Чем отмена крепостного права навредила России

Ровно 160 лет назад Александр II объявил о начале крестьянской реформы. В тот же день, но четырьмя годами ранее, он произнес крылатое: «Если не отменим крепостное право свыше, оно отменится снизу». Почему большинство историков сходятся на том, что давно назревшая реформа только ухудшила положение страны? И насколько корректно называть проводившего ее императора «либералом»?

В российской публицистике распространено отношение к Александру II как к либеральному правителю. На этом сходится большинство, после чего тут же расходится: для одних (как правило, тех самых либералов и части националистов) Александр – это именно Освободитель. Для других (консерваторов) – человек, свободолюбивые реформы которого чуть не завели страну в пропасть. С последним утверждением по факту соглашался его собственный сын – Александр III, пусть и с подачи обер-прокурора Победоносцева.

Дали, мол, народу волю, а он вконец избаловался.

Меж тем Александр II, человек несколько более праздный, чем предполагается российскому императору, от либеральных воззрений был крайне далек. В бытовом плане он вел себя гораздо проще, чем многие его предшественники, но никогда не ставил под сомнение необходимость абсолютизма и «жесткой имперской руки», а править предпочитал в духе монархов прошлого – через своих фаворитов, опекаемых за счет казны.

Большинство его «великих реформ» – действительно масштабных государственных преобразований – имели в своей основе не либеральную идею как таковую, а интересы той самой казны. Практически всё время правления Александра II для России – это эпоха кризиса с восстаниями и полноценными голодными бунтами. «Крестьянская реформа», как выступления, так и бунты подхлестнувшая, была прежде всего попыткой решить экономические проблемы государства.

Конечно, говоря об отмене крепостного права было бы просто подло утверждать, что морально-этическая сторона этого вопроса не была движущей силой – была, причем наши предки зачастую вели себя честнее, чем наши современники. Например, не стеснялись осуждающе называть его именно рабством на самых высоких уровнях, тогда как нынешние консерваторы пытаются подобных сравнений избегать.

Однако экономическая целесообразность такой меры была важнее, поскольку остро ощущалась в режиме «здесь и сейчас», а разговорам о негуманности крепостной системы было более двухсот лет – столько же, сколько самому крепостному праву.

Чтобы проиллюстрировать то, насколько крепостническое хозяйство было неэффективным, проще всего напомнить, что к моменту реформы две трети таких хозяйств были заложены государству вместе с душами – другими словами, убыточны в условиях, когда зерно было главным экспортным товаром страны, да и просто главным товаром.

В принципе, с учетом долговых обязательств помещиков, власть могла с ходу решить крепостной вопрос, переведя лично зависимых крестьян в разряд государственных – прикрепленных к земле, но обладавших несопоставимо большей свободой, чем крепостные. Это стало бы аналогом национализации земель – шага почти социалистического и настолько радикального, что Александр II рисковал бы умереть от табакерки, разделив тем самым судьбу деда – Павла I, человека, значительно ослабившего крепостную зависимость крестьян, дошедшую до апогея во времена Екатерины II.

Поэтому император пошел другим путем, велел искать компромисс с помещиками, а чтобы те не сомневались, что их интересы будут учтены, возложил реализацию реформы на плечи крупных землевладельцев-крепостников. Так, вторым председателем редакционных комиссий, разрабатывавшей проект преобразования, был назначен граф Виктор Панин – категорический противник любых реформ, которого даже Победоносцев критиковал за излишний консерватизм (что сейчас звучит как критика фашизма справа).

То, что было создано в итоге, усугубило положение всех – и императора, и помещиков, и крестьян, и самого государства Российского.

Пытаясь, с одной стороны, оставаться в русле старых порядков и не гневить помещичий класс, с другой – перевести Россию на более производительный уклад экономики, государь-император провалил и основную, и второстепенные задачи.

Впрочем, о том, что «великая цепь» ударила «одним концом по барину, другим по мужику» россияне знают со школьной скамьи, как и основные положения якобы либеральной крестьянской реформы. Сейчас речь идет лишь об ее экономических предпосылках и о том, что прежний порядок тормозил развитие страны и сдерживал ее амбиции.

В период Александра II в России начал зарождаться класс, как скажут впоследствии, национальной буржуазии, при том что дела в экономике в целом, повторимся, шли очень плохо.

Император не жалел денег на своих приближенных и государственный аппарат, проводя при этом довольно агрессивную имперскую политику. При нем Россия активно расширяла пределы, много воевала, подавляла восстания в Польше, Литве и на Кавказе, депортировала черкесов, насильно переводила часть украинцев в православие и русскоязычие. С точки зрения многих соседей России, уже поэтому называть Александра II «либералом» попросту смешно. Но если смотреть на его политику изнутри страны, главным обстоятельством становится другое – всё это требовало от казны огромных затрат, а ее пополнение оставляло желать лучшего.

Единственное, что развивалось в высшей степени активно – это железнодорожное строительство и внешняя торговля, так как император установил беспримерно низкие пошлины. Вчерашние купцы сколачивали огромные капиталы и подпитывали на них коррупцию, то есть становились по сути олигархами. А национальную промышленность, и без того чрезвычайно слабую, такая ситуация попросту губила.

Необходимость собственного производства к тому моменту осознавало уже большинство дворян. Они часто бывали в Европе, как и сам император (на заграничных курортах Александр II провел больше времени, чем любой российский монарх), и резонно видели в промышленной революции спасение государства от нужды. И никак нельзя было отменить тот факт, что Европа пришла к этой промышленной революции через перенаправление рабочих рук с земледелия на фабрики – иного рецепта просто не существовало.

Класс государственных крестьян на роль будущих рабочих вполне годился (и в итоге сгодился), но это оставило бы казну вовсе без средств к существованию. Однако были еще и помещичьи рабы, как не стесняясь сказали бы классики – тот ресурс, который мог быть положен в основу мощной производственной, а не сугубо аграрной экономики.

Битву за этот ресурс выиграли помещики, прописав главные положения реформы в свою пользу: крестьяне по-прежнему были вынуждены работать именно на них, а не на государство и не на самих себя.

Российские крепостные не читали Адама Смита и не имели никакого представления о либерализме, но не менее твердо знали – без собственности свободы не бывает, воля хлебом не накормит.

Реформа оставляла им дома и придомовые хозяйства (а ведь хотели отнять и это), но не оставляла земли – ее еще предстояло выкупить у помещика или взять в аренду, а до выкупа работать, как работали. Причем договор на этот счет заключался не между крестьянином и барином, а между барином и общиной, и понятно, что попытки отдельных лиц «схалявить», например, уйти в город и сменить профессию, общиной жестко пресекались.

Другая мина, подложенная под реформу, это размер обязательных наделов, сильно заниженный в сравнении с имевшимся нормативом по губерниям. Это породило систему «отрезков» – то есть лишних земельных площадей, которые барин забирал себе. На практике такими участками оказывались необходимые для ведения хозяйства территории, например, выход к воде или участок дороги. Не взять эту землю в аренду крестьянин просто не мог, а арендные платежи устанавливались непомерно высокие, тогда как оплата за трудодни, наоборот, мизерная. Помещик оказывался своего рода естественным монополистом, экономическая зависимость от которого была крепче личной.

Первое обстоятельство привело к серии крестьянских бунтов, в рамках одного из которых – Кандиевского – был впервые в России использован красный революционный флаг. Вчерашние крепостные искренне верили в то, что помещики утаили от них истинную, «справедливую» волю царя.

Второе – те самые «отрезки» стали настоящим «жупелом» российской действительности, объектом всеобщей ненависти и базой для смуты на годы вперед, чем с удовольствием воспользовались радикалы и террористы-народовольцы. Их шестое покушение на жизнь императора увенчалось успехом.

Таким образом крестьянская реформа не смогла решить ни одной из задач, которые были поставлены перед ее авторами. Она не сняла проблемы народного недовольства – напротив, лишь распалила его. Она не увеличила производительность труда и не ускорила переход России на рельсы капитализма – промышленности достались лишь ручейки от того трудового ресурса, который должен был быть освобожден в ходе отмены крепостного права.

Впрочем, как считается сейчас, реформа все-таки создала должный задел, который был реализован в консервативную эпоху Александра III, когда промышленность действительно развивалась, а большинство экономических проблем страны удалось решить. В первую очередь благодаря тому, что для государственных крестьян были установлены вполне честные и посильные цены на землю. Наряду с ушедшими в город «дворовыми» – личной прислугой и теми крепостными, хозяева которых поступили в духе справедливости, а не жлобства, они стали основой будущего рабочего класса.

В каком-то смысле это роднит эпоху императора-освободителя с «лихими девяностыми» – периодом дикого рынка, который как бы подготовил экономический рост «нулевых». Это спорная точка зрения, но в ее ракурсе Александр II действительно становится «либералом», тем более что низкие таможенные пошлины и тотальная коррупция тоже были приметой 1990-х

Текст: Дмитрий Бавырин

Источник: hollivizor.ru

уникальные шаблоны и модули для dle