Ronald Vroon. Frankfurt am Main, 2012 и arzamas.academy
В 1930-е годы на страницах «Литературной газеты» публиковались карикатуры, которые сейчас могут показаться смешными, странными и загадочными, а тогда были ясны и понятны любому читателю, следившему за официальным литературным курсом. Писатели на коллективных карикатурах располагались в строгой иерархии (ближе или дальше от центра, на более или менее престижных местах). Размеры писательских фигур зачастую варьировались в зависимости от представлений карикатуриста о размере таланта того или иного автора, а также о местоположении этого автора в (полу)официальной табели о рангах. Карикатура при внимательном взгляде на нее способна многое рассказать о злободневных подробностях общественной, литературной и окололитературной жизни эпохи.
Особенно интересна в этом смысле карикатура «По широкому раздолью…» (автор Наум Лисогорский), опубликованная в «Литературной газете» 5 мая 1937 года. Сопровождалась она, как это водится, пояснительным стихотворным фельетоном Александра Раскина и Мориса Слободского. Предлагаем вам подробное путешествие по моментальному отпечатку официального литературного процесса середины 1930-х годов.
1. Михаил Кольцов (1898–1940)
Издатель журнала «Огонек»; в 1930-е — главный редактор «Крокодила»; во время Гражданской войны в Испании — военный корреспондент «Правды».
Основатель журнала «Огонек» Михаил Кольцов реет на карикатуре впереди и выше всех. Он «начал летать еще тогда, когда огромное большинство наших журналистов медленно передвигалось в поездах». Строки стихотворного фельетона, сопровождающего карикатуру: «Писатель, журналист, пилот / Садятся разом в самолет… / Так сколько ж их, в конце концов? / Кольцов, Кольцов и вновь / Кольцов!» — рифмуются со статьями о писателе из той же газеты: «Редактор, организатор, летчик, корреспондент, очеркист — таков Михаил Кольцов. <…> Писатель-большевик, всегда оказывающийся на линии огня, всегда в центре событий, Кольцов служит образцом и примером для всей нашей литературы, для всех газетных работников».
2. 2. Владимир Луговской. (1901–1957)
Поэт-конструктивист, автор сборника «Сполохи» и др.
Мрачный поэт Владимир Луговской, как следует из стихотворного фельетона под карикатурой, «на берега взирает хмуро. / Он ищет родину… Тоской / Овеяна его фигура. / Берет надвинув до бровей, / Скорбя о суете вселенской, / Он свирепеет…» Тоскует и свирепеет Луговской, по-видимому, из-за скандала, разразившегося весной 1937 года вокруг переиздания его старых стихов: «Президиум правления Союза советских писателей считает, что поэт Вл. Луговской допустил крупную ошибку, некритически подходя к переизданию старых своих произведений. В результате — в однотомник и сборник избранных стихов… оказались включенными стихотворения политически вредные. <…> Поэт Вл. Луговской в своих стихотворениях последних лет… показывает, что он отбросил свойственные ему в прошлом классово враждебные представления. Но тем более недопустимо было переиздавать стихотворения, в которых отражены эти классово враждебные настроения».
В качестве примера особенно вредного стихотворения цитировались строки «Дороги»: «И нет еще стран на зеленой земле, / Где мог бы я сыном пристроиться. / И глухо стучащее сердце мое / С рожденья в рабы ей продано. / Мне страшно назвать даже имя ее — / Свирепое имя родины».
3. Александр Безыменский. (1898–1973)
Поэт, один из основателей Московской ассоциации пролетарских писателей; сотрудник журнала «На посту».
В отличие от мрачного Луговского рядом с ним в фельетоне под карикатурой «стократ ликует» Александр Безыменский, который к 1937 году занял прочное положение среди лояльных власти поэтов: «Стихи и песни Безыменского, Суркова, Виктора Гусева, Голодного, Лебедева-Кумача нашли самый широкий отклик в сердцах миллионов трудящихся Советской страны».
4. Сулейман Стальский
5. Паоло Яшвили
6. Гасем Лахути
Сулейман Стальский (1869–1937) — дагестанский поэт.
Паоло Яшвили (1895–1937) — грузинский поэт, его стихи переводил Борис Пастернак.
Гасем Лахути (1887–1957) — таджикский поэт.
Группа поэтов-орденоносцев — «Гомер XX века»
Сулейман Стальский, Паоло Яшвили и Гасем Лахути, — размещенная на носу литературного корабля, наглядно свидетельствует об укреплении интернациональных связей советской литературы. В стихотворном фельетоне под карикатурой им тоже отведены несколько строк: «Сталь-Сулейман глядит с улыбкой. / С Яшвили рядом — Лахути / Следят за курсом и погодой… / Пусть им не встанут на пути / Ничьи лихие переводы!»
Эти поэты, как правило, в статьях упоминались единой группой, которую художник целиком перенес в карикатуру: «Сталинская Конституция, горячая любовь масс к вождю народов товарищу Сталину, радость счастливой жизни народов Советского Союза находят свое выражение в творчестве Сулеймана Стальского, Лахути, Павле Яшвили, Наири Зарьяна…»
Сулейман Стальский и Гасем Лахути упоминаются среди наследников поэтической традиции Маяковского, которые «каждым шагом своей поэтической работы утверждают нашу социалистическую страну, славят вождей народов СССР, поэтически пропагандируют великую сталинскую Конституцию».
7. Николай Тихонов. (1896–1979)
Поэт, автор сборников «Орда», «Брага» и др.
Поэт Николай Тихонов в 1936 году выпустил книгу стихов «Тень друга», название которой обыгрывается в стихах под карикатурой: «Бледнеет Тихонов, поэт, / Которому покоя нет: / Пойдет на нос иль на корму, / „Тень друга“ чудится ему». Книга вызвала споры в писательской среде, но они не пошатнули прочное положение, которое к этому времени занимал поэт: «У нас не было и откровенных разговоров о книге Тихонова „Тень друга“. Я считаю, что эта книга требует самого серьезного внимания, она выделяется на общем фоне нашей поэзии. <…> И все же последняя книга стихов Тихонова не может меня удовлетворить».
8. Михаил Шолохов(1905–1984)
Писатель, автор романов «Тихий Дон» и «Поднятая целина».
Михаил Шолохов располагается почти в центре карикатуры рядом с Алексеем Толстым и Владимиром Ставским — его романы «Тихий Дон» (IV книга) и «Поднятая целина» на IV пленуме Союза советских писателей весной 1937 года были признаны важными достижениями советской литературы, хотя Шолохову при печатании «Тихого Дона» пришлось преодолевать в начале 1930-х годов огромное цензурное давление. Укрепление его позиций продолжилось на общемосковском собрании писателей в апреле 1937 года: «На примере Шолохова и Павленко Ставский показывает, как помогает художнику его неразрывная связь с жизнью, его общественная деятельность». Несмотря на внешне благоприятную для писателя ситуацию, печатание IV книги «Тихого Дона» осенью 1937 года в «Новом мире» оказалось делом нелегким, финал книги вызвал неоднозначную оценку властей.
9. Демьян Бедный (1883–1945)
Обласканный властью поэт; автор сатирических стихов, частушек и басен.
Поэт Демьян Бедный занимает почетную верхнюю палубу и внимательно следит за курсом литературного корабля. Совсем недавно, в ноябре 1936 года, была запрещена пьеса Бедного «Богатыри», а сам потрясенный автор пребывал в невероятной растерянности и ходил к Владимиру Ставскому советоваться о своем положении. Но уже к маю 1937 года поэт сумел восстановить свои литературные позиции и занял, по выражению авторов стихотворного фельетона под карикатурой, место «на вахте постоянной» рядом со Ставским и Толстым. Об этом свидетельствует упоминание его имени рядом с Владимиром Маяковским, уже объявленным Сталиным «лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи»: «Поэт, чувствующий биение пульса политической жизни, отдающий все свои помыслы социалистической стране, не может не быть политическим поэтом. Такими поэтами являются Маяковский и Демьян Бедный».
10. Владимир Ставский. (1900–1943)
Писатель; генеральный секретарь Союза советских писателей.
Характерно, что щуплый могущественный генеральный секретарь Союза советских писателей Владимир Ставский отодвинут на второй план в сравнении с «красным графом» Алексеем Толстым, хотя именно на его голову водружена капитанская фуражка. Стихотворный фельетон под карикатурой поясняет его положение: «А в рубке Ставский. / Он везде, — / Блюдет писательские души… / Приятней отдых на воде / Квартирно-дачных дел на суше».
11. Алексей Толстой. (1883–1945)
Писатель, автор романов «Петр Первый» и «Хождение по мукам».
В центре верхней палубы значительно возвышается над остальными писателями Алексей Толстой. О нем Раскин и Слободской сообщают в стихах под карикатурой: «Близ рубки Алексей Толстой, / Исполнен творческих стремлений, / Себя ругает за простой / Недавно начатых творений…»
Толстой изображен в костюме Петра I, что не только прозрачно намекает на его свежеэкранизированный роман, но и определяет статус «третьего Толстого» на «пароходе современности» советской литературы.
12. Николай Вирта (1906–1976)
Писатель, драматург, лауреат четырех Сталинских премий.
Из-под книги «Одиночество» справа от Алексея Толстого торчит нога Николая Вирта. Его роман «Одиночество», как и «Капитальный ремонт» Соболева, был отмечен Сталиным. Об этом внимании вождя к писателю говорил Всеволод Вишневский на писательском собрании в Ленинграде 20 марта 1937 года: «Почему Сталин может вечером взять трубку, — усталый человек, человек, у которого все больше и больше седины, который в последние годы много и много пережил, — почему Сталин может взять трубку и заботиться о таком молодом еще писателе, как Николай Вирта?».
Упоминает об этом и Владимир Ставский: «Тов. Сталин помогает нам, когда звонит, советует написать рецензию о книжке Вирта „Одиночество“».
13. Петр Павленко (1899–1951)
Писатель, четырежды лауреат Сталинской премии, автор сценария к фильму «Александр Невский», романа «Счастье» и др.
Крайним справа на верхней палубе с большим биноклем изображен будущий четырехкратный сталинский лауреат писатель Петр Павленко. Слободской и Раскин обыгрывают в стихотворном фельетоне под карикатурой название романа Павленко «На Востоке», вызвавшего ряд восторженных рецензий в газетах: «Павленко рядом упоен: / Куда б ни влек его поток, / Он смотрит только „На Восток“».
Так, например, 10 января 1937 года была напечатана статья Г. Фиша с характерным названием «Победа Павленко»: «Читаешь этот роман — и трудно оторваться от него до тех пор, пока не прочтешь до последней строки. И когда закрываешь книгу, чувствуешь себя обогащенным и взволнованным. <…> Это победа и движение всей советской литературы вперед, это принципиально новое произведение, это еще одна победа рождающегося большого стиля социалистического реализма».
14.Алексей Сурков
15. Михаил Голодный
16. Виктор Гусев
Алексей Сурков (1899–1983) — поэт, лауреат двух Сталинских премий, автор песни «Бьется в тесной печурке огонь…».
Михаил Голодный (1903–1949) — поэт, автор стихотворения «Песня о Щорсе» («Шел отряд по берегу, шел издалека») и др.
Виктор Гусев (1909–1944) — поэт, драматург, лауреат двух Сталинских премий, автор песен к фильму «Трактористы» и др.
«Внизу, на палубе второй, / Сойдясь в мотиве и во вкусе, / С веселой песней рвутся в бой / Сурков, Голодный, Виктор Гусев». Поэты Алексей Сурков, Михаил Голодный и Виктор Гусев, изображенные карикатуристом и авторами стихотворного фельетона рядом друг с другом, иллюстрируют газетную формулу-клише — практически постоянно они упоминались в одном перечислительном ряду: «Правительство награждает Лебедева-Кумача орденом, а почему мы проходим мимо этого? Почему мы не говорим о песнях Суркова, Асеева, Гусева, Островского и других?».
Такой же ряд выстраивает Александр Эрлих: «Но многие стихи Ник. Асеева, Мих. Голодного, А. Суркова, А. Безыменского, Виктора Гусева, подсказанные текущими политическими событиями и опубликованные в газетах, считаются как бы несуществующими и ненаписанными до тех печальных и, надеемся, далеких времен, когда авторы их отойдут в мир мертвых и всесторонне признанных».
17. Василий Лебедев-Кумач (1898–1949)
Поэт, автор популярных советских песен, в том числе к фильмам («Цирк», «Волга, Волга» и др.).
«Заслышав песенные звуки, / Воспрянул Лебедев-Кумач… / Готов начать вокальный матч, /Пожав своим собратьям руки». Лебедев-Кумач воспрянул после награждения его и Исаака Дунаевского 31 декабря 1936 года орденами Трудового Красного Знамени «за создание ряда советских песен, ставших достоянием широких масс. <…> Жить стало лучше. Жить стало веселее. Песня, выражающая чувства передового человека нашей державы, нужна как воздух». В том же номере газеты Лебедев-Кумач писал: «Высокая награда правительства одушевляет и окрыляет меня для новой работы и новых исканий». «Вокальный матч» отсылает к популярнейшим песням Лебедева-Кумача из фильма «Вратарь» (1936) по роману Льва Кассиля.
18. Исаак Бабель (1894–1940)
Писатель, автор сборника рассказов «Конармия», цикла «Одесские рассказы» и др.
Исаак Бабель, по словам авторов стихотворного фельетона, «молча, как всегда», мечтательно смотрит вдаль. Раскин и Слободской подчеркивают затянувшееся литературное молчание писателя, которое в 1930-е годы зачастую воспринималось властями как демонстративное отмалчивание. Например, Константин Левин отмечал: «Правление хорошо знает, что не работают Бабель и Олеша, но они не знают, над чем работают сотни членов союза». Об этом же с тревогой говорил Александр Фадеев на общемосковском собрании писателей 3 апреля 1937 года: «Нужно также сказать правду Леонову, Вс. Иванову, Бабелю. Эти писатели оторвались от жизни, отяжелели, стали наблюдателями и потому не могут подняться до уровня прежних своих произведений. Большие, настоящие художники, они обретут себя снова лишь тогда, когда опять пойдут „в люди“, окунутся в гущу нашей жизни».
19. Александр Фадеев
20.Константин Федин
Александр Фадеев (1901–1956) — писатель, автор романов «Разгром» и «Молодая гвардия».
Константин Федин (1892–1977) — писатель, член литературного кружка «Серапионовы братья», автор романов «Города и годы», «Похищение Европы» и др.
Из иллюминатора выглядывают Александр Фадеев, наблюдающий за поведением писателей, и Константин Федин, один из немногих ленинградских писателей, попавших на этот литературный корабль. Раскин и Слободской обыгрывают в фельетоне название романа Фадеева «Последний из удэге», над третьей частью которого в это время работал писатель: «Фадеев видит вдалеке / Сонм предпоследних удэге. / Ведь будет (он уверен в том!) / Все лучше каждый новый том». Роман был включен в ряд лучших произведений советской литературы: «3-я книга „Последнего из удэге“ Фадеева, „Мы из Кронштадта“ Всеволода Вишневского, новый роман Павленко „На Востоке“ — это не только новые произведения на темы, волнующие наших многочисленных читателей. Это свидетельство упорной борьбы наших товарищей за высокое качество».
Федин (в паре с Фадеевым) обозревает окрестности, окруженный своими многочисленным книгами. В фельетоне упоминаются написанные им в 1920–30-е годы романы «Города и годы», «Братья», «Похищение Европы»: «А рядом „Годы“, „Города“, / „Европа“, „Братья“, словом — / Федин».
21. Федор Панферов (1896–1960)
Пролетарский писатель, главный редактор журнала «Октябрь»; до 1932 года — один из руководителей Российской ассоциации пролетарских писателей.
Роман Федора Панферова «Бруски» неоднократно назывался в числе произведений, являющихся, по словам Ставского, «замечательными победами социалистической культуры». Несмотря на это, Панферов столкнулся с цензурными трудностями при публикации четвертой книги «Брусков», о чем с отчаянием сообщал Сталину в письме от 10 апреля 1937 года. Возможно, авторы стихотворного фельетона высмеивают многолетнюю публикацию романа: «Любых диаметров „Бруски“, / Растянет автор, как резину». С другой стороны, эти строки парадоксально перекликаются с упомянутым письмом Панферова к Сталину: «Четвертую книгу „Брусков“ рвет Главлит».
22. Владимир Курочкин и его критики (1910–1981)
Писатель, дебютировал романом «Мои товарищи» (1937); автор рассказов и повестей «Бригада смышленых», «Строители мира» и др.
В самом конце второй палубы изображен кипящий литспор двух критиков из‑за молодого автора: «Дубина и еще дубина, / И чьи-то ноги на борту. Ужасен бой. Все ярче пламя… / Свирепой не унять грозы. / И: „Кто не‚ Знамя‘, тот не с нами!“ / Звучит воинственный призыв. / Печальный автор юн и тих, / За то ему досталось вдвое — / Ведь за „Товарищей“ своих / Он отвечает головою». Столь живописно Лис изобразил разразившийся весной 1937 года скандал вокруг имени молодого автора Владимира Курочкина, опубликовавшего в январе 1937 года в «Знамени» свой роман в новеллах «Мои товарищи». Курочкин стал поводом для нападок на «Знамя», в частности на политику редакции в работе с молодыми авторами. Главный бой разгорелся между критиками «Комсомольской правды» и «Знамени». От лица редакции журнала «Знамя» в «Литературной газете» со статьей выступил Сергей Вашенцев: «Такие писатели, как Н. Вирта, Юр. Яновский, Ю. Герман, Вас. Гроссман, В. Курочкин, конечно, на много голов выше некоторых незаслуженно „маститых“ писателей, пользующихся вниманием правления ССП». В ответ на это в «Комсомольской правде» через несколько дней появилась статья И. Бачелиса и Семена Трегуба, которая и стала предметом бурного обсуждения среди писателей: «Задолго до появления романа в печати мы уже знали, что редакция журнала „открыла“ нового талантливого писателя, что его первое произведение — выдающееся явление советской литературы… Об этом, пользуясь любым поводом, говорили тт. Рейзин, Вишневский, Вашенцев. <…> Роман „Мои товарищи“ прежде всего глубоко и нестерпимо фальшив».
Ситуацию вокруг романа Курочкина иронично резюмировал Е. Петров на общемосковском собрании писателей: «Обе стороны ведут себя ужасно. Вашенцев ни с того ни с сего размахивает кадилом, а „Комсомольская правда“ рубит — и начинающему, несомненно способному, писателю наносится вред с обеих сторон».
23. Всеволод Вишневский (1900–1951)
Писатель и драматург, автор популярных пьес «Оптимистическая трагедия» и «Мы из Кронштадта» (последняя была экранизирована в 1936 году).
Орденоносец Всеволод Вишневский, с пулеметной лентой и гранатой, бдительно следит за курсом с носа корабля. И картина, и поясняющие строчки стихотворного фельетона: «Там на носу / Стоит Вишневский, а на нем, / В любой момент готовом к бою, / Костюм, являющий собою / Смесь ткани с боевым огнем» — обыгрывают эпитеты, которыми он неизменно награждался в статьях. Вот что писал о Вишневском и его сценарии к нашумевшему фильму «Мы из Кронштадта» критик в журнале «Знамя»: «Испанские народные дружинники учились метать гранаты и разрушать вражеские танки по этой замечательной картине. <…> Вишневский — первый из советских писателей, на груди которого красуются два ордена: один — полученный за боевые заслуги с оружием в руках, другой — за боевые заслуги в области искусства».
24. Алексей Новиков-Прибой (1877–1944)
Писатель, лауреат Сталинской премии, автор повестей «Подводники», «Женщина в море» и др.
Впереди в водолазном костюме обозревает окрестности Алексей Новиков-Прибой. Его положение на переднем плане карикатуры, в авангарде советской литературы, было вполне понятным современному читателю газеты. 24 марта 1937 года писателю исполнилось 60 лет, торжества, связанные с юбилеем, широко освещались на страницах газеты. Приведем отрывок из отзыва Константина Паустовского на самый известный роман юбиляра «Цусима», обложка которого висит на канате верхней палубы корабля среди других произведений, вошедших в «железный фонд советского искусства»: «Сила „Цусимы“ не только в простоте и точности. Сила ее — в обилии захватывающего материала и в теме: громадный флот, великая и бестолковая армада, идет на смерть, как под топор палача, и об этом знают все».
Возможно, карикатуристы обыграли не только главную тему творчества писателя — морские повести и рассказы, но и конкретные произведения: рассказ «Забавный водолаз» и название неоднократно переиздававшейся в 1920–30-е годы повести «Подводники».
25. Леонид Соболев (1898–1971)
Писатель, член правления Союза писателей, лауреат Сталинской премии.
Писатель Леонид Соболев под вывеской «Капитальный ремонт», по-видимому, неспешно сочиняет вторую часть одноименного романа, причисленного к лучшим произведениям советской литературы: это единственный роман, обложка которого нарисована на карикатуре дважды — на верхней и нижней палубах. Повышенное внимание карикатуриста к этому роману с одной стороны и нейтральное описание его автора в фельетоне с другой («В раскрытом широко окне / Нам виден Соболев вполне») объясняются личной заинтересованностью Сталина в этой книге. В письме Ставскому от 10 декабря 1935 года Сталин сообщал: «Обратите внимание на Соболева. Он, бесспорно, крупный талант, судя по его книге „Капитальный ремонт“. <…> Не надо обязывать его написать вторую книгу „Капитального ремонта“. <…> Пусть пишет что хочет и когда хочет. Словом, дайте ему перебеситься… И поберегите его». С учетом этого обстоятельства вывеска «Капитальный ремонт» может восприниматься и как указание на отдых, перерыв в работе писателя на время «ремонта», санкционированный властью.
26. Юрий Тынянов (1894–1943)
Писатель, историк и теоретик литературы, основоположник формального метода в литературоведении.
Изображенный с пушкинскими бакенбардами Юрий Тынянов актуализирует пушкинский юбилейный контекст 1937 года и отсылает читателя газеты не только к новому роману «Пушкин», но и к его докладу «Проза Пушкина» на четвертом (пушкинском) пленуме правления Союза советских писателей, открывшемся 22 февраля 1937 года. Ставский, подводя итоги пленума, подчеркнул успех этого доклада, настаивая на его антиформалистской сущности: «Особо надо выделить доклад Ю. Н. Тынянова, который всех нас обогатил. Этот доклад был победой живого Пушкина над элементами формализма в русской советской литературе… победа Ю. Н. Тынянова — я имею в виду его отличную книгу о Пушкине».
Он решительно отвергал мысль об «отставании» Тынянова: «Можно ли сказать, что Ю. Н. Тынянов, давший отличную работу о Пушкине, отстает? Кому придет в голову такая нелепая мысль?» — и утверждал, что «роман Ю. Тынянова „Пушкин“ — радостное событие в нашей литературе».
27. Александр Корнейчук
28. Лидия Сейфуллина
29. Всеволод Иванов
Александр Корнейчук (1905–1972) — драматург, лауреат пяти Сталинских премий, автор пьес «Гибель эскадры», «Платон Кречет» и др.
Лидия Сейфуллина (1889–1954) — писательница, драматург, автор популярной в 1920-е годы повести «Виринея» и др.
Всеволод Иванов (1895–1963) — писатель, драматург, в 1920-е годы участник литературного кружка «Серапионовы братья», автор повести «Бронепоезд 14‑69» и др.
Живописное изображение тонущего Всеволода Иванова, которого топит Лидия Сейфуллина, а Александр Корнейчук бросает спасательный круг, сопровождалось строками стихотворного фельетона, призванными напомнить читателям «Литературной газеты» о недавнем скандале, произошедшем на заключительном заседании апрельского общемосковского собрания писателей. «Ставский подвел итоги этой полемики: „Что же касается Л. Сейфуллиной, то она очень ‚своеобразно‘ поняла вопрос о критике недостатков творчества Вс. Иванова — как право и ‚разрешение‘ вообще охаять этого подлинного, честного художника“. Тов. Ставский с негодованием, разделенным всей аудиторией, отверг такое опошление самокритики. Он подчеркнул, что вся задача именно в том, чтобы сберечь Вс. Иванова, любимого и ценимого массовым читателем, зарядить его новой волей и творческой энергией для того, чтобы он создал произведения, столь же убедительные и волнующие, как „Бронепоезд“ и „Партизаны“».
30. Константин Паустовский
31. Валентин Катаев
Константин Паустовский (1892–1968) — писатель, автор повести «Кара-Бугаз», множества рассказов и очерков.
Валентин Катаев (1897–1986) — писатель, драматург, друг Михаила Булгакова и писателей-одесситов Ильи Ильфа и Юрия Олеши. Старший брат Евгения Петрова.
Из иллюминатора выглядывают Константин Паустовский со своей книгой «Колхида» под мышкой, не замечающий сценку с Всеволодом Ивановым и Сейфуллиной, и Валентин Катаев с корабликом на ниточке. В стихотворном фельетоне под карикатурой Паустовский описывается вполне нейтрально: «А Паустовский, как Язон, / К новейшей устремясь Колхиде, / Сверлит очами горизонт, / Беды товарища не видя». Маленький парусник успешного писателя Валентина Катаева вызывает в памяти читателя его роман «Белеет парус одинокий», по мнению Алексея Толстого — «прелестный прозрачный роман», принадлежащий к наиболее выдающимся «высокохудожественным и замечательным достижениям в литературе».
32. Леонид Леонов (1899–1994)
Писатель, драматург; автор романов «Барсуки», «Вор» и др.
Писатель Леонид Леонов в стихотворном фельетоне изображается сидящим «в сторонке»: «В сторонке, сидя у воды, / Леонов отыскал следы, / Давно лелея тайный план, / Поездке он недаром рад: / Дороги все — на океан, / Каналы все — в Гослитиздат». Это точное описание его положения на литературном поле первой половины 1937 года: «В чем несчастье многих талантливых людей, и не только одного Всеволода Иванова, — это отчасти относится и к сидящему здесь другу моему, Л. М. Леонову? В том, что то знание жизни, которое было когда-то приобретено своим горбом, когда писались вещи, имевшие неповторимый цвет, вкус и запах действительности, это знание осталось в прошлом. Теперь многие из писателей первого призыва жизнь наблюдают со стороны, а жизнь огромна и идет и идет вперед». В строке «Дороги все — на океан» обыгрывается название нового романа Леонова «Дорога на океан».
33. Илья Сельвинский (1899–1968)
Поэт-конструктивист, драматург, автор поэмы «Улялаевщина» и др.
Предпоследним, на корме литературного корабля, карикатурист изобразил Илью Сельвинского, внимательно изучающего свое отражение. Раскин и Слободской в стихотворном фельетоне поясняют мысль Лиса: «Сельвинский, воду возлюбя, / Обрел в ней самого себя. / Что будет с ним? Гадать не надо. / Ответь же сам, Илья-пророк, / Во сколько тысяч спорных строк / Готовишь ты „Каналиаду“?»
Первые строки являются наглядной иллюстрацией упреков, которые предъявлялись поэту после его выступления на уже упоминавшемся IV пленуме правления Союза советских писателей. В качестве примера приведем отрывок из выступления Петра Павленко: «В сегодняшнем выступлении Сельвинского было как раз много того, за что его и били: чванство и ячество, которые всех нас в нем нервируют, раздражают». Следующие строки фельетона: «Во сколько тысяч спорных строк / Готовишь ты „Каналиаду“?» — поясняют суть конфликта, возникшего на IV пленуме Союза советских писателей. В «Известиях» от 26 февраля 1937 года появилась статья, направленная против Ивана Гронского, в которой содержался следующий пассаж о творчестве Сельвинского: «Только здесь, в „Новом мире“, неутомимый пошляк с гипертрофированным самомнением Илья Сельвинский может публиковать такие возмутительные строки, какие он позволил себе в своей многотысячестрочной „Челюскиниане“. <…> Это не стихи. Это — бесцеремонное издевательство над культурой русского народа и над элементарными моральными принципами советской литературы. И только в „Новом мире“ это может быть напечатано».
В ответной речи, вызвавшей осуждение Ставского, Фадеева, Павленко и других, Сельвинский заявил: «Я заранее знаю, что бы я ни написал, все равно найдутся люди, которые выдернут у меня четыре строчки и оплюют все то, что я делаю».
34. Виктор Шкловский (1893–1984)
Писатель, кино- и литкритик, основоположник формального метода в литературоведении.
Самым последним на корме помещен углубленный в работу Виктор Шкловский, повернутый к зрителю вполоборота: «Он слишком занят — взят подряд / На повесть, очерк и сценарий». Слово «подряд» в стихах Раскина и Слободского, по-видимому, взято из отчета о заключительном заседании общемосковского собрания писателей, напечатанного 10 апреля 1937 года в «Литературной газете»: «Было бы хорошо, если бы Шкловский сумел перекинуть мостик от красивых и принципиальных речей к не менее принципиальной практике. А это далеко не всегда бывает, о чем правильно напомнил в заключительном слове т. В. Ставский, говоривший о чрезмерном пристрастии Шкловского ко всякого рода „литературным подрядам“. Известно, что эти подряды зачастую являются простыми „кормушками“ для некоторых писателей».
35. Борис Пастернак (1890–1960)
Поэт, переводчик, лауреат Нобелевской премии (за роман «Доктор Живаго»).
Борис Пастернак помещен на карикатуре в правом нижнем углу. В стихотворном фельетоне под карикатурой ему посвящен едва ли не самый большой пассаж: «А что за лодка? Что за грешник / Живет в таинственной скворешне? / Засов и волны — верный знак / Того, что это Пастернак. / Его девиз: „Интим, уют“, / А ветер сушит струны лиры./ Увы! для познаванья мира / Он не нашел других кают…»
По-видимому, противопоставление фигуры поэта дружному экипажу остальных советских писателей составляет едва ли не основной сюжет рисунка Лисогорского. Пастернак изображен на утлой лодочке, развернутой в противоположную от большого парохода сторону и соединенной с ним тонким канатом, готовым в любой момент порваться. Рядом с ним из воды высунулась ухмыляющаяся рыба — можно думать, что тут обыгрывается идиома «рыбам на смех».
Напомним, что поэт, начиная еще с дискуссии о формализме весной 1936 года, служил постоянной мишенью для критических нападок. Всю первую половину 1937 года интенсивность травли не ослабевала, и к маю успел сформироваться вполне устойчивый репертуар критических штампов, используемых для разговора о поэте. Часть из них и была реализована Лисом графически, отлившись в образ смешного в своем высокомерии стихотворца, пристроившегося то ли в скворечне, то ли в дачном домике с трубой, неуместно и шатко совмещенном с лодкой без весел. Один из возможных собственно пастернаковских подтекстов этого шаржа — стихотворение «Сложа весла».
Уподобление поэта певчей птице к весне 1937 года приобрело устойчиво отрицательные черты. Особенно это видно в статье с характерным названием «Поэзия борьбы»: «Предатель, правый реставратор капитализма Бухарин с презрением говорил о стихах, где есть большевистские политические лозунги о маршах и агитках, как об изживших себя явлениях. Чижики и дрозды, не писатели, а тюльпаны привлекали внимание Бухарина. Он ориентировал советскую поэзию на творчество камерного, замкнутого в своих переживаниях индивидуалиста, далекого от народной жизни и живой народной речи Б. Пастернака».
«Интим, уют» пастернаковских стихов также неоднократно ставились в вину поэту. Например, в нашумевшей статье Владимира Александрова: «Основная эмоция этой лирики — ощущение уюта (вдвоем нам так хорошо), идиллического покоя, и наименее формально звучит эта лирика там, где она эту эмоцию выражает… Общая жизнь до сих пор не вошла в поэзию Пастернака как основная, органическая тема».
Из той же статьи Александрова мог быть позаимствован карикатуристом замóк с рисунком сердца, пронзенного настоящей стрелой: «Когда-то очень давно (теперь, конечно, он так не думает) Пастернак сравнивал метафору „с тем узорчатым замком, ключ от коего хранит один лишь поэт, да и то в худших случаях (в лучших случаях, ключа, очевидно, вовсе не существует. — В. А.), с замком, сквозь скважину которого разве только подсмотришь за таящейся в stanz’e затворницей (см. Dante ‚De vulgari eloquio‘, игра слов stanza — ‚горница‘ и станс, стихотворная форма)“. — Двери открыты и становится ясным: „подсматривать“-то было не за кем».
Изображение поэта, спрятавшегося в скворечник с трубой, прозрачно намекало не только на творческую замкнутость Пастернака, но еще и на его добровольную бытовую самоизоляцию. В середине 1936 года поэт переселился на дачу в Переделкине, где вокруг него и Бориса Пильняка сформировалось подобие кружка, неподконтрольного Союзу писателей и от этого очень раздражавшего литературное начальство. Так, в агентурном сообщении от 9 января 1937 года, показавшемся Ежову настолько важным, что он переправил его Сталину, констатировалось: «В свете характеризованных выше настроений писателей приобретает особый интерес ряд сообщений, указывающих на то, что Переделкино (подмосковный дачный поселок писателей), в котором живут Вс. Иванов, Б. Пильняк, Б. Пастернак, К. Федин, Л. Сейфуллина и др[угие] видные писатели, становится центром особой писательской общественности, пытающимся быть независимым от Союза совет[ских] писателей».
Возможно, карикатура, помимо других своих назначений, играла роль очередного предупреждения поэту. Стертый до тонкой нити канат, связывающий два корабля, мог в любой момент порваться.
Подготовила Мария Котова
Источники - Котова М., Венявкин И., Лекманов О. Об одной групповой карикатуре на советских писателей. From Medieval Russian Culture to Modernism. Studies in Honor of Ronald Vroon. Frankfurt am Main, 2012 и arzamas.academy
Взято: vakin.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]