Как мы потеряли «Мир»: пожар на космической станции, столкновение с грузовиком «Прогресс», разгерметизация
---
20-го февраля 2020-го года исполняется 34 года с момента запуска и ввода в эксплуатацию космической станции «Мир». Станции, которая была обитаема с 13 марта 1986 года по 16 июня 2000 года. И могла быть обитаема ещё, если бы…
Наверняка многие из вас смотрели фильм «Гравитация», который был признан одним из лучших фильмов о космосе в истории мирового кино, но мало кто знает, что на космической станции «Мир» произошли не менее драматичные события.
23 февраля 1997 года на станции «Мир» должен был погибнуть весь международный экипаж – 4 российских космонавта, один немецкий и один американский астронавт. И тогда станцию «Мир» пришлось бы затопить не планово – весной 2001 года, а вынужденно, на 4 года раньше, с мертвым экипажем на борту. Об этой экспедиции до 2006 года принято было молчать, и до сих пор о ней мало что известно, кроме самих космонавтов и руководителей полета, никто не знал подробностей случившегося. В 2006-м, космонавты 23 международной экспедиции согласились рассказать, что же на самом деле происходило на космической станции, заложниками которой они оказались и Первый канал снял отличный документальный фильм об этом — «Некуда бежать. Пожар на космической станции», который сегодня доступен на Youtube, сайт студии Роскосмоса, почему-то выдаёт ошибку. Возможно потому, что там сказали не всю правду или потому, что правда не совсем та.
Пожар потушили, но он имел страшные последствия. Несколько месяцев космонавтам пришлось жить при температуре более +40 С, дышать ядовитыми парами этиленгликоля, а затем спасать станцию от разгерметизации, вызванной столкновением с 10-тонным грузовым кораблем «Прогресс».
И совсем недавно мой друг нашёл версию произошедшего столкновения от американцев (смотреть с 1:18:00), где астронавт Майкл Фоул, непосредственный участник событий, утверждает, что столкновение было результатом не эксперимента по ручной стыковке со станцией, а что самого эксперимента не должно было быть.
Как оказалось для осуществления каждой из стыковок в автоматическом режиме использовался дорогостоящий модуль стоимостью порядка 2 млн долларов, производимый на Украине, и понятное дело, что российское правительство не было радо платить столько денег за каждый раз. Именно по этой причине пришла в голову не совсем удачная идея по проведению эксперимента по ручной стыковке беспилотного грузового корабля «Прогресс». Для управления использовалась удалённая система, по сути джойстик и монитор, транслирующий картинку с «Прогресса» начиная с удаления 5 км от станции, которым управлял находящийся на станции российский космонавт и эта система предназначалась только для нештатных случаев. Со слов Александра Лазуткина (из этого видео), в отличие от слов с фильма, показанного Первым каналом, говорится, что корабль подошёл к станции с очень большой скоростью и был замечен уже тогда, когда находился в 150-180 метрах от станции. В то время, как в версии событий Первого канала приводится совершенно другая информация (низкая скорость сближения и что могли не успеть состыковать до входа в тень) и совершенно другие слова того же Александра Лазуткина (со второй версией вы можете ознакомиться ниже, в ходе статьи).
Тем не менее был ли эксперимент вынужденным или плановым и как было на самом деле — уже не столь важно. Важно то, что героическая работа экипажей 22 и 23 экспедиции позволила сохранить станцию для последующей работы ещё на протяжении 4-х лет. И в этот день, день Рождения станции «Мир» хотелось бы ещё раз вспомнить об этих событиях и людях, которые выжили в них и сумели продлить работу станции настолько, насколько это было возможным.
23 февраля 1997 года. В России отмечают национальный праздник — день защитника отечества, в центре управления полетами поздравлений с Земли по традиции передают на орбиту. У праздничного стола собрались шестеро космонавтов, сразу два экипажа. Экипаж 22 экспедиций Валерий Корзун, Александр Калери и Джерри Линенджер летают на «Мире» уже полгода и через неделю собираются домой. Экипаж 23 экспедиций Василий Циблиев и Александр Лазуткин прилетели всего две недели назад, с ними в качестве гостя на русскую станцию прибыл немецкий космонавт Райнхольд Эвальд, все шестеро только-что пожелали Земле спокойной ночи и начали готовиться к ужину. Но ужинать в этот день не пришлось.
Чистый воздух на орбите вырабатывается из воды, но его хватает только для экипажа из троих человек. Если людей на станции больше, используют воздух привезенный с Земли, точнее не воздух, а кислородные шашки или по-другому генераторы кислорода. Для шестерых человек, чтобы дышать легко, в день надо сжигать не менее трёх шашек.
Александр Лазуткин: прилетел сюда и тут установка по сжиганию вот этой самой шашки, находилась она за панелью, вставил шашку в трубу, все операции сделал, запустил, процесс пошёл, а потом слышу шум, такой нехарактерный, я поворачиваюсь к этой установке, а вокруг жерла пушки надет мешочек со специальным фильтром и меня поразило, что на этом мешочке начинает ткань гореть…
Василий Циблиев: мы готовились к ужину, я собирался завести будильник на завтра, а в это время немец Райнхольд Эвальд говорит: «горим мужики». И я прям глазом вижу, что действительно, вспышки, Саша Лазуткин растерян.
И такой ступор охватил сознание… Затем взяли огнетушитель и начали тушить.
В начале страшно не было. Первая мысль — огнетушитель работает в двух режимах. Пена. Пена покрывает, но так как струя такая сильная, кислородная, эту пену сбрасывает, я переключился на жидкость. Раскаленный метал, естественно много пара, который сразу воспринимается как дым.
Александр Лазуткин: возвращаюсь с огнетушителем и наблюдаю такую картину, сплошная серая
пелена, и на фоне этой серой пелены Валера огнетушителем тушит, в воздухе висит, он был уже в одних шортах, а оттуда ярко малиновое пламя…
Валерий Корзун: во время тушения я прикоснулся пальцем к генератору и получил ожог, небольшой, размером меньше копеечной монеты, такой себе ожог первой степени, волдырь, это было не так критично.
Пожар в космосе это катастрофа и почти всегда смерть. Пожарные на помощь не приедут, гидрантов под рукой нет, от огня и дыма никуда не деться. Даже открыть окно и проветрить помещение не получится — в космосе вакуум, безвоздушное пространство. Пламя от огня бьет прямо в стену станции, а стены на «Мире» из тончайшего алюминия. От открытого космоса космонавтов отделяет всего-навсего полтора миллиметра металла, это тоньше, чем стенки кастрюли. Огонь плавит металл, как масло, ещё пара минут и стенка не выдержит и через дырку в вакуум как вода в воронку стравится весь воздух и тогда от резкого падения давления в венах закипит кровь…
Космонавты пытаются действовать по инструкции и подсчитывать оставшееся время, но именно на этот случай инструкции не предусмотрено, сколько будет времени на спасение вычислить заранее нельзя, остается только гадать. Воздух может стравиться за секунды, а может и за час и всё зависит от величины дырки, которая прогорит в стене станции. По стенам проложены сотни станционных кабелей. Корзун с Цеблиевым замечают, что изоляция на них уже обгорела. От высокой температуры, которая образовывалась вокруг генератора, не прямо в направление струи, а вокруг, оплавились кабели и кабельная сеть и даже оплавились некоторые алюминиевые части панелей, которые окружали этот генератор.
Выход есть и он один, бросать все, кидаться в корабли, срочно отстыковаться от горящей станции и быстрее на Землю. На станции как раз два «Союза», в каждом по 3 места, а значит есть шанс спастись всем шестерым. Космонавты экстренно начинают готовить корабли к спуску, и только тут понимают, что для одного из экипажей путь на Землю закрыт. Один из «Союзов» как раз за очагом пламени и успел нахлебаться ядовитого дыма.
Александр Лазуткин: я залетаю в корабль, открываю люк и вижу что корабль в дыму и наверное я испугался второй раз, я понял что в принципе мы можем погибнуть из-за того, что у нас дыму не куда деваться. Очень захотелось открыть окошко… Нормальная человеческая реакция! И вот когда почувствовал, что окошко то не откроешь, сразу весь мир, который вокруг тебя, сжался до размеров маленькой станции.
Пламя пытаются погасить с помощью огнетушителей, на станции они есть в каждом отсеке. Тушит Валерий Корзун, сейчас он главный на «Мире», остальные летают по соседним отсекам, срывают со стен другие огнетушители и по цепочке передают их Корзуну.
Начали тушить, пар, дым, копоть, фонари использовали — ничего не видно. Пара достаточно много, руку если вытянуть — пол руки не видно. Дышать почти нечем — вся станция в угарном дыму, космонавты уже не различают друг друга на расстоянии метра.
Циблиев отдает приказ всем срочно надеть противогазы. Противогаз на «Мире» специальный, космический, в отличие от обычных они сами вырабатывают кислород для дыхания, их ещё ни разу не использовали по назначению. В таких противогазах гибель от удушья не грозит на ближайшие два часа. Ровно настолько рассчитан их ресурс. И за эти 2 часа надо успеть найти выход.
Сергей Силков (главный оператор связи в ЦУПе 1997 год): это очень сильная всё-таки была психоэмоциональная нагрузка, особенно вот, по моим представлениям, на американского члена экипажа.
Сильнее всех паникует американец Джерри Линенджер, он кричит что надо срочно бежать в корабль и отстыковаться от станции. Валерий Корзун отсылает его в дальний конец станции, где меньше дыма, чтобы хоть как-то отвлечь американского астронавта Корзун даёт ему задание.
Валерий Корзун: так как Джерри был врач, я попросил его чтобы он подготовил такой реанимационный пост, с учетом всех тех медикаментов которые были на борту, которые могут быть полезными при скажем потери сознания от отравления угарным газом или углекислым газом, то есть необходимые средства, кислородные маски и…
С каждой минутой кислород в противогазах убывает. Командиры экипажей Корзун и Циблиев идут на риск, они по очереди на несколько секунд снимают противогазы и делают пару вдохов ядовитого воздуха на пробу, ведь всего через полчаса отравленным воздухом придется дышать всем шестерым, а пока рискуют только командиры. Параллельно Корзун пытается связаться по радио с Землей и получить четкие инструкции по дальнейшим действиям. О том что на станции пожар тут еще не знают, связь с Землёй возможна только когда «Мир» находится над территорией России. А во время пожара станция пролетала над Тихим океаном, один оборот вокруг земного шара «Мир» делает за полтора часа, за это время есть все шансы погибнуть так и не связавшись с Землей. Радиосеанс с ЦУПом длится всего каких-то 10-20 минут. Остальное время космонавты предоставлены сами себе, но сейчас на русской станции летают американцы, поэтому NASA разрешает использовать свои пункты связи, расположенные на территории США.
Василий Циблиев: там эта система плохо работала, не была отлажена, то есть мы говорим — нас могут слышать, а мы их нет. Мы информацию передали, объясняем, что пожар, задымлённость станции такая-то, выключили то-то, все свои действия рассказали. Экипаж под наблюдением, смотрим, друг за другом наблюдаем, все живы здоровы слава Богу и буквально на хвосте сеанса, секунд остаётся 10 ли 15, Серёжа Силков, который был главным оператором, «мужики мы вас поняли, принимаем меры».
Сергей Силков: выходил на связь и Корзун и Циблиев, никакой паники, чёткий абсолютно спокойный доклад. Но конечно элементы эмоций, элементы такого возбуждения были. Действительно выброс адреналина место имел потому что это действительно просто страшно за людей, которые находятся на высоте 400 километров и собственно говоря помочь им, кроме как словами ничем нельзя. Конечно никто не спал, конечно были вызваны все необходимые специалисты, был разработан целый набор рекомендаций.
Два часа пролетели как минута. Кислород в противогазах на исходе. Хотя система очистки воздуха на станции работает на полную мощность дым еще не рассеялся. Корзун с Циблиевым принимают решение несмотря на смертельный риск снять противогазы и попробовать дышать без них. Корзун даёт команду всем снять противогазы, в нос сразу ударил сильный запах гари, дышится с трудом, из-за этого слезятся глаза и першит в горле. Валерий Корзун на всякий случай раздаёт всем респираторы.
Василий Циблиев: вот эта штука оказалась самая удачная, потому что вот эта была, так называемая маска, в ней столько ниточек и мы в ней ночь после пожара ночевали, так чуть не позадыхались от CO2 внутри.
Сергей Силков: в первом сеансе связи они вышли и доложили о том, что в общем то все нормально, самое главное состав атмосферы — удовлетворительный, доложили о принятых действиях, ну и дальше пошел процесс по выявлению причин. Была сразу создана комиссия.
Василий Циблиев: Изоляция… Ну вы понимаете как она пахнет, этот запах преследовал нас после многие годы, после того, как это всё закончилось.
Вот это залита пеной шашка разрушенная, отломанный кронштейн металлический расплавленный,
штука металлическая стальная оплавилась, вот видите… Не только алюминий плавился, но плавилась и сталь.
Вот это кроншейн на котором ТГК стоял, он перегорел. Пытаясь его отодвинуть, слегка панель отогнули, сломали.
О пожаре на «Мире» жены и дети космонавтов узнают случайно из выпусков новостей, срывают телефон ЦУПа и умоляют руководителей полета разрешить поговорить со своими мужьями, но в ЦУПе повторяют только одно — все нормально, все живы и отказывают в сеансах связи с «Миром».
Людмила Лазуткина (жена космонавта): все сеансы были заняты специалистами и это объективно было необходимо, но хоть бы минутку, или как вы правильно сказали, дали бы нам просто послушать их голоса. Потому что сказать мы ничего не можем, у нас всё нормально, всё хорошо, главное, что у вас всё было хорошо. Но мы их не слышали, мы не знали, картинки на Землю не передавали по телевизору, говорили только комментарии и ничего больше. А нам важно было слышать.
В сеансах связи родственникам и близким отказывают по простой причине — все время на общение с космонавтами отдано специалистам, врачам, инженерам, психологам, их помощь на «Мире» сейчас нужнее. А бесполезное сюсюканье жен и детей пожар не устранит.
Людмила Лазуткина: для нас было важно, что мы их увидели живыми, не ранеными, не перевязанными там никак. У них вообще сложный язык, очень сложные аббревиатуры, непонятные, но было бы по крайней мере слышно что есть голос, живой, какие там эмоции преобладают. Ребята работают или ребята в панике или ребята в страхе.
К утру 24 февраля дым на станции «Мир» рассеялся полностью, дышать стало безопасно, запах гари остался лишь в очаге пожара. С земли космонавтам поступают указания расслабиться и по возможности поспать. ЦУП убеждается, что окончательно работать и жить на станции можно, но о том как дорого стоил этот пожар ещё не догадывался никто ни в космосе ни на Земле.
2 марта Корзун, Калери и Эвальд по плану возвращаются на Землю. На «Мире» остаются Циблиев, Лазуткин и Линенджер.
Валерий Корзун: у нас было ощущение того, что мы что-то не доделали и ребята оставались на такой не совсем скажем так благополучной станции.
И почти сразу полет 23 экспедиции снова под угрозой, со дня на день экипажу нечем будет дышать, на этот раз сломалась установка по производству кислорода «Электрон» на станции это жизненно важная вещь. «Электрон» разлагает обычную воду на кислород и водород. Кислородом дышат, водород стравливают за борт.
Василий Циблиев: вот видите какая это большая и сложная система, она требует постоянного контроля и обслуживания. Чем у нас товарищ первый борт-инженер занимается, но не всегда может работать эта система…
На станции есть две такие установки, вторая на случай если сломается первая. Космонавты запускают её, но и она ломается через день. Один выход всё-таки есть, но уж слишком рискованный, снова начать использовать кислородные шашки. На Земле идею космонавтов наотрез отвергают — не хватает ещё одного пожара. Ведь в ЦУПе до сих пор не знают причины по которой 23 февраля на «Мире» загорелась шашка, но космонавтам от этого не легче, воздух на станции может появиться только в одном случае — если снова использовать эти самые шашки. По приказу на Земле жгут около сотни кислородных шашек, в них даже засовывают тряпки, бумагу и другие горючие предметы, может космонавты случайно что-то положили в установку и это послужило причиной пожара. Но ни одна из шашек на Земле не вспыхивает.
Специалисты констатируют, пожар возник из-за единичного дефекта, шашки не опасны. ЦУП даёт космонавтам добро. Только теперь при зажигании космонавт держит наготове огнетушитель, мало ли что.
Василий Циблиев: а чё боятся, жить то надо как-то было, понимаешь, что из многих сотен тысяч их срабатывания это впервые произошло.
Раз есть воздух то можно жить, но космонавтов начинает беспокоить температура внутри станции, она медленно но неуклонно растет, вроде бы всего ничего, по 3 градуса в сутки, но через четыре дня в главном модуле «Мира» становится как в пустыне +40, а в некоторых других отсеках до +48 при максимально допустимом +28 и причина этого принудительного курорта пока непонятна. Вентиляторы уже не спасают, они лишь гонят душный горячий воздух, к тому же на всей станции сильная влажность. Круглые сутки космонавты как в турецкой бане, только выйти на свежий воздух некуда.
Александр Лазуткин: высокая степень влажности приводила к тому, что выпал конденсат и этого конденсата было очень много — целые ящики аппаратуры стояли в воде. Я тогда ещё удивлялся и говорил, что вот в школе учат, что вода… Все электроприборы должны стоять в сухом месте, а тут под водой стоит и работает!
Базовый блок — основной модуль станции, здесь пульты управления, кухня, холодильники с продуктами, запасы воды, тренажеры, каюта для сна. Именно здесь приходится работать и жить большую часть времени. И именно здесь жарче всего. Но пока космонавты нашли только один способ борьбы с жарой — разделись практически до гола. Работают в одних трусах.
Василий Циблиев: почему в этой влажности было сложно? Вода или пот покрывает тело тонким слоем — миллиметровым, его вроде смахнул рукой из глаз, он опять же через несколько минут наползает. Это сложно, он не стекает, он по телу распростаняется или ложится равномерно. Такое ощущение, что ты всё время в каком-то гидрокостюме находишься.
Александр Лазуткин: у нас есть туалет, который начинал неправильно работать, это и смех и грех, смех сквозь слезы, да нет, не в обратную сторону! Он включался и выключался когда ему нужно было, а не когда нужно человеку нужно было, автоматика выдавала сигнал.
Если на улице холодно в квартире включают обогреватель, если жара — открывают форточку или включают кондиционер. В космосе жара и холод вещи несовместимые, снаружи солнце нагревает корпус «Мира» до плюс ста тридцати градусов, в тени он охлаждается до минус 120, но внутри всегда должно быть максимум 28 и минимум 20 градусов тепла. По расчетам врачей эта температура единственно возможная для полугодового полета. Космонавты живут как бы внутри кондиционера, если становится холодно на «Мире» есть электрические нагреватели, если жарко — включают систему охлаждения.
На станции она особая — по стенам всех модулей «Мира» протянуты тонкие трубки, по ним бежит охлаждающая жидкость — этиленгликоль и он начинает протекать…
Только где пока непонятно, первыми о протечке узнали на Земле по сработавшим на «Мире» датчикам. ЦУП сразу передал на орбиту приказ перекрыть трубы и искать в них дырки. Вытекающий этиленгликоль невидим и токсичен и можно серьезно отравиться. Цеблиев и Лазуткин ищут протечки по 6 часов в день, просматривают каждую трубочку миллиметр за миллиметром, а таких труб на «Мире» километры и все спрятано под обшивкой на которой закреплены сотни предметов — оборудование и запчасти, инструкции, коробки с инструментами.
Александр Лазуткин: нам запланировали работу там, прозвонить один электроразъем, запланировали полчаса на работу, на него потратили 5 часов и при этом слышали раздражение самого специалиста, который говорит «ну они что не могут это сделать?», а ты понимаешь, что для того чтоб тебе этот разъем прозвонить, тебе надо оборудование снять, его нужно где-то закрепить, прежде чем открыть доступ к этому прибору к этому разъему. А потом оказывается, что специалист послушал и говорит, вы знаете, а я забыл там нужно еще один было прозвонить…
Ремонтом занимаются Циблиев и Лазуткин, американец Джерри Линенджер не в счет. По контракту между NASA и российским космическим агентством астронавт не должен вмешиваться в технический ремонт станции, у него своя программа — проводить эксперименты в небольшой оранжерее, фотографировать Землю, проводить медицинские опыты. Такая обособленность американца не очень нравится русским.
Александр Лазуткин: Джерри планировал работу по американский программе, то есть выполнял эксперименты, фотографировал Землю, в общем занимался той настоящей работой космонавтов, как должен был. А мы здесь вроде бы, как бригада МЧС, сантехники пришли.
Протечку вытекающего ядовитого этиленгликоля можно обнаружить только глазами. Это бесцветная жидкость не имеющая запаха. На Земле торопят и не понимают почему космонавты так медленно ищут.
Александр Лазуткин: вот надо планировать работу, мы выполняем, мы вкладываем все вои силы, нет даже мысли о том чтобы сачковать, всё равно Земля не видит… Но мы тем не менее выкладывались на все 100 процентов, а нам после этого там кто-то говорит, что вы сачкуете там… И когда это скажут раз, два, три — естественно оно накапливается, раздражение…
Ростислав Богдашевский (психолог ЦПК им. Ю. А. Гагарина, доктор медицинских наук, полковник запаса): и вот эта реакция естественно шла на Землю, Земля большая — разберется.
Количество углекислого газа в атмосфере зашкаливает, медленно и верно организм отравляется углекислотой и можно не заметить ту границу, которая отделяет жизнь от смерти.
Василий Циблиев: углекислота воспринимается как боль в голове, когда она начинает зашкаливать, начинают виски с начала давить, потом затылок.
Александр Лазуткин: занятия физкультурой на станции это как святая святых, для того чтобы спуститься на Землю после длительного полета, нужно каждый день заниматься физкультурой, а тут нам говорят — «ребята, нельзя». Почему нельзя? Потому что занимаясь физкультурой мы больше вдыхаем кислорода и больше выдыхаем углекислого газа, а утилизировать его наши средства ограничены. Поэтому говорят так: «реже дышим, вообще не занимаемся физкультурой».
К головным болям добавляется раздражение глаз, зуд кожи, тяжелое дыхание. Всё это — сказываются невидимые пары вытекающего из труб этиленгликоля, безопасная концентрация его паров — 20 миллиграммов на кубометр воздуха, а по подсчетам Земли из труб уже вытекло несколько литров.
Василий Циблиев: это одышка постоянно практически, тяжело дышать, потому что через легкие все пропускается.
Александр Лазуткин: у меня глаза опухли, причём опухли ни с того ни с сего, ну мне то не страшно было, я на себя в зеркало не смотрел, а вот Василий, командир мой, он отвечает за безопасность всего экипажа, ему пришлось даже на Землю сообщить, чтобы Земля помогла.
Сергей Силков: были такие вот случаи, когда тот же Василий Васильевич говорит, что «ребята вы знаете, я вот сейчас летел в этот соседней модуль, а там капля этиленгликоля размером с ведро и я головой туда мокнулся». Ну конечно сразу же, как по тревоге, специалисты группы медицинского обеспечения, сразу рекомендации.
Ростислав Богдашевский: такой объем, такое количество ремонтно-восстановительных работ было проведено, которых не было никогда не в одной экспедиции.
Условия жизни на станции не только проблема ЦУПа, NASA требует от России либо быстро решить на «Мире» все технические проблемы, либо срочно вернуть своего астронавта на Землю и отменить запуск очередного американского шаттла на «Мир».
6 апреля к «Миру» запускают с Земли грузовой корабль «Прогресс М34», этот корабль был в прямом смысле скорой помощью для станции, он доставил космонавтам необходимое оборудование для ремонта, дополнительные кислородные шашки, запчасти для аппаратуры и свежую воду и впервые за все время экспедиции удача улыбнулась. Циблиев и Лазуткин чудом нашли злополучные трещины из которых тек этиленгликоль.
«И вот трубочка по которой она идёт, ВК29 или ВР29 она называется, вот она пошла, изогнулась снизу, и вот эта капелька на которую я сейчас наеду камерой, вот эта капелька, видите».
Александр Лазуткин: я увидел этот теплоноситель, как он сочится из трубы на совершенно хорошем участке трубы. Он не был ни прогнивший, он был абсолютно без царапин и был покрыт краской и что самое интересное — там было сухое место и все трубопроводы которые там — сухие. Лакированные поверхности блестели и я смотрю на одной из лакированных поверхностей появляется капля, которая растёт растёт растёт и становится большой.
Трещины в трубах не случайность, станция старая, многое из того что здесь находится уже давно отслужило свой срок и трубы в том числе, Циблиеву и Лазуткину ставят новую задачу — отложить научные эксперименты и вынуждено поработать сантехниками, надо отремонтировать старую станцию по максимуму и продлить её пользование.
Космонавты прекрасно понимают, что жертвуют здоровьем и жизнью, но продолжают искать миллиметровые дырки в трубках охлаждения, по всей станции их найдено десятки. К концу апреля основные дыры залатаны и вновь запущена система охлаждения и кондиционер.
Василий Циблиев: температура станции пришла в норму, 27-28 градусов и мы начали замерзать. Всё что было у нас на ноги, на себя, холодно было, организм привыкает быстро.
Александр Лазуткин: нас колотило, холодно было. Я говорю Василий, давай на Землю скажем, что выключить пора, а то уже в крайность впали. А те говорят, да вы что — ещё 32 градуса, а нормальная рабочая температура — 25.
К началу мая на станции найдены и устранены почти все дефекты. Российские специалисты убеждают американцев, что на «Мире» можно жить и работать без угрозы для жизни, но в NASA не верят и очень боятся отправлять на «Мир» своего очередного астронавта — Майкла Фоула. Ему самому предлагают выбрать лететь или нет.
Майкл Фоул: но я следил за этими вопросами достаточно хорошо, я здесь жил в Звёздном городке с семьей, я понял, что будет пуск на шаттле и я тоже понял, что это уже как международная программа, имеющая своё движение уже, инерцию. Поэтому когда я уже слышал, что, а может отменят мой полёт, я думал, что вряд ли.
В начале мая NASA принимает решение отправить на станцию шаттл «Атлантис», он стартует 15 мая. Экипажем из семи человек командует опытный астронавт Чарльз Прекорт. Ему помогает пилот Айлин Коллинз, в экипаже Майкл Фоул, Карлос Норьега, Эдвард Лу, француз Жан-Франсуа Клервуа и россиянка Елена Кондакова.
Через двое суток челнок причаливает к станции.
Майкл Фоул: и когда мы приближались к станции я помню как красиво она выглядела на чёрном фоне, потому что всегда так подходит шаттл, снизу вверх, чтоб станцию было видно и солнце освещало её. Я помню, что Кондакова мне сказала «Ну Майкл, ты грустишь? Мне кажется, что ты печально смотришь на станцию». Нет Елена, я просто думаю, как это будет 5 месяцев пожить там.
Среди грузов челнока новая установка для получения кислорода и большой запас чистой воды. Джерри Линенджер с радостью сдает дела Майклу Фоулу и перебирается на шаттл. После пятидневного совместного полета «Атлантис» улетает на Землю. Фоул остается на «Мире» вместе с Циблиевым и Лазуткиным и в отличии от Линенджера идеально вписывается в экипаж, несмотря на запрещающие инструкции он помогает русским во всем.
Ростислав Богдашевский: несмотря на то, что в общем то это люди одного психического типа, экипаж воспринимал Линенджера и Фоула как абсолютно разных людей.
Жизнь входит в обычный режим — работа, отдых, опять работа. Для семей космонавтов ЦУП наконец-то организует телесеанс.
Людмила Лазуткина: это всегда очень приятный такой сеанс, после него очень много эмоций, слез, дети плачут, жены радуются, что-то они увидели, по крайне мере в глазах блеск какой-то, и ребята говорили что это серьезная поддержка, это хорошо.
Через месяц на станции планируется эксперимент — ручная стыковка с грузовым кораблём «Прогресс М34», но самый обычный эксперимент (по словам Роскосмоса), завершится самой серьезной аварией за всё время полёта станции «Мир».
25 июня в 12:18 центре управления полетом заревела аварийная сирена — разгерметизация. Это самое страшное, что может случиться на космической станции. Это хуже пожара, жары, нехватки воды вместе взятых. Это значит в стене станций пробоина и из неё уходит воздух. На земле шок, в ситуации пытаются разобраться директор программы «Мир — NASA» Валерий Рюмин и руководитель полетом Владимир Соловьев, оба уже летавшие космонавты. И самый главный вопрос на Земле — как спасти экипаж?
Сергей Силков: ощущения конечно — страшно, от невозможности помочь человеку, подсказать. Вот в таких ситуациях, таких операциях, как ручное причаливание, всё зависит только от одного человека, человека который управляет движением челнока, который там открывает закрывает люки, выключает там вентиляцию и так далее.
В этот день 25 июня был «самый обычный эксперимент», космонавты отрабатывали ручную стыковку корабля «Прогресс» и станции «Мир». Это нужно на тот случай, если на беспилотном корабле вдруг откажет автоматика. Для эксперимента космонавты собирают на станции специальный пульт управления и ставят монитор. На мониторе видят картинку с телекамеры грузового корабля. Ощущение как будто сам сидишь в корабле и управляешь им. Сначала сближение корабля и станции идёт медленно, по расчётам должно быстрее, но Цеблиев выполняет всё в точности, как требует программа.
Александр Лазуткин: нам говорят он будет сближаться со скоростью 5 метров в секунду, а тут меньше. Василий ещё тогда сказал, как бы тут успеть до входа в тень состыковаться, то есть если так будем сближаться, то не успеем.
Экипажу заранее сообщили в какой момент и в какой иллюминатор будет видно «грузовик». За появлением корабля внимательно наблюдает Лазуткин, но в нужном месте и в нужный час грузовика почему-то нет.
Александр Лазуткин: было страшно, такое ощущение что кто-то к тебе идёт, совершенно неуправляемый и ты понимаешь, что идёт к тебе и куда ударится — Бог его знает.
Скорость сближения грузовика со станцией увеличивается, Циблиев прекрасно это видит по картинке с телекамеры и начинает тормозить корабль.
Василий Циблиев: сразу двигатель на торможение, оно видно что не помогает, грузовик как бы наполовину управляемый, это сравни примерно, чтобы долго не рассказывать, вы едете по льду, начали поворачивать руль и затормозили. Вас куда понесёт?
Александр Лазуткин: когда я понял, что корабль идёт уже на станцию и создалась такая критическая опасная ситуация, я сказал Майклу — Майкл в корабль.
Майкл Фоул: быстро в корабль и я понял, что он так быстро и с приказом сказал это, что оу, плохо…
Александр Лазуткин: Василий говорил «так, проходим проходим проходим». Майкл пролетает мимо нас и задевает руку Василия, рука соскакивает с ручки управления. Василий говорит «эх», а через секунду удар.
6-тонный корабль врезается в модуль «Спектр» со скоростью 10 километров в час, смяты 1 из 4 солнечных батарей корабля, пробит корпус станции, через него наружу уходит воздух. Такое уже было в космосе в семьдесят первом году. Через крошечную пробоину, размером с горошину, воздух вышел из корабля «Союз 11» всего за одну минуту. Погибли космонавты Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев. Станция «Мир» в 40 раз больше корабля «Союз», поэтому у экипажа еще есть шанс на спасение.
Александр Лазуткин: удар прошёл, станция затряслась, потом тишина, я думаю почему ничего не срабатывает и тут же заработала аварийная сирена.
Василий Циблиев: ну качнуло хорошо, сразу заморгали все лампочки, заработала аварийная сигнализация «разгерметизация», падение давления и пошло… Так скажем колонна пожарных машин не шумит, как это всё было на станции.
Майкл Фоул: я слышу звук какого-то столкновения, да? И там вокруг меня, я не сам, я просто плавал, сама станция как-то двигалась и я слышал — плохо и думал может быть сейчас взрывается сама станция…
Василий Циблиев остается на посту управления, он не сводит глаз с датчика давления. Стрелка неумолимо тянется к критической отметке, в этот момент появляется связь с Землей. Циблиев сразу докладывает в ЦУП — торможения не было, грузовик увести не смог, он попал в модуль «Спектр», повредил батарею, горит разгерметизация. Земля даёт указание срочно открыть баллоны с аварийным запасом кислорода. Циблиев бросает наушники и кидается выполнять задание.
Александр Лазуткин: я пролетаю здесь за каким-то очередным инструментом и мимо этих наушников и я слышу голос руководителя полета, «ребята где вы, выйдите на связь». Я пролетаю и думаю, да кому нужна эта связь, вот такая фраза просвистела, мне люк закрывать, сейчас я думаю на связь выходить… Ну это без какого-то ехидства, такие чувства были, думаю, успею…
Уже потом специалисты вычислили, дырка была величиной примерно три квадратных сантиметра — сегодняшняя рублевая монета, при такой пробоине давление упадет через 29 минут, космонавты потеряют сознание, помочь им не сможет уже никто.
Александр Лазуткин: как-то так случилось, в первый момент я влетел в корабль чтобы подготовить его к срочному спуску и я увидел что Майкл уже в корабле. И он, корабль же маленкий по объему, ушел в самый дальний угол и как-то съежился так, и я подумал — правильно сделал, потому что он понимает, что если сейчас мы еще туда заскочим.
Василий Циблиев: по ушам давил очень прилично, можно было кричать друг другу в ухо и не слышать. Очень прилично падало давление.
Александр Лазуткин: я залетел в этот модуль и слышу знакомый шум вентиляции, а в одном месте уже другой, еще посмотрел на это место, это как раз был то место куда ударился грузовой корабль. Думаю, ага, свистит.
Лазуткин уверен — пробоина в модуле «Спектр», Циблиев моментально сообщает об этом на Землю, ответ снизу — пробуйте задраить люк в «Спектр», тогда можно спасти остальную часть станции. «Мир» проектировали по принципу подводной лодки, каждый отсек автономен и не зависит от другого, если что-то случится в одном его можно задраить и жить в следующем, но через люк протянуты толстые электрические кабели, что-то вроде удлинителей на земле. Они идут от
солнечных батарей отсека «Спектр», к розеткам в основном отсеке станции. С бешеной скоростью Лазуткин пытается их расстыковать.
Майкл Фоул: я решил сам не мешать ему, не задавать вопросы и просто помогать. И поэтому я начал брать вот эти кабели и я думал, что невозможно, что мы, как получилось, за 6 минут, убрать все эти 18 кабелей. Я уже думал, о слишком мало времени, падает давление, пора уходить, покидать станцию.
Василий Циблиев: это знаете — одна команда, как в одной лодке или мы выгребаем, либо мы все погибаем, другого выхода просто не могло быть.
Майкл Фоул: и мы ставим люк и он присосался. И я говорю «ага, прав он, вообще прав и молодец». И я понял, что мы спасли станцию, я сейчас не домой на Землю. Я буду еще несколько месяцев.
Люк в пробитый модуль закрыт, с момента аварии прошло 14 минут, до точки невозвращения у космонавтов оставалось всего 15 минут, именно эти 15 минут и отделяли их от смерти. Но осталась другая проблема — повреждённая панель перестала давать электричество, а другие были развёрнуты в неправильном направлении.
Александр Лазуткин: мы собрались в другом модуле у иллюминатора и впервые на станции была космическая тишина, вокруг нас была космическая темнота, были звёзды на небе много-много. Мы как раз пролетали недалеко от Антарктиды. Было шикарное полярное сияние, очень красивое и мы видели это шикарное полярное сияние, иногда казалось, что полярное сияние даже входит в станцию. Мы впервые, наверное из землян, увидели, что такое реальный космос.
Майкл Фоул: я помню, как мы, вглядывались в темноту космоса и я сказал Василию «какое прекрасное место», а он ответил, «да, но это был ужасный день».
24 часа станция дрейфовала вокруг Земли без связи и энергии, и команда разработала план по спасению станции. Используя двигатели корабля «Союз» они исправили положение станции и панели вновь были направлены к Солнцу и станция возобновила работу.
Валерий Рюмин (директор программы «Mir — NASA»): сначала конечно был определённый шок, как у нас у всех в центре управления, потому что таких случаев ещё не было никогда.
7 августа 1997 года на «Мир» прилетает новая смена — Анатолий Соловьёв и Павел Виноградов. Неделю идёт передача вахты. 14 августа Василий Циблиев и Александр Лазуткин возвращаются домой. При посадке на землю — новая авария, на «Союзе» не срабатывают двигатели мягкой посадки. Эта система как подушки безопасности в автомобиле, без них посадка космического корабля сравнима с лобовым ударом машины о бетонную стену.
Василий Циблиев: мы приземлились на бок без срабатывания двигателей мягкого приземления, ощущения были такими, что нас убили.
Александр Лазуткин: дыхание сбилось у меня, дышать не могу, нас ударило, положило на бок, вот лежим и Василий спрашивает, как мои дела то, а мы вот лежим на боку вертикально на стеночке, он подо мной, а я над ним, я сказать ничего не могу. Василий голову поднять не может на меня, потому что тяжело, а я только хриплю…
Через 10 минут спасатели вытащили Циблиева и Лазуткина из спускаемого аппарата. В ЦУП доложили — космонавты целы, но очень измотаны, стараются держаться бодро.
Василий Циблиев и Александр Лазуткин мечтали еще слетать в космос, но на очередной медицинской комиссии врачам не понравилось здоровье Циблиева, он ушел из отряда космонавтов, а в 2003 году возглавил центр подготовки космонавтов. Александр Лазуткин уже был назначен в экипаж 14-й экспедиции на МКС, но во время тренировок в США Лазуткину внезапно стало плохо, врачи констатировали непроходимость ряда сердечных сосудов. С таким диагнозом лететь в космос было уже нельзя, здоровье перечеркнуло планы обоих, его хватило бы ещё не на один полет, если бы не пришлось тушить в космосе пожар, жить долгие месяцы в жаре, дышать ядовитыми парами и углекислым газом. Космонавты имели полное право покинуть станцию 23 февраля 1997 года во время пожара, но тогда и «Мир» не летал бы еще целых сорок четыре месяца и на нем не побывали бы еще пять экспедиций — девять российских космонавтов, два американца, француз и словак. Окончательная точка в судьбе станции была поставлена 23 марта 2001 года, «Мир» свели с орбиты, его полет длился 15 лет. Так долго не летала еще ни одна космическая станция.
Александр Лазуткин: я был в центре управления полётами в этот момент и видел, как последний импульс был дан тормозной, и как эта точка на экране исчезла. Ощущения были, как будто человек умер. Не только у меня, у всех людей в округе. Они работали с этой станцией и как будто провожали в последний путь хорошего друга.
Источник: nig.mirtesen.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]