Герой Иван ФЕДОРОВ: «Иду на вы!..»
---
Герой Советского Союза Иван Евграфович Федоров бить фашистов научился еще в небе Испании. Во время Великой Отечественной войны возглавил авиационный штрафполк, который бесстрашно громил лучших немецких асов.
Вспоминая об этом сегодня, смеется: «Их звали «картежниками». Но мы надрали им задницу...»
Иван Евграфович Федоров
Крест фюрера
– Правда, что вы с Гитлером были на короткой ноге?
– Да нет, какая нога... Выпал случай, так чего же не поговорить по душам. Не только я, но и другие летчики пытались что-то сказать немецкому фюреру, выяснить наконец, будет он воевать с нами или все это слухи – бред сивой кобылы. Он смотрел на нас и молчал. Глазенки, помню, красные, как у крысенка, – нездоровые явно. Головой иногда кивал – выражал непонятно чего. Я же не знал, что он вскоре устроит. Убил бы собственным кулаком.
– Где и когда это было?
– На банкете, в Берлине – 18 июня 1941 года.
– Так вы за четыре дня до войны выпивали с Гитлером?
– Я не пью. И не пил никогда. Это надо правильно понимать. Единственный такой вот из летной среды, наверное. Банкет был прощальный, давался в честь нас, советских летчиков. Там и Геринг был, и Риббентроп. Но особенно мне понравился Геббельс, сразу узнал. Обезьяна – в точности как у нас рисовали! Мне потом машина досталась его, трофейная.
– Как вы попали в Берлин?
– Приехали испытывать немецкие самолеты. Вчетвером: летчики Супрун, Стефановский, Викторов и я. Сталин прислал, была у них с Гитлером договоренность: немецкие летчики к нам приезжают и даже учатся в наших летных училищах, мы – к ним. Кстати, ничего предосудительного в этом никто не видел, до 22 июня, разумеется. 62 немецких пилота испытывали нашу технику – новейшую, лучшую. Четверо разбились. Два с половиной месяца изучали наш истребитель И-16, но научиться летать на нем так и не смогли.
– Разве у них не хватало своих самолетов – зачем на наших было летать, да к тому же биться?
– У них «мессеры» были модернизированные. Тогда считалось, что истребитель Me-109 (Bf 109) конструкции Вилли Мессершмидта воплотил в себе все достижения мирового авиастроения.
Приехали на аэродром под Берлином. Стали летать. Гитлер сидел в сторонке, наблюдал за полетами. А я смотрю – стоит маленький самолет. Что это? – спрашиваю у конструктора Мессершмидта. Совершенно уникальная вещь, говорит. Проходит испытания. Летать на этой машине не каждый сможет – нужна серьезная подготовка. Ладно, говорю, заводите, попробуем. Шустрый такой самолетик, скорее гоночный, чем боевой, хотя пара пулеметов на нем имелась. Потом я узнал, что фашисты планировали тайно доставить эту машину в Америку для атаки на знаменитый 102-этажный небоскреб Эмпайр Стейтс Билдинг в Нью-Йорке. Может, это легенда, не знаю. Все-таки немецкие летчики не были камикадзе.
Ну а тогда я сел в самолет. Он не был доведен технически, имел уязвимые места. Но я все равно взлетел и стал выполнять фигуры высшего пилотажа. Сплошным каскадом. Больше ста разных фигур, наверное, показал, в том числе и «замедленную бочку». В то время на подобные фортеля мало кто был способен, только наши пилоты. Гитлер был потрясен.
– Откуда вам известно о потрясении?
– Мне потом Геринг передавал. Он вообще мужик более разговорчивый был. Вручил мне «Железный крест с дубовыми листьями 1-й степени». Сказал, что фюрер велел наградить.
Побег на фронт
– Когда началась Великая Отечественная, я работал в Горьком, был испытателем на авиационном заводе №21 в КБ Лавочкина. Конечно, сразу же написал кучу рапортов: кто, если не я, должен был сражаться с фашистами? Я же их знал как облупленных! Но тут началось: нужен в тылу, нельзя рисковать, опытные образцы испытывать некому. Не хотели меня отпускать на войну, пришлось самовольничать. Но я больше не мог оставаться в тылу. Война уже шла целый год, а немец все пер как заведенный. Мои друзья сражались, гибли. Супруна сбили в самом начале войны – я-то чем хуже?! ..
– Так вы убежали на фронт?
– Улетел. У меня был готовый к выпуску самолет ЛаГГ-3 с новым вооружением – 20-миллиметровыми синхронизированными пушками. Получил задание отстреляться на полигоне. Очередь дал по щиту – бурун поднялся аж с дом двухэтажный. Такого мощного огня на наших истребителях еще не было. Ну, думаю, чем щиты изводить, лучше на немцах провести дальнейшие эксперименты. Хватит писать рапорта, пора когда-то и действовать!.. Лечу над Окой, и вот такая мысль завелась в голове. Да так обжигает, что сил не стало дальше терпеть. Вижу, мост через Оку. Ага, думаю, самое время попрощаться красиво. Сделал подряд три «мертвых петли» с пролетом под мостом. По радио передал: ждите, если уцелею, вернусь после войны.
– Вас не могли расстрелять за такие фокусы?
– Запросто. Но сначала меня нужно было поймать. Лечу: карты нет, горючего впритык. Добрался до Монино, сел. Подруливаю к бензозаправщику, выскакиваю: заправь-ка, служивый. Солдат смотрит на меня испуганными глазами. У меня же на голове испанский берет, куртка кожаная без знаков различия... Не могу, говорит, без приказа никого заправлять, а вдруг ты... шпион? Я приговора не стал дожидаться, достал пистолет. Он хоть и ржавый, без патронов, но вид у меня убедительней стал. Свою чушку я, как правило, для устрашения применял, в основном в ресторанах... Стали заправляться. Вдруг вижу: в нашу сторону «фордик» пылит. Ясно, что по мою душу. Все, кричу, хватит, спасибо. Расписался в получении горючего – и по газам. Взлетел. А дальше-то куда? Решил воспользоваться «компасом Кагановича» – двинул вдоль железной дороги. Гляжу по сторонам, высматриваю аэродромы. Возле Клина, вижу, сидят бомбардировщики. Несколько дальше, еще ближе к фронту – штурмовики. Нет, думаю, это не мое. Наконец попался большой аэродром, на берегу Оки. Там и те, и другие, но главное – истребители! Людей много и церковь живописная. Лучшего места для демонстрации фигур высшего пилотажа трудно сыскать. Тряхнул стариной – надо же было предъявить людям «визитную карточку». На последних каплях горючего сел. Смотрю – «кадиллак» едет. Машина редкая, такими американский президент Рузвельт наградил наших летчиков после знаменитого перелета Москва – Северный полюс – Сан-Джасинто. Значит, соображаю, угодил я прямехонько в 3-ю воздушную армию. Отлично. Я знал, что ею командует «летчик №1» страны – Громов Михал Михалыч. Он меня хорошо знал. Увидел, заулыбался. Поближе подошел и кулаком по солнечному сплетению бац – такая у него привычка была друзей приветствовать. «Не ожидал, – говорит, – что пожалуешь. Надолго?» Я сказал, что хочу бить врага – до Победы! Громов одобрил мой настрой. Назначил старшим инспектором по технике пилотирования.
– Конструктора Лавочкина, видимо, это не очень обрадовало. Он не потребовал вашего возвращения и наказания за хулиганство и самовольство?
– Руководство завода объявило меня дезертиром. Дело могло принять серьезный оборот, но Громов все уладил. А мне сказал: «Если бы ты с фронта удрал, тогда судили бы, а ты же на фронт...»
Жена завлекала и убивала
– Устав Красной армии позволял воевать вместе с женами?
– То Устав, а то жизнь. Когда мы познакомились, Анечка работала поварихой. Когда поженились – научил ее летать на ПО-2. Предложил Громову: пусть Аня со мной воюет, Родине только на пользу. Он согласился, но просил никому не говорить, что мы законные муж и жена.
– На фронте всем тяжело, а женщине, наверное, особенно?
– Но мы были счастливы. Аня тоже немцев гробила будь здоров! На своем ПО-2 трех «мессеров» довела до фактического самоубийства.
– Быть не может!
– Да, с нами не шути. Первый наивный «мессер» погнался за ней под Сталинградом. Стала крутиться между вышками на низкой высоте, тот и попался. В одну из башен трахнулся. Другие случаи схожие – всех на хитрость брала. Использовала преимущества «небесного тихохода». Однажды в сильной дымке Аня снизилась почти до земли, когда за ней шел двухмоторный «мессершмидт», а там лес начинался. Она проскочила – на ПО-2 такие фортели возможны, Чкалов вообще между берез летал. Но ведь правильно говорят: что русскому хорошо, то немцу – смерть! На ПО-2 маленький вираж, а у истребителя скорость большая и разнос огромный. Словом, действовала, как приманка. Немцы завидят, бросаются, как мотыльки на свет. А это для них смертельная гонка.
– Значит, завлекала и убивала?
– Вроде того. Аня у меня красавицей была. Как-то везла генерал-полковника Корнева. Мужик видный, до женщин большой охотник. Всю дорогу мешал пилотировать – заигрывал все. Она же не может осадить генерала, тот и пользовался моментом. Пока трепались, «мессер» подлетел и очередь дал. Разрывная пуля прошила нос генерала и через шею вышла. Мою жену тяжело ранило в живот и ногу. Самолет потерял управление, но Аня сумела его посадить. Произошло это уже в Германии, но их быстро подобрали и доставили к врачам. Жена моя потом 33 с половиной года маялась по разным госпиталям и больницам, пока не умерла. Похоронили на Алабинском кладбище.
– Громов любил хулиганов?
– Подозреваю, что сам таким был – по молодости. Летчику трудно без куража. Хорошему, разумеется. Чкалов, мой друг, тоже был хулиганом. А он, между прочим, считался учеником Михал Михалыча.
– Поэтому в середине августа 1942 года в 3-ю Воздушную армию Громова и стали прибывать летчики, в предписаниях которых значилось: «Направляется в группу истребителей-штрафников»?
– Да иначе и быть не могло. Только Громов мог взять на себя такое: не гробить же летчиков в обычных штрафбатах. От нас одна польза может быть – в воздухе.
– Но в официальной истории ВОВ о «воздушном штрафбате» ни слова.
– На войне происходило много такого, о чем после старались не вспоминать. Вот и про наш штрафбат военные историки помалкивают.
– Теперь-то чего боятся?
– Не знаю... Но штрафбат летчиков, а вернее, штрафполк был создан на Калининском фронте, которым командовал Конев. В 3-й Воздушной армии. По приказу Сталина – как же иначе. Ясно, что это был секретный приказ. Сталин хорошо относился к летчикам. Однако понимал, что мы – не пай-мальчики, с дисциплиной особо не дружим. Своевольство в порядке вещей, а еще пьянки, драки. Даже дуэли по молодости...
– Так вы угодили в штрафполк?
– Получается... Когда Громов собрал лучших пилотов и предложил каждому по очереди должность командира группы летчиков-штрафников, все как один стали отказываться. Прикажите, говорили, хоть сейчас умереть за Родину – сделаем! Но добровольно в такое дерьмо соваться не хотим. Считали, что это верная «петля», и совсем не геройская. Как же: у штрафников будут самолеты, оружие, боекомплект. Чуть не «по шерсти» им – так сразу в спину начнут стрелять... Люди, как известно, горячие. А если к врагу кто-то перелетит, не дай Бог – с командира сразу башку долой, а позор такой, что и крови не хватит смывать. Отрицать сермяжную правду этих доводов никто не решился. Тогда я встаю и говорю: «Михал Михалыч, разрешите попробовать...» Он вздохнул с облегчением. Это же был приказ самого товарища Сталина – про штрафбат – разве можно было его не исполнить?!.
– Кого определяли в штрафники?
– Со всех фронтов набралось 64 летчика. Люди, признаюсь, не самые худшие – среди них было много нормальных пилотов. Но... всех их осудил трибунал. Поэтому вину «малодостойные защитники» должны были искупать исключительным героизмом в боях.
– Так, чтобы жизни не щадить – ни чужой, ни своей?
– Именно. Воевать в штрафниках нужно было до первой крови. Получил ранение в героической схватке – молодец! Считай, искупил свои грехи – свободен. Звание возвращают и ордена... самое главное, дожить до такого счастья.
Тут не было лейтенантов, капитанов, полковников – всех разжаловали, переодели в солдатские гимнастерки и присвоили звание «рядовой». Мне же вручили огромные полномочия и новый пистолет вместо ржавого. Теперь, как мне сказали, пистолет мог здорово пригодиться. За любое неповиновение я получил право расстреливать своих подчиненных на месте.
– Стреляли?
– В кого – в своих боевых товарищей? Я ни одного взыскания никому за всю войну не вынес. Единственный, наверное, был такой на войне командир.
– Как относились к вам штрафники – любили?
– Ну, я не знаю, любили они меня или не очень. Два раза бросали в воздухе – это любовь?
– Если только до гроба. Расскажите, как дело было.
– Первый же бой. Мне сообщили: в воздухе до 70 истребителей и бомбардировщиков противника. Разогнать, разметать, уничтожить! Это нам, штрафникам, приказ.
– Сколько вас?
– Тогда я смог поднять 18 самолетов. Взлетаем, летим. На подходе к противнику оборачиваюсь, а за мной никого. Бросили. Смылись. Нету!
– Как смылись, куда?
– Домой. Знали, что из такого боя живыми не выйти. Струсили, короче.
– Что же вы?
– Что я? Направил свой самолет в немецкую кучу. Пока там что-то сообразили, шесть бомбардировщиков превратились в факелы. Последний я сбил тараном – выпустил шасси и ударил колесами.
– Сколько раз вы побеждали тараном?
– Шесть. Излюбленный еще с испанской войны мой прием. Я сам все придумал: колесами самолета надо ударить противника по хвосту. С таким повреждением тот уже не жилец.
– Что значило для штрафников ваше наглядное мастерство и реальное мужество?
– Мне и вправду нужно было показать этим ... – ну, тогда я их здорово материл про себя, – какой у них командир. Вот и лез напролом, думал: если ребята меня не поймут, так лучше смерть.
– Командир ранен – герой, подчиненные целы, но трусы – кто виноват?
– Я, конечно. Но тут же все в психике дело – кто кого! Выхожу из санчасти, летчики толпятся, спорят о чем-то. Меня увидели, глаза долу, но я ничего не сказал, усмехнулся только. Не расстреливать же их всех, в самом деле.
– Интересные люди! За что в штрафники попадают такие «орлы»?
– Истории самые разные. Допустим, трое летчиков бросили повара в котел с водой, пытались сварить. За то, что не умел, по их мнению, нормально готовить.
– Получился бульон?
– Ну, если ко мне попали... С кем-то девушка отказалась танцевать, так ее наказали, отправив в «свободный полет» с балкона... Почти у каждого «на счету» красовалось нечто такое. Но в штрафники попадали не только хулиганы. Классный летчик Решетов, например, расстрелял своего ведомого. Тот трижды бросал его в бою, и Решетов не стал дожидаться четвертого раза, прямо в воздухе устроил самосуд. Так ведь за дело!
Из досье:
Летчик-испытатель 1-го класса, полковник Иван Евграфович Федоров родился в 1914 году в Харькове. Первый полет совершил на планере в 1929 году. В 1932 году окончил Луганскую военную авиационную школу летчиков. Служил в частях ВВС на различных должностях. Первые воздушные бои выиграл в небе Испании (два – тараном), где заработал кличку «Красный дьявол» и самую неожиданную награду – поцелуй Долорес Ибаррури.
С мая 1940 года – летчик-испытатель авиазавода № 21 (город Горький, ныне Нижний Новгород).
После Испании воевал с японцами на Халхин-Голе, Хасане, активный участник советско-финской и Великой Отечественной войн, сражался в небе Кореи и Вьетнама. В 1942 году командовал уникальной группой летчиков-штрафников, созданной по секретному распоряжению Сталина («воздушный штрафполк»). Во время ВОВ Федоров уничтожил лично 49 и в группе 47 самолетов противника. (Цифры официальные. Сам он считает их заниженными по меньшей мере вдвое. В 1942-1944 годах – командир авиационной дивизии.
После войны продолжил работать летчиком-испытателем в авиационной промышленности СССР (1945-1954 гг.). В ОКБ С.А. Лавочкина выполнял испытательные полеты на опытных реактивных образцах. 26 декабря 1948 года во время испытаний самолета Ла-176 первым в стране достиг скорости звука. Участвовал в «атомной программе» СССР. Всего летал на 297 типах самолетов.
Награжден орденом Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского, четырьмя орденами Великой Отечественной войны первой степени, двумя орденами Великой Отечественной войны второй степени, орденом Красной Звезды, орденом «Лавры Мадрида», другими иностранными орденами и медалями. По мнению некоторых специалистов, И.Е. Федоров – лучший, но до сих пор практически неизвестный советский ас Второй мировой войны. За победы в боях трижды представлялся к званию Героя Советского Союза, но был удостоен этой награды лишь за испытательную работу.
И.Е. Федорову 94 года, проживает в Москве.
Штрафники и картежники
– Летчики все-таки встали на путь исправления?
– Вроде того. Для чего нужны штрафники? Чтобы делать самую опасную на войне работу. Вот и нам Громов поставил задачу: разделаться с немецкими асами, которые называли себя «группой дневных полетов», а мы их – картежниками.
– Что-то такое я видел в кино... У них самолеты еще были размалеваны карточными мастями.
– Брехня все про масти. Никакими картами немцы свои самолеты не пачкали.
– За что же немецких асов прозвали картежниками?
– Так это я их назвал, и прозвище прилепилось. Когда мы фашистов сбивали, если машина не взрывалась и не сгорала, в кабине подбитого находили, как правило, одну или несколько игральных колод. Немцы уважали эту игру, после полетов расслаблялись.
– А вы рисовали на фюзеляже звездочки? Сбитый самолет – звездочка...
– Так мы отмечали свои победы. Немцы на киле ставили черточки. Встречаешься в небе и сразу понимаешь, с кем дело имеешь.
– Случалось так, что от этих полосок рябило в глазах?
– Самым результативным пилотом Второй мировой считается летчик германских ВВС Эрих Хартман. Очень жалею, что мы с ним так и не встретились в небе. Историки утверждают, что у этого, безусловно, талантливого пилота и снайпера за душой 352 воздушные победы.
– Сколько?!
– Вот столько! Хотя мне в это тоже не верится. Ну 150 – это я еще понимаю, а то и 120 – возможно. Больше – нет!
– По себе судите?
– Хартману было едва за двадцать, когда он начал воевать с нами в 1942 году. Не очень успешно, кстати, и начинал... Но дело не в этом – у нас были разные системы учета побед. Немец вернулся из боя и говорит, к примеру: я сбил два самолета. Ему верят. У нас же пилоту не верили на слово. Каждая победа должна была подтверждаться с земли. Пехотинцами, местными жителями, кем-то еще. Господом Богом, наверное... Если нет ни пехотинцев, ни жителей, ни Бога – беда, незачет.
– Чем были опасны картежники?
– Тем, что умели хорошо воевать. Как только наши летчики появлялись на каком-то участке фронта и начинали успешно бить немцев, сразу же эта группа тут как тут. Пилоты опытные, хладнокровные. Перебьют наших лучших пилотов и дальше банкуют. Свободная охота у них. Нас на этих злодеев и сориентировали. Я получил приказ расколошматить картежников так, чтобы духу в небе от них не осталось!
– Страшная задача!
– Для кого? В небе я ничего не боялся. За два месяца с той группой – она состояла из 28 пилотов – мы разделались полностью. Вместе с моим ведомым Андреем Боровых мы завалили и командира группы, полковника фон Берга. Бой как бой, ничего особенного. Для того и дрались, чтобы всех уничтожить. На моем боевом счету это был второй «фон», первого в Испании победил. Правда, барон оказался любимчиком фюрера. Гитлер пообещал тому, кто хоть что-то найдет от Берга – хотя бы платок носовой, подарить двухэтажную виллу с коровой и 20 тысяч рейхсмарок…
– Нашли?
– Что?
– Платок?
– Кое-что получше. После боя мне принесли шпагу, белый маузер и курительную трубку в виде головы Мефистофеля. Глаза и зубы этого черта были покрыты фосфором и светились в темноте. Это были личные вещи фон Берга.
Спасибо
Вспоминая об этом сегодня, смеется: «Их звали «картежниками». Но мы надрали им задницу...»
Иван Евграфович Федоров
Крест фюрера
– Правда, что вы с Гитлером были на короткой ноге?
– Да нет, какая нога... Выпал случай, так чего же не поговорить по душам. Не только я, но и другие летчики пытались что-то сказать немецкому фюреру, выяснить наконец, будет он воевать с нами или все это слухи – бред сивой кобылы. Он смотрел на нас и молчал. Глазенки, помню, красные, как у крысенка, – нездоровые явно. Головой иногда кивал – выражал непонятно чего. Я же не знал, что он вскоре устроит. Убил бы собственным кулаком.
– Где и когда это было?
– На банкете, в Берлине – 18 июня 1941 года.
– Так вы за четыре дня до войны выпивали с Гитлером?
– Я не пью. И не пил никогда. Это надо правильно понимать. Единственный такой вот из летной среды, наверное. Банкет был прощальный, давался в честь нас, советских летчиков. Там и Геринг был, и Риббентроп. Но особенно мне понравился Геббельс, сразу узнал. Обезьяна – в точности как у нас рисовали! Мне потом машина досталась его, трофейная.
– Как вы попали в Берлин?
– Приехали испытывать немецкие самолеты. Вчетвером: летчики Супрун, Стефановский, Викторов и я. Сталин прислал, была у них с Гитлером договоренность: немецкие летчики к нам приезжают и даже учатся в наших летных училищах, мы – к ним. Кстати, ничего предосудительного в этом никто не видел, до 22 июня, разумеется. 62 немецких пилота испытывали нашу технику – новейшую, лучшую. Четверо разбились. Два с половиной месяца изучали наш истребитель И-16, но научиться летать на нем так и не смогли.
– Разве у них не хватало своих самолетов – зачем на наших было летать, да к тому же биться?
– У них «мессеры» были модернизированные. Тогда считалось, что истребитель Me-109 (Bf 109) конструкции Вилли Мессершмидта воплотил в себе все достижения мирового авиастроения.
Приехали на аэродром под Берлином. Стали летать. Гитлер сидел в сторонке, наблюдал за полетами. А я смотрю – стоит маленький самолет. Что это? – спрашиваю у конструктора Мессершмидта. Совершенно уникальная вещь, говорит. Проходит испытания. Летать на этой машине не каждый сможет – нужна серьезная подготовка. Ладно, говорю, заводите, попробуем. Шустрый такой самолетик, скорее гоночный, чем боевой, хотя пара пулеметов на нем имелась. Потом я узнал, что фашисты планировали тайно доставить эту машину в Америку для атаки на знаменитый 102-этажный небоскреб Эмпайр Стейтс Билдинг в Нью-Йорке. Может, это легенда, не знаю. Все-таки немецкие летчики не были камикадзе.
Ну а тогда я сел в самолет. Он не был доведен технически, имел уязвимые места. Но я все равно взлетел и стал выполнять фигуры высшего пилотажа. Сплошным каскадом. Больше ста разных фигур, наверное, показал, в том числе и «замедленную бочку». В то время на подобные фортеля мало кто был способен, только наши пилоты. Гитлер был потрясен.
– Откуда вам известно о потрясении?
– Мне потом Геринг передавал. Он вообще мужик более разговорчивый был. Вручил мне «Железный крест с дубовыми листьями 1-й степени». Сказал, что фюрер велел наградить.
Побег на фронт
– Когда началась Великая Отечественная, я работал в Горьком, был испытателем на авиационном заводе №21 в КБ Лавочкина. Конечно, сразу же написал кучу рапортов: кто, если не я, должен был сражаться с фашистами? Я же их знал как облупленных! Но тут началось: нужен в тылу, нельзя рисковать, опытные образцы испытывать некому. Не хотели меня отпускать на войну, пришлось самовольничать. Но я больше не мог оставаться в тылу. Война уже шла целый год, а немец все пер как заведенный. Мои друзья сражались, гибли. Супруна сбили в самом начале войны – я-то чем хуже?! ..
– Так вы убежали на фронт?
– Улетел. У меня был готовый к выпуску самолет ЛаГГ-3 с новым вооружением – 20-миллиметровыми синхронизированными пушками. Получил задание отстреляться на полигоне. Очередь дал по щиту – бурун поднялся аж с дом двухэтажный. Такого мощного огня на наших истребителях еще не было. Ну, думаю, чем щиты изводить, лучше на немцах провести дальнейшие эксперименты. Хватит писать рапорта, пора когда-то и действовать!.. Лечу над Окой, и вот такая мысль завелась в голове. Да так обжигает, что сил не стало дальше терпеть. Вижу, мост через Оку. Ага, думаю, самое время попрощаться красиво. Сделал подряд три «мертвых петли» с пролетом под мостом. По радио передал: ждите, если уцелею, вернусь после войны.
– Вас не могли расстрелять за такие фокусы?
– Запросто. Но сначала меня нужно было поймать. Лечу: карты нет, горючего впритык. Добрался до Монино, сел. Подруливаю к бензозаправщику, выскакиваю: заправь-ка, служивый. Солдат смотрит на меня испуганными глазами. У меня же на голове испанский берет, куртка кожаная без знаков различия... Не могу, говорит, без приказа никого заправлять, а вдруг ты... шпион? Я приговора не стал дожидаться, достал пистолет. Он хоть и ржавый, без патронов, но вид у меня убедительней стал. Свою чушку я, как правило, для устрашения применял, в основном в ресторанах... Стали заправляться. Вдруг вижу: в нашу сторону «фордик» пылит. Ясно, что по мою душу. Все, кричу, хватит, спасибо. Расписался в получении горючего – и по газам. Взлетел. А дальше-то куда? Решил воспользоваться «компасом Кагановича» – двинул вдоль железной дороги. Гляжу по сторонам, высматриваю аэродромы. Возле Клина, вижу, сидят бомбардировщики. Несколько дальше, еще ближе к фронту – штурмовики. Нет, думаю, это не мое. Наконец попался большой аэродром, на берегу Оки. Там и те, и другие, но главное – истребители! Людей много и церковь живописная. Лучшего места для демонстрации фигур высшего пилотажа трудно сыскать. Тряхнул стариной – надо же было предъявить людям «визитную карточку». На последних каплях горючего сел. Смотрю – «кадиллак» едет. Машина редкая, такими американский президент Рузвельт наградил наших летчиков после знаменитого перелета Москва – Северный полюс – Сан-Джасинто. Значит, соображаю, угодил я прямехонько в 3-ю воздушную армию. Отлично. Я знал, что ею командует «летчик №1» страны – Громов Михал Михалыч. Он меня хорошо знал. Увидел, заулыбался. Поближе подошел и кулаком по солнечному сплетению бац – такая у него привычка была друзей приветствовать. «Не ожидал, – говорит, – что пожалуешь. Надолго?» Я сказал, что хочу бить врага – до Победы! Громов одобрил мой настрой. Назначил старшим инспектором по технике пилотирования.
– Конструктора Лавочкина, видимо, это не очень обрадовало. Он не потребовал вашего возвращения и наказания за хулиганство и самовольство?
– Руководство завода объявило меня дезертиром. Дело могло принять серьезный оборот, но Громов все уладил. А мне сказал: «Если бы ты с фронта удрал, тогда судили бы, а ты же на фронт...»
Жена завлекала и убивала
– Устав Красной армии позволял воевать вместе с женами?
– То Устав, а то жизнь. Когда мы познакомились, Анечка работала поварихой. Когда поженились – научил ее летать на ПО-2. Предложил Громову: пусть Аня со мной воюет, Родине только на пользу. Он согласился, но просил никому не говорить, что мы законные муж и жена.
– На фронте всем тяжело, а женщине, наверное, особенно?
– Но мы были счастливы. Аня тоже немцев гробила будь здоров! На своем ПО-2 трех «мессеров» довела до фактического самоубийства.
– Быть не может!
– Да, с нами не шути. Первый наивный «мессер» погнался за ней под Сталинградом. Стала крутиться между вышками на низкой высоте, тот и попался. В одну из башен трахнулся. Другие случаи схожие – всех на хитрость брала. Использовала преимущества «небесного тихохода». Однажды в сильной дымке Аня снизилась почти до земли, когда за ней шел двухмоторный «мессершмидт», а там лес начинался. Она проскочила – на ПО-2 такие фортели возможны, Чкалов вообще между берез летал. Но ведь правильно говорят: что русскому хорошо, то немцу – смерть! На ПО-2 маленький вираж, а у истребителя скорость большая и разнос огромный. Словом, действовала, как приманка. Немцы завидят, бросаются, как мотыльки на свет. А это для них смертельная гонка.
– Значит, завлекала и убивала?
– Вроде того. Аня у меня красавицей была. Как-то везла генерал-полковника Корнева. Мужик видный, до женщин большой охотник. Всю дорогу мешал пилотировать – заигрывал все. Она же не может осадить генерала, тот и пользовался моментом. Пока трепались, «мессер» подлетел и очередь дал. Разрывная пуля прошила нос генерала и через шею вышла. Мою жену тяжело ранило в живот и ногу. Самолет потерял управление, но Аня сумела его посадить. Произошло это уже в Германии, но их быстро подобрали и доставили к врачам. Жена моя потом 33 с половиной года маялась по разным госпиталям и больницам, пока не умерла. Похоронили на Алабинском кладбище.
– Громов любил хулиганов?
– Подозреваю, что сам таким был – по молодости. Летчику трудно без куража. Хорошему, разумеется. Чкалов, мой друг, тоже был хулиганом. А он, между прочим, считался учеником Михал Михалыча.
– Поэтому в середине августа 1942 года в 3-ю Воздушную армию Громова и стали прибывать летчики, в предписаниях которых значилось: «Направляется в группу истребителей-штрафников»?
– Да иначе и быть не могло. Только Громов мог взять на себя такое: не гробить же летчиков в обычных штрафбатах. От нас одна польза может быть – в воздухе.
– Но в официальной истории ВОВ о «воздушном штрафбате» ни слова.
– На войне происходило много такого, о чем после старались не вспоминать. Вот и про наш штрафбат военные историки помалкивают.
– Теперь-то чего боятся?
– Не знаю... Но штрафбат летчиков, а вернее, штрафполк был создан на Калининском фронте, которым командовал Конев. В 3-й Воздушной армии. По приказу Сталина – как же иначе. Ясно, что это был секретный приказ. Сталин хорошо относился к летчикам. Однако понимал, что мы – не пай-мальчики, с дисциплиной особо не дружим. Своевольство в порядке вещей, а еще пьянки, драки. Даже дуэли по молодости...
– Так вы угодили в штрафполк?
– Получается... Когда Громов собрал лучших пилотов и предложил каждому по очереди должность командира группы летчиков-штрафников, все как один стали отказываться. Прикажите, говорили, хоть сейчас умереть за Родину – сделаем! Но добровольно в такое дерьмо соваться не хотим. Считали, что это верная «петля», и совсем не геройская. Как же: у штрафников будут самолеты, оружие, боекомплект. Чуть не «по шерсти» им – так сразу в спину начнут стрелять... Люди, как известно, горячие. А если к врагу кто-то перелетит, не дай Бог – с командира сразу башку долой, а позор такой, что и крови не хватит смывать. Отрицать сермяжную правду этих доводов никто не решился. Тогда я встаю и говорю: «Михал Михалыч, разрешите попробовать...» Он вздохнул с облегчением. Это же был приказ самого товарища Сталина – про штрафбат – разве можно было его не исполнить?!.
– Кого определяли в штрафники?
– Со всех фронтов набралось 64 летчика. Люди, признаюсь, не самые худшие – среди них было много нормальных пилотов. Но... всех их осудил трибунал. Поэтому вину «малодостойные защитники» должны были искупать исключительным героизмом в боях.
– Так, чтобы жизни не щадить – ни чужой, ни своей?
– Именно. Воевать в штрафниках нужно было до первой крови. Получил ранение в героической схватке – молодец! Считай, искупил свои грехи – свободен. Звание возвращают и ордена... самое главное, дожить до такого счастья.
Тут не было лейтенантов, капитанов, полковников – всех разжаловали, переодели в солдатские гимнастерки и присвоили звание «рядовой». Мне же вручили огромные полномочия и новый пистолет вместо ржавого. Теперь, как мне сказали, пистолет мог здорово пригодиться. За любое неповиновение я получил право расстреливать своих подчиненных на месте.
– Стреляли?
– В кого – в своих боевых товарищей? Я ни одного взыскания никому за всю войну не вынес. Единственный, наверное, был такой на войне командир.
– Как относились к вам штрафники – любили?
– Ну, я не знаю, любили они меня или не очень. Два раза бросали в воздухе – это любовь?
– Если только до гроба. Расскажите, как дело было.
– Первый же бой. Мне сообщили: в воздухе до 70 истребителей и бомбардировщиков противника. Разогнать, разметать, уничтожить! Это нам, штрафникам, приказ.
– Сколько вас?
– Тогда я смог поднять 18 самолетов. Взлетаем, летим. На подходе к противнику оборачиваюсь, а за мной никого. Бросили. Смылись. Нету!
– Как смылись, куда?
– Домой. Знали, что из такого боя живыми не выйти. Струсили, короче.
– Что же вы?
– Что я? Направил свой самолет в немецкую кучу. Пока там что-то сообразили, шесть бомбардировщиков превратились в факелы. Последний я сбил тараном – выпустил шасси и ударил колесами.
– Сколько раз вы побеждали тараном?
– Шесть. Излюбленный еще с испанской войны мой прием. Я сам все придумал: колесами самолета надо ударить противника по хвосту. С таким повреждением тот уже не жилец.
– Что значило для штрафников ваше наглядное мастерство и реальное мужество?
– Мне и вправду нужно было показать этим ... – ну, тогда я их здорово материл про себя, – какой у них командир. Вот и лез напролом, думал: если ребята меня не поймут, так лучше смерть.
– Командир ранен – герой, подчиненные целы, но трусы – кто виноват?
– Я, конечно. Но тут же все в психике дело – кто кого! Выхожу из санчасти, летчики толпятся, спорят о чем-то. Меня увидели, глаза долу, но я ничего не сказал, усмехнулся только. Не расстреливать же их всех, в самом деле.
– Интересные люди! За что в штрафники попадают такие «орлы»?
– Истории самые разные. Допустим, трое летчиков бросили повара в котел с водой, пытались сварить. За то, что не умел, по их мнению, нормально готовить.
– Получился бульон?
– Ну, если ко мне попали... С кем-то девушка отказалась танцевать, так ее наказали, отправив в «свободный полет» с балкона... Почти у каждого «на счету» красовалось нечто такое. Но в штрафники попадали не только хулиганы. Классный летчик Решетов, например, расстрелял своего ведомого. Тот трижды бросал его в бою, и Решетов не стал дожидаться четвертого раза, прямо в воздухе устроил самосуд. Так ведь за дело!
Из досье:
Летчик-испытатель 1-го класса, полковник Иван Евграфович Федоров родился в 1914 году в Харькове. Первый полет совершил на планере в 1929 году. В 1932 году окончил Луганскую военную авиационную школу летчиков. Служил в частях ВВС на различных должностях. Первые воздушные бои выиграл в небе Испании (два – тараном), где заработал кличку «Красный дьявол» и самую неожиданную награду – поцелуй Долорес Ибаррури.
С мая 1940 года – летчик-испытатель авиазавода № 21 (город Горький, ныне Нижний Новгород).
После Испании воевал с японцами на Халхин-Голе, Хасане, активный участник советско-финской и Великой Отечественной войн, сражался в небе Кореи и Вьетнама. В 1942 году командовал уникальной группой летчиков-штрафников, созданной по секретному распоряжению Сталина («воздушный штрафполк»). Во время ВОВ Федоров уничтожил лично 49 и в группе 47 самолетов противника. (Цифры официальные. Сам он считает их заниженными по меньшей мере вдвое. В 1942-1944 годах – командир авиационной дивизии.
После войны продолжил работать летчиком-испытателем в авиационной промышленности СССР (1945-1954 гг.). В ОКБ С.А. Лавочкина выполнял испытательные полеты на опытных реактивных образцах. 26 декабря 1948 года во время испытаний самолета Ла-176 первым в стране достиг скорости звука. Участвовал в «атомной программе» СССР. Всего летал на 297 типах самолетов.
Награжден орденом Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского, четырьмя орденами Великой Отечественной войны первой степени, двумя орденами Великой Отечественной войны второй степени, орденом Красной Звезды, орденом «Лавры Мадрида», другими иностранными орденами и медалями. По мнению некоторых специалистов, И.Е. Федоров – лучший, но до сих пор практически неизвестный советский ас Второй мировой войны. За победы в боях трижды представлялся к званию Героя Советского Союза, но был удостоен этой награды лишь за испытательную работу.
И.Е. Федорову 94 года, проживает в Москве.
Штрафники и картежники
– Летчики все-таки встали на путь исправления?
– Вроде того. Для чего нужны штрафники? Чтобы делать самую опасную на войне работу. Вот и нам Громов поставил задачу: разделаться с немецкими асами, которые называли себя «группой дневных полетов», а мы их – картежниками.
– Что-то такое я видел в кино... У них самолеты еще были размалеваны карточными мастями.
– Брехня все про масти. Никакими картами немцы свои самолеты не пачкали.
– За что же немецких асов прозвали картежниками?
– Так это я их назвал, и прозвище прилепилось. Когда мы фашистов сбивали, если машина не взрывалась и не сгорала, в кабине подбитого находили, как правило, одну или несколько игральных колод. Немцы уважали эту игру, после полетов расслаблялись.
– А вы рисовали на фюзеляже звездочки? Сбитый самолет – звездочка...
– Так мы отмечали свои победы. Немцы на киле ставили черточки. Встречаешься в небе и сразу понимаешь, с кем дело имеешь.
– Случалось так, что от этих полосок рябило в глазах?
– Самым результативным пилотом Второй мировой считается летчик германских ВВС Эрих Хартман. Очень жалею, что мы с ним так и не встретились в небе. Историки утверждают, что у этого, безусловно, талантливого пилота и снайпера за душой 352 воздушные победы.
– Сколько?!
– Вот столько! Хотя мне в это тоже не верится. Ну 150 – это я еще понимаю, а то и 120 – возможно. Больше – нет!
– По себе судите?
– Хартману было едва за двадцать, когда он начал воевать с нами в 1942 году. Не очень успешно, кстати, и начинал... Но дело не в этом – у нас были разные системы учета побед. Немец вернулся из боя и говорит, к примеру: я сбил два самолета. Ему верят. У нас же пилоту не верили на слово. Каждая победа должна была подтверждаться с земли. Пехотинцами, местными жителями, кем-то еще. Господом Богом, наверное... Если нет ни пехотинцев, ни жителей, ни Бога – беда, незачет.
– Чем были опасны картежники?
– Тем, что умели хорошо воевать. Как только наши летчики появлялись на каком-то участке фронта и начинали успешно бить немцев, сразу же эта группа тут как тут. Пилоты опытные, хладнокровные. Перебьют наших лучших пилотов и дальше банкуют. Свободная охота у них. Нас на этих злодеев и сориентировали. Я получил приказ расколошматить картежников так, чтобы духу в небе от них не осталось!
– Страшная задача!
– Для кого? В небе я ничего не боялся. За два месяца с той группой – она состояла из 28 пилотов – мы разделались полностью. Вместе с моим ведомым Андреем Боровых мы завалили и командира группы, полковника фон Берга. Бой как бой, ничего особенного. Для того и дрались, чтобы всех уничтожить. На моем боевом счету это был второй «фон», первого в Испании победил. Правда, барон оказался любимчиком фюрера. Гитлер пообещал тому, кто хоть что-то найдет от Берга – хотя бы платок носовой, подарить двухэтажную виллу с коровой и 20 тысяч рейхсмарок…
– Нашли?
– Что?
– Платок?
– Кое-что получше. После боя мне принесли шпагу, белый маузер и курительную трубку в виде головы Мефистофеля. Глаза и зубы этого черта были покрыты фосфором и светились в темноте. Это были личные вещи фон Берга.
Спасибо
Источник: zagopod.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]