"Мама горела в танке, в экипаж ей определили пленного немца"
---
Про Нину Ильиничну Ширяеву (Бондарь) можно снять захватывающий сериал. В годы Великой Отечественной войны она могла повторить путь прославленных летчиц Марины Расковой, Лидии Литвяк, Евдокии Носаль. Но тяжелое ранение обеих ног закрыло ей путь в авиацию.
Тогда она пересела на танк, в 20 лет став командиром «тридцатьчетверки». Со своей 237-й танковой бригадой сражалась на Курской дуге, освобождала Украину, Польшу и Чехословакию. Четыре раза была ранена, дважды горела в танке. Последний снаряд выпустила на Эльбе.
Накануне 22 июня, скорбной даты, когда 77 лет назад началась Великая Отечественная война, о своей героической маме, командире Т-34, рассказала ее дочь, Галина Петровна Ефанова.
Памятник на Дуклинском перевале.
— Нина Ильинична была из семьи военного?
— Отец у нее был военным, еще с царских времен. Когда мама была маленькой, он служил начальником погранзаставы на реке Уссури на границе с Китаем. Мама вспоминала, как кричала китайским пограничникам на другом берегу: «Соли надо?» Китайцы потом жаловались отцу на «маленькую мадам». Им было обидно, они ведь все тогда ели без соли.
Потом маминого отца перевели служить в Западную Сибирь. Но случилась железнодорожная катастрофа, эшелон, не доехав до Новосибирска, сошел с рельсов. Многие погибли, дед умер в госпитале. Маме тогда было 5 лет. Дальние родственники позвали их с бабушкой в Бийск. Так они и осели в алтайском городке.
— Откуда у вашей мамы такая любовь к авиации?
— В конце 30-х годов по всей стране открывали аэроклубы ОСОАВИАХИМ. Комсомольцев призывали осваивать самолеты. Мама вспоминала, как к ним в школу пришел инструктор из бийского аэроклуба, из класса с ходу записалось восемь человек. А мама была отчаянная, ничего не боялась! Год они изучали устройство мотора, управление самолетом, проходили парашютную подготовку. Потом их выстроили и спросили: «Кто готов совершить первый прыжок?» Мама первой вышла из строя. Они прыгали в Бию, в холодную воду. Их страховали инструкторы на лодках. А вскоре мама стала летать на По-2. Полеты проходили над рекой. Над городом им давали зону облета, она как раз проходила над улицей, где мама тогда жила. Она спускалась пониже и, когда видела свой дом, махала крыльями. Бабушка грозила ей кулаком, а когда мама возвращалась домой, ругала ее: «Чуть трубу нам не снесла!».
— Как и когда Нина Ильинична попала на фронт?
— Уже через три дня после начала войны ей пришла повестка в военкомат. Тех, кто имел удостоверение летчиков, отправили на переподготовку в Омск. А потом перебросили в Подмосковье, в части ПВО, охранять локаторы, расположенные вокруг столицы. Мама осваивала боевой самолет, но полетать на нем ей не пришлось. Во время перегона учебно-тренировочных самолетов УТ-1 их атаковал «Мессершмитт-109». Мама успела заметить лицо фашиста с довольной ухмылкой. Ее самолет загорелся с хвоста. С тяжелым ранением обеих ног маму отправили в госпиталь. Врачи вынесли вердикт: к авиации непригодна. Ей предложили идти в медицинское училище, чтобы потом работать в медсанбате. Она наотрез отказалась. Потом ей предложили стать связисткой, регулировщицей. Но это все было не для нее. Тут ребята из госпиталя сказали: «Идет набор в танковое училище. Поехали с нами!». Они написали патриотическое письмо Сталину. И вскоре их, 16 человек, принял у себя заместитель Ворошилова и дал добро. В сопровождении сотрудника НКВД они поехали на вокзал, а далее — в Саратовское танковое училище.
Нина Ильинична Ширяева (Бондарь).
— Ваша мама стала единственной девушкой-курсанткой?
— Она значилась в списках как Бондарь Н. Из-за украинской фамилии непонятно было, мужчина это или женщина. Отсюда и путаница. Даже при выписке из госпиталя ей написали: Бондарь Николай.
Начальник танкового училища, увидев среди вновь прибывших девушку, хотел ей отказать в приеме. Не женское, мол, это дело. Тогда мама ему резонно ответила: «А летать и гореть в самолете — женское дело?» Пришлось ее определить в курсанты. Указ был подписан Сталиным и Ворошиловым. Маме выделили в казарме угол за занавеской, и весной 1942-го она приступила к занятиям. С особой теплотой она вспоминала командира роты, капитана Шебеко. Он был в возрасте, относился к ней как к дочери, по-отечески. Уделял ей много внимания, но и гонял нещадно. Как только выдавалось свободное время, он учил маму водить танк. Когда она прибыла в часть, большинство командиров не водили танки, а она мастерски управляла машиной, а также метко стреляла. С благодарностью она вспоминала потом наставление капитана Шебеко: если не начнешь стрелять первой, попадут в тебя.
— В 20 лет лейтенант Нина Бондарь стала командиром Т-34. Как отреагировал на это мужской экипаж?
— Сначала скептически — что, мол, она может… Но в первом же бою, когда они вышли на позиции, мама, припав к налобнику триплекса, так умело управляла экипажем и давала целеуказания, что гореть начал сначала один немецкий танк, потом второй… Экипаж потом говорил: «У нас командир — вот такой парень!». Танкисты уважали маму и как могли оберегали. Дисциплина у нее в экипаже была железная. На экстренный случай у мамы хранился спирт. Бывало, офицеры просили ее поделиться спиртным, но всякий раз уходили ни с чем. Она терпеть не могла запах алкоголя. И в экипаже у нее никто не пил.
— На Курской дуге, у деревни Прохоровки, их 2-й танковый батальон 237-й танковой бригады попал в самое пекло. Что Нина Ильинична вспоминала о том сражении?
— Она не любила вспоминать то время. «Тридцатьчетверки» и «тигры» шли тараном друг на друга. Потери были большие. Бывало, они видели наш танк без башни и думали: вот какая их ждет участь... Чувства страха у нее не было, думала, все равно убьют. Когда они выходили на исходную позицию, обнимались и прощались. И дальше — по машинам. Надо было смотреть, думать, стрелять, руководить механиком: назад, правее, левее, прямо… У мамы сменилось много экипажей. Помню, она вспоминала одного белокурого Сережу. Танк их сгорел. Они вернулись, подошли к Т-34, мама чуть задела волосы парня — и он… распался. Ей тогда до того плохо было… Ребята из экипажа ругались: «И зачем тебя туда понесло?»
Рядом с ними шли штрафники из пехоты. В бригаде их берегли, учили идти за броней. В это трудно поверить, но целых полтора года членом маминого экипажа был пленный немец, совсем молодой парень. Он был хороший стрелок, и командование решило его использовать против своих же. Когда маме его определяли в экипаж, она наотрез отказывалась его брать. Но приказ есть приказ. Его звали Рудольф, но его переименовали в Мишку. Стрелял, по рассказам мамы, он действительно хорошо. Постепенно они к нему привыкли. Выяснилось, что брат Мишки антифашист. Спали все вместе, ели из одного котелка, только к рации немца не подпускали. Боясь расправы, он ходил за мамой по пятам. Вместе с экипажем Мишка дошел до Берлина, и в самом конце войны его смертельно ранило. Хотели отправить его в госпиталь, но рана оказалась очень серьезной, он умер у мамы на руках. Похоронили они Мишку по-человечески.
Мама сама была четыре раза ранена, дважды горела в танке. У нее выгорели все волосы, и девять месяцев она не снимала шлемофон.
Уже после войны мы ездили с ней в столицу к ее фронтовой подруге Вере Васильевне. Она была связисткой, воевала с мамой в одной бригаде. Пришли на Троекуровское кладбище, где похоронен ее муж, генерал-лейтенант авиации Николай Леонтьевич Трофимов. И Вера Васильевна, стоя у могилы, обращаясь к сыну, сказала: «Когда умру, тело мое кремируешь и прах захоронишь рядом с Колей». А мама тогда заметила: «А меня сжигать не надо. Я до сих пор помню, как горит человеческое тело».
— На Дуклинском перевале в Чехословакии был установлен советский танк Т-34 с номером машины, на которой воевала Нина Бондарь.
— Это было в сентябре 1944-го. Шла Карпатско-Дуклинская операция. Три танка подняли по скалам на лебедках. Экипажи шли в горы пешком. Немцы не ожидали увидеть на перевале советские грозные машины. Когда командир танковой роты выбыл из строя, мама взяла командование на себя. Бой длился 4 часа. Ее экипаж первым ворвался в город Моравска-Острава. Три танка смогли тогда зачистить сразу пять населенных пунктов. А потом пошли основные силы танковой бригады.
Символ Великой Отечественной войны — легендарная «тридцатьчетверка» (Т‑34).
— Быт танкиста все-таки не для женщины. Как Нине Ильиничне приходилось приспосабливаться на фронте?
— Шли бои, часто они спали под открытым небом. Порой умыться было негде. Все время в промасленных штанах. Мама вспоминала, что ей часто снилась баня. Если рядом был овраг с ручьем или чистое болото, они снимали комбинезоны, топтали их в песке, а потом тщательно полоскали. А сушили так: клали на трансмиссию, заводили мотор, и через пять минут обмундирование было сухое.
И свою «тридцатьчетверку» она по мере возможности всегда чистила, говорила: «Это же наш дом».
— Она не думала взять в экипаж еще одну женщину?
— Однажды к ней подошла одна девушка из бригады с просьбой взять ее в экипаж. Мама поинтересовалась, знает ли она, что такое гусеница? Если ее разобьют, ее нужно поднять, перебросить на катки. А это под силу только трем мужикам. Все вопросы сразу отпали.
— Что Нина Ильинична рассказывала о Параде Победы в июне 1945-го, где ей довелось участвовать?
— Ее экипаж штурмовал Берлин. Победу они встретили в Праге. Последний снаряд выпустили на Эльбе. А вечером маму вызвали в штаб батальона, сказали: на сборы один час, поедете в Москву. Она узнала, что ее отправляют в столицу представлять бригаду на Параде Победы. По приезде их разместили в одной из воинских частей, выдали новое обмундирование. Среди танкистов она была единственной женщиной. Памятуя, что многие бойцы долгое время не были в отпуске, командование решило предоставить тем, кто близко живет, отпуск на 5 дней. Выпросила увольнительную и мама. А когда вышла в коридор, расплакалась. Как до дому на Алтай добраться? В это время по коридору проходил маршал Жуков. Решил помочь «герою Нине Бондарь». Оформил необходимые бумаги. Мама полетела до Новосибирска и обратно на военном самолете. А по возвращении начались ночные тренировки на Красной площади. В темноте они колоннами шли по брусчатке. Выматывались изрядно. Когда начался парад, пошел сильный дождь. По воспоминаниям мамы, она видела только впереди идущую машину и краем глаза трибуну. Глаза застилали слезы, в те минуты она вспомнила всех погибших ребят, кто не дожил до Победы. Когда машины прошли, их пригласили в Кремль на бал и торжественный обед. Маму поразили торты, которые были выполнены в виде Спасской башни.
— Как сложилась ее жизнь после войны?
— В 1946 году мама демобилизовалась, вернулась в родной Бийск. Пошла работать на котельный завод. Заочно окончила теплоэнергетический институт в Томске. А потом встретила моего отца, Петра Федоровича Ширяева. Они с мамой познакомились еще во время войны, на Висле. Когда танки форсировали реку, налетела фашистская авиация. Переправа была нарушена. Мамин танк вместе с экипажем ушел в воду. На помощь пришла наша пехота. Вытащили машину, танкистов обсушили, напоили горячим чаем. Среди спасителей был и папа. Он был связистом. Мама ему приглянулась, и он пообещал найти ее после войны. Она успела только упомянуть, что родом с Алтая. Встретились они только в 1955-м, судьба их все-таки свела вместе. Родители отца переехали в Бийск с Урала. Отец пришел работать на котельный завод машинистом тепловоза. Они сразу узнали друг друга, а вскоре поженились, родили двоих детей и счастливо прожили всю жизнь.
— Мама хранила какие-то памятные вещи, оставшиеся с войны?
— Нет, никаких реликвий у нас дома не было. Только мамины и папины ордена и медали. Мы с братом играли с этими наградами, и никто нас за это не ругал. Потом уже танкисты подарили маме современный шлем. Ее в 1979 году пригласили в танковую часть, повезли на стрельбище. Начали стрелять: один раз промазали, другой. Тогда мама им сказала: «Милые мои, если бы мы так стреляли во время войны, то Гитлер был бы во Владивостоке!». Залезла в танк и с ходу попала во все мишени!
— Ранения сказывались на здоровье Нины Ильиничны?
— У мамы вся голова была в шрамах. Ее мучили головные боли. В ноге остался осколок. Помню, когда мы ездили в Москву, при досмотре в аэропорту ее несколько раз заставляли проходить через рамки. Детекторы показывали наличие металла, который «звенел». Потом мама сообразила, вспомнила про осколок. Так он с ней и остался до самой смерти.
22 июня, день начала войны, навсегда остался в ее памяти. Это был день памяти и скорби. А вот 9 Мая было настоящим праздником. Мы всей семьей отправлялись на праздничные мероприятия. Когда мама уже не ходила, мы возили ее на коляске. До самой старости она сохранила молодой задор. Отважно воевала с собственными болезнями. В 2013-м ее не стало. И теперь в День Победы мы ходим в «Бессмертном полку».
Спасибо
Тогда она пересела на танк, в 20 лет став командиром «тридцатьчетверки». Со своей 237-й танковой бригадой сражалась на Курской дуге, освобождала Украину, Польшу и Чехословакию. Четыре раза была ранена, дважды горела в танке. Последний снаряд выпустила на Эльбе.
Накануне 22 июня, скорбной даты, когда 77 лет назад началась Великая Отечественная война, о своей героической маме, командире Т-34, рассказала ее дочь, Галина Петровна Ефанова.
Памятник на Дуклинском перевале.
— Нина Ильинична была из семьи военного?
— Отец у нее был военным, еще с царских времен. Когда мама была маленькой, он служил начальником погранзаставы на реке Уссури на границе с Китаем. Мама вспоминала, как кричала китайским пограничникам на другом берегу: «Соли надо?» Китайцы потом жаловались отцу на «маленькую мадам». Им было обидно, они ведь все тогда ели без соли.
Потом маминого отца перевели служить в Западную Сибирь. Но случилась железнодорожная катастрофа, эшелон, не доехав до Новосибирска, сошел с рельсов. Многие погибли, дед умер в госпитале. Маме тогда было 5 лет. Дальние родственники позвали их с бабушкой в Бийск. Так они и осели в алтайском городке.
— Откуда у вашей мамы такая любовь к авиации?
— В конце 30-х годов по всей стране открывали аэроклубы ОСОАВИАХИМ. Комсомольцев призывали осваивать самолеты. Мама вспоминала, как к ним в школу пришел инструктор из бийского аэроклуба, из класса с ходу записалось восемь человек. А мама была отчаянная, ничего не боялась! Год они изучали устройство мотора, управление самолетом, проходили парашютную подготовку. Потом их выстроили и спросили: «Кто готов совершить первый прыжок?» Мама первой вышла из строя. Они прыгали в Бию, в холодную воду. Их страховали инструкторы на лодках. А вскоре мама стала летать на По-2. Полеты проходили над рекой. Над городом им давали зону облета, она как раз проходила над улицей, где мама тогда жила. Она спускалась пониже и, когда видела свой дом, махала крыльями. Бабушка грозила ей кулаком, а когда мама возвращалась домой, ругала ее: «Чуть трубу нам не снесла!».
— Как и когда Нина Ильинична попала на фронт?
— Уже через три дня после начала войны ей пришла повестка в военкомат. Тех, кто имел удостоверение летчиков, отправили на переподготовку в Омск. А потом перебросили в Подмосковье, в части ПВО, охранять локаторы, расположенные вокруг столицы. Мама осваивала боевой самолет, но полетать на нем ей не пришлось. Во время перегона учебно-тренировочных самолетов УТ-1 их атаковал «Мессершмитт-109». Мама успела заметить лицо фашиста с довольной ухмылкой. Ее самолет загорелся с хвоста. С тяжелым ранением обеих ног маму отправили в госпиталь. Врачи вынесли вердикт: к авиации непригодна. Ей предложили идти в медицинское училище, чтобы потом работать в медсанбате. Она наотрез отказалась. Потом ей предложили стать связисткой, регулировщицей. Но это все было не для нее. Тут ребята из госпиталя сказали: «Идет набор в танковое училище. Поехали с нами!». Они написали патриотическое письмо Сталину. И вскоре их, 16 человек, принял у себя заместитель Ворошилова и дал добро. В сопровождении сотрудника НКВД они поехали на вокзал, а далее — в Саратовское танковое училище.
Нина Ильинична Ширяева (Бондарь).
— Ваша мама стала единственной девушкой-курсанткой?
— Она значилась в списках как Бондарь Н. Из-за украинской фамилии непонятно было, мужчина это или женщина. Отсюда и путаница. Даже при выписке из госпиталя ей написали: Бондарь Николай.
Начальник танкового училища, увидев среди вновь прибывших девушку, хотел ей отказать в приеме. Не женское, мол, это дело. Тогда мама ему резонно ответила: «А летать и гореть в самолете — женское дело?» Пришлось ее определить в курсанты. Указ был подписан Сталиным и Ворошиловым. Маме выделили в казарме угол за занавеской, и весной 1942-го она приступила к занятиям. С особой теплотой она вспоминала командира роты, капитана Шебеко. Он был в возрасте, относился к ней как к дочери, по-отечески. Уделял ей много внимания, но и гонял нещадно. Как только выдавалось свободное время, он учил маму водить танк. Когда она прибыла в часть, большинство командиров не водили танки, а она мастерски управляла машиной, а также метко стреляла. С благодарностью она вспоминала потом наставление капитана Шебеко: если не начнешь стрелять первой, попадут в тебя.
— В 20 лет лейтенант Нина Бондарь стала командиром Т-34. Как отреагировал на это мужской экипаж?
— Сначала скептически — что, мол, она может… Но в первом же бою, когда они вышли на позиции, мама, припав к налобнику триплекса, так умело управляла экипажем и давала целеуказания, что гореть начал сначала один немецкий танк, потом второй… Экипаж потом говорил: «У нас командир — вот такой парень!». Танкисты уважали маму и как могли оберегали. Дисциплина у нее в экипаже была железная. На экстренный случай у мамы хранился спирт. Бывало, офицеры просили ее поделиться спиртным, но всякий раз уходили ни с чем. Она терпеть не могла запах алкоголя. И в экипаже у нее никто не пил.
— На Курской дуге, у деревни Прохоровки, их 2-й танковый батальон 237-й танковой бригады попал в самое пекло. Что Нина Ильинична вспоминала о том сражении?
— Она не любила вспоминать то время. «Тридцатьчетверки» и «тигры» шли тараном друг на друга. Потери были большие. Бывало, они видели наш танк без башни и думали: вот какая их ждет участь... Чувства страха у нее не было, думала, все равно убьют. Когда они выходили на исходную позицию, обнимались и прощались. И дальше — по машинам. Надо было смотреть, думать, стрелять, руководить механиком: назад, правее, левее, прямо… У мамы сменилось много экипажей. Помню, она вспоминала одного белокурого Сережу. Танк их сгорел. Они вернулись, подошли к Т-34, мама чуть задела волосы парня — и он… распался. Ей тогда до того плохо было… Ребята из экипажа ругались: «И зачем тебя туда понесло?»
Рядом с ними шли штрафники из пехоты. В бригаде их берегли, учили идти за броней. В это трудно поверить, но целых полтора года членом маминого экипажа был пленный немец, совсем молодой парень. Он был хороший стрелок, и командование решило его использовать против своих же. Когда маме его определяли в экипаж, она наотрез отказывалась его брать. Но приказ есть приказ. Его звали Рудольф, но его переименовали в Мишку. Стрелял, по рассказам мамы, он действительно хорошо. Постепенно они к нему привыкли. Выяснилось, что брат Мишки антифашист. Спали все вместе, ели из одного котелка, только к рации немца не подпускали. Боясь расправы, он ходил за мамой по пятам. Вместе с экипажем Мишка дошел до Берлина, и в самом конце войны его смертельно ранило. Хотели отправить его в госпиталь, но рана оказалась очень серьезной, он умер у мамы на руках. Похоронили они Мишку по-человечески.
Мама сама была четыре раза ранена, дважды горела в танке. У нее выгорели все волосы, и девять месяцев она не снимала шлемофон.
Уже после войны мы ездили с ней в столицу к ее фронтовой подруге Вере Васильевне. Она была связисткой, воевала с мамой в одной бригаде. Пришли на Троекуровское кладбище, где похоронен ее муж, генерал-лейтенант авиации Николай Леонтьевич Трофимов. И Вера Васильевна, стоя у могилы, обращаясь к сыну, сказала: «Когда умру, тело мое кремируешь и прах захоронишь рядом с Колей». А мама тогда заметила: «А меня сжигать не надо. Я до сих пор помню, как горит человеческое тело».
— На Дуклинском перевале в Чехословакии был установлен советский танк Т-34 с номером машины, на которой воевала Нина Бондарь.
— Это было в сентябре 1944-го. Шла Карпатско-Дуклинская операция. Три танка подняли по скалам на лебедках. Экипажи шли в горы пешком. Немцы не ожидали увидеть на перевале советские грозные машины. Когда командир танковой роты выбыл из строя, мама взяла командование на себя. Бой длился 4 часа. Ее экипаж первым ворвался в город Моравска-Острава. Три танка смогли тогда зачистить сразу пять населенных пунктов. А потом пошли основные силы танковой бригады.
Символ Великой Отечественной войны — легендарная «тридцатьчетверка» (Т‑34).
— Быт танкиста все-таки не для женщины. Как Нине Ильиничне приходилось приспосабливаться на фронте?
— Шли бои, часто они спали под открытым небом. Порой умыться было негде. Все время в промасленных штанах. Мама вспоминала, что ей часто снилась баня. Если рядом был овраг с ручьем или чистое болото, они снимали комбинезоны, топтали их в песке, а потом тщательно полоскали. А сушили так: клали на трансмиссию, заводили мотор, и через пять минут обмундирование было сухое.
И свою «тридцатьчетверку» она по мере возможности всегда чистила, говорила: «Это же наш дом».
— Она не думала взять в экипаж еще одну женщину?
— Однажды к ней подошла одна девушка из бригады с просьбой взять ее в экипаж. Мама поинтересовалась, знает ли она, что такое гусеница? Если ее разобьют, ее нужно поднять, перебросить на катки. А это под силу только трем мужикам. Все вопросы сразу отпали.
— Что Нина Ильинична рассказывала о Параде Победы в июне 1945-го, где ей довелось участвовать?
— Ее экипаж штурмовал Берлин. Победу они встретили в Праге. Последний снаряд выпустили на Эльбе. А вечером маму вызвали в штаб батальона, сказали: на сборы один час, поедете в Москву. Она узнала, что ее отправляют в столицу представлять бригаду на Параде Победы. По приезде их разместили в одной из воинских частей, выдали новое обмундирование. Среди танкистов она была единственной женщиной. Памятуя, что многие бойцы долгое время не были в отпуске, командование решило предоставить тем, кто близко живет, отпуск на 5 дней. Выпросила увольнительную и мама. А когда вышла в коридор, расплакалась. Как до дому на Алтай добраться? В это время по коридору проходил маршал Жуков. Решил помочь «герою Нине Бондарь». Оформил необходимые бумаги. Мама полетела до Новосибирска и обратно на военном самолете. А по возвращении начались ночные тренировки на Красной площади. В темноте они колоннами шли по брусчатке. Выматывались изрядно. Когда начался парад, пошел сильный дождь. По воспоминаниям мамы, она видела только впереди идущую машину и краем глаза трибуну. Глаза застилали слезы, в те минуты она вспомнила всех погибших ребят, кто не дожил до Победы. Когда машины прошли, их пригласили в Кремль на бал и торжественный обед. Маму поразили торты, которые были выполнены в виде Спасской башни.
— Как сложилась ее жизнь после войны?
— В 1946 году мама демобилизовалась, вернулась в родной Бийск. Пошла работать на котельный завод. Заочно окончила теплоэнергетический институт в Томске. А потом встретила моего отца, Петра Федоровича Ширяева. Они с мамой познакомились еще во время войны, на Висле. Когда танки форсировали реку, налетела фашистская авиация. Переправа была нарушена. Мамин танк вместе с экипажем ушел в воду. На помощь пришла наша пехота. Вытащили машину, танкистов обсушили, напоили горячим чаем. Среди спасителей был и папа. Он был связистом. Мама ему приглянулась, и он пообещал найти ее после войны. Она успела только упомянуть, что родом с Алтая. Встретились они только в 1955-м, судьба их все-таки свела вместе. Родители отца переехали в Бийск с Урала. Отец пришел работать на котельный завод машинистом тепловоза. Они сразу узнали друг друга, а вскоре поженились, родили двоих детей и счастливо прожили всю жизнь.
— Мама хранила какие-то памятные вещи, оставшиеся с войны?
— Нет, никаких реликвий у нас дома не было. Только мамины и папины ордена и медали. Мы с братом играли с этими наградами, и никто нас за это не ругал. Потом уже танкисты подарили маме современный шлем. Ее в 1979 году пригласили в танковую часть, повезли на стрельбище. Начали стрелять: один раз промазали, другой. Тогда мама им сказала: «Милые мои, если бы мы так стреляли во время войны, то Гитлер был бы во Владивостоке!». Залезла в танк и с ходу попала во все мишени!
— Ранения сказывались на здоровье Нины Ильиничны?
— У мамы вся голова была в шрамах. Ее мучили головные боли. В ноге остался осколок. Помню, когда мы ездили в Москву, при досмотре в аэропорту ее несколько раз заставляли проходить через рамки. Детекторы показывали наличие металла, который «звенел». Потом мама сообразила, вспомнила про осколок. Так он с ней и остался до самой смерти.
22 июня, день начала войны, навсегда остался в ее памяти. Это был день памяти и скорби. А вот 9 Мая было настоящим праздником. Мы всей семьей отправлялись на праздничные мероприятия. Когда мама уже не ходила, мы возили ее на коляске. До самой старости она сохранила молодой задор. Отважно воевала с собственными болезнями. В 2013-м ее не стало. И теперь в День Победы мы ходим в «Бессмертном полку».
Спасибо
Источник: zagopod.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]