Тайны и легенды первой ссылки Сталина

Эта история началась в Иркутской области, куда в 1903 году был отправлен в ссылку молодой Джугашвили, где он с головой окунулся в среду староверов, которые только официально составляли половину населения. В действительности их количество было многим больше.

Место ссылки Сталина, крошечный городок Новая Уда, в семидесяти верстах от Балаганска и в ста двадцати от ближайшей станции, как и всё общество Российской империи, был разделен на две части: бедняки ютились в хижинах на мысе, окруженном болотами, а те, кто был хоть немного побогаче, – в окрестностях двух купеческих лавок, церкви, деревянного острога и целых пяти кабаков, которые с успехом в те времена заменяли местным жителям библиотеки, школы и дома культуры.

Сталин сделал выбор в пользу бедняков и поселился в “убогом, покосившемся домике” крестьянки Марфы Литвинцевой, где было две комнаты. Одна – кладовая, в которой хранилась пища; во второй, разделенной деревянной перегородкой, вокруг печи жила и спала вся семья. Сталин спал возле стола в кладовой по другую сторону перегородки..

В Новой Уде было нечего делать, кроме как читать, спорить, пьянствовать, распутничать и снова пьянствовать – этим занимались и местные, и ссыльные. В городке стояло целых пять кабаков. Сосо не чуждался такого времяпрепровождения, но на дух не переносил своих собратьев по ссылке, которые, будучи интеллигентами в третьем поколении, принятых в партию пролетариев называли «чем-то вроде сословия плебеев, между тем как интеллигенция играет роль аристократии, сословия патрициев, опекающего плебейские низы от всяких тлетворных влияний извне». (ветеран РСДРП — П. Б. Аксельрод, “замечательную прозорливость” которого отмечал в своей работе “Что делать?” В. И. Ленин)

Для ссыльного Сосо вопрос “Что делать?” не стоял. Конечно же бежать! А вот ответ на вопрос “Как?” ещё предстояло выяснить, для чего Джугашвили сошёлся с местными артельщиками. “Артельные ребята были эти уголовные, но крепкие, основательные и по-своему честные. Как ни странно, но они никогда не опускались до какого-нибудь свинства, вроде доносов…. А вот “политики” – среди них было много сволочей”, – рассказывал Сталин членам Политбюро за обедами в 1940-х.

За крайне скудную информацию о возможностях перемещения по бескрайним холодным просторам приходилось платить здоровьем, а точнее — похмельным токсикозом. Трезвые артельщики были не редкость немногословными и только после многочасовых сидений в кабаках из них можно было вытянуть хоть какую-то полезную информацию — как идти, куда идти и что делать, чтобы добраться до Тифлиса или до Питера и при этом не сгинуть в этой дикой, недружелюбной местности.

Отлёживаясь после одного из таких “интервью”, Джугашвили сквозь тяжёлую дремоту услышал разговор, где он был главным действующим лицом:

— Ну куды ты его трогать! — раздражённо шептала Марфа — не видишь, болеет!…

— Некогда мне тут сидеть, пока он поправится, — отвечал Литвинцевой рокочущий басок, — бечь значит собрался твёрдо?

Последовала пауза, в ходе которой слышно было, как Марфа переставляла горшки и звенела какими-то склянками.

— Скажи ему, чтобы к Еремею боле со своими распросами не приставал, — продолжил после паузы невидимый из-за занавески гость, — ничего толкового он всё равно у артельщиков не разведает, а то, что они ему не расскажут — и гроша ломаного не стоит. Сгинет за понюшку табаку страдалец… А я через неделю с шишкарями обратно буду, тогда и поговорим…

Хлопнула входная дверь, завозилась в сенях Марфа, после чего буквально вплыла, не касаясь пола, в комнату, где спал ссыльный и присела у краешка стола, теребя кончик платка и внимательно изучая лицо грузина…

— Не спишь уже? — осторожно поинтересовалась она, заметив подрагивание ресниц постояльца

— Кто был? — проглатывая колючий комок, застрявший в горле, хрипло спросил ссыльный, открывая глаза

— Та Петро, сродственник, из хожалых людей..

— Что значит “из хожалых”?

— Ну то и значит, что из самоходов, что по своей воле за каменный пояс подались..

— Из бегунов, что ли? — припомнил Сосо знакомое слово из разговоров с артельщиками…

— Не, — Марфа решительно мотнула головой, — Петро наш, правильный — из поморского согласия… Он на все руки мастер — и охотничать, и золотничать, и варначить может. Прознал про твои посиделки с артельщиками и пришел предупредить тебя, чтоб поберёгся…

(Справка: Бегуны или странники — староверы-беспоповцы, выделившиеся из филипповского согласия в XVIII веке по признаку более категорического неприятия мира

Поморское согласие — «Покровская община старообрядцев Древлеправосла́вной помо́рской це́ркви , не признающих священство»)

— А что ему за дело до моей головы, — насупился ссыльный, недовольный, что его задушевные разговоры с местными мужиками, оказывается, уже известны всей тайге

— А ему, мил человек, до всего есть дело, он в этих краях наставничает, и тому, кому посчитает нужным — помогает. Вот и тебя приметил — узнал, что с никонианской семинарии сбежал, с инородцами не якшаешься, в бега подашься скоро, вот и решил помочь-предостеречь от лихой беды. Ну а слушать его или нет — тут только тебе решать. Мы неволить не станем…

— Ладно-ладно, — успокоился революционер, сообразив, что советы местного охотника, “гуляющего” по тайге на сотни вёрст вокруг действительно бесценны, — не сердись, Марфа, ты же понимаешь, я не знаю тут никого, чужой, одним словом…

— Не ведаешь — это знамо дело, — кивнула Марфа, — а вот чужой или свой, это уж тебе решать, мил человек… Петро наказал передать тебе, что не след тебе по кабакам с артельными шастать , а чтобы голову было чем занять — гостинец оставил, — и мотнула головой в сторону плетёного короба с заплечными ремнями, в который можно было бы легко упаковать саму Марфу.

Партийный историки, описывающие первую ссылку Сталина, рассказывали: “Долгими зимними ночами, когда семья Литвинцевых засыпала, Сталин тихо зажигал маленький светильник и подолгу просиживал за книгами…” Однако ни один из них ни разу не привёл список этих книг и ни словом не обмолвился об их содержании… Ну какие могли быть книги у неграмотной крестьянки? Какая могла быть библиотека в “городе пяти кабаков”?

В заплечном коробе Петро находился целый клад для самого привередливого историка-этнографа, где любовно были подобраны книги и рукописи, рассказывающие про русскую историю, которая кардинально отличалась от учебников, написанных придворными учёными и освященных придворным Синодом.

Взять в руки “Поморские ответы”, Джугашвили подвигло любопытство и спортивный интерес. Сами богословские споры его не занимали, но он искренне радовался тому, что староверы лихо расправляются с догматиками РПЦ, которых он с семинарии помнил, как напыщенных, велеречивых, и очень недалеких бюрократов. Симпатию вызвали логичность и лаконичность, с которыми авторы ответов блестяще доказали подложность так называемого «Соборного деяния на еретика арменина на мниха Мартина», приводимого Русской Православной церковью в качестве одного из центральных доказательств истинности и древности «новых обрядов».

Некоторые из риторических вопросов поморов он и сам хотел бы кинуть в лицо зазнайкам из Синода:

— Почему именно староверы, придерживающиеся исконных, древлеправославных обрядов, считаются раскольниками, а не никониане, внедряющие свои догмы только с конца 17 века?

— Почему двоеперстие Андрея Первозванного и Сергия Радонежского не вызывают такого негодования у РПЦ, как двоеперстие современников?

— Что бы сказали эти два святых при виде современной РПЦ? Является ли она тем самым храмом, который строили они сами?

Совсем другие эмоции захлёстывали молодого революционера при чтении 12 статей царевны Софьи, в соответствии с которыми, как писал историк белокриницкого согласия Фёдор Евфимьевич Мельников: “Правительство беспощадно преследовало людей старой веры: повсюду пылали срубы и костры, сжигались сотнями и тысячами невинные жертвы — измученные христиане, вырезали людям старой веры языки за проповедь и просто за исповедание этой веры, рубили им головы, ломали ребра клещами, закапывали живыми в землю по шею, колесовали, четвертовали, выматывали жилы… Тюрьмы, ссыльные монастыри, подземелья и другие каторжные места были переполнены несчастными страдальцами за святую веру древлеправославную. Духовенство и гражданское правительство с дьявольской жестокостью истребляло своих же родных братьев — русских людей — за их верность заветам и преданиям святой Руси и Христовой Церкви. Никому не было пощады: убивали не только мужчин, но и женщин, и даже детей”

Джугашвили невольно прикидывал, что произошло бы с революционным движением в России, если бы царское правительство по отношению к эсерам и эсдекам вело себя также, как по отношению к староверам… Насколько хватило бы его интеллигентных товарищей, если бы их вместо ссылки с содержанием за счёт казны, их колесовали, четвертовали и сжигали живьём… Он даже мотнул головой, отгоняя яркую картину костров, дыб и остальных инструментов приведения непокорных к покорности…

А ведь, несмотря на тотальный геноцид, староверы всё равно сражались. Особенно восхитили Сосо воины — монахи и монастыри, оружейные мастерские которых были известны по всей Европе. Вот тебе и запрет на оружие для духовных лиц. Оказывается не испокон веков и не для всех… Было в отечественной истории и по-другому. И это логично. Пересвет и Ослябя освоили воинское мастерство явно не земные поклоны отбивая.

Были до никоновской реформы на Руси и воины-монахи, и крепости-монастыри, и “полки чернецкие” Сергия Радонежского, получается были совсем не аллегорией… Тогда становится понятно, за счет кого по всей империи 300 лет полыхала самая настоящая гражданская война, которая и сегодня не закончилась, а угасла, как угасает пламя, исчерпав горючий материал, хотя от раскалённых угольев ещё идёт нестерпимый жар.

Целые сутки переваривал Сосо сухие цифры погромов, казней и притеснений староверов, пока не добрался до другой литературы — заботливо подшитых в хронологическом порядке современных записок, писем и дневников наставников, начётчиков, листая которые, молодой революционер насторожился и начал копать уже всерьез, жадно выписывая себе в тетрадь цифры, даты и наименования. Картина открывалась грандиозная.

Старообрядческие организации, не имеющие единого центра управления, весьма пёстрые, никак не связанные и даже конфликтующие друг с другом, тем не менее густой сетью покрывали всю империю, объединённые единой верой в святую Русь и враждебностью по отношению к инородцам, поработившим Отечество и к РПЦ, как к органу оккупационной администрации.

Цифры в два процента староверов, которые переходили из отчёта в отчёт официальной казённой переписи никак и нигде не совпадали с действительностью. Староверов, оказывается, было на порядок больше и организованы они были в начале ХХ века кратно лучше, чем самая многочисленная и боевая революционная организация эсеров.

Перед этим многомиллионным людским океаном, 300 лет живущим фактически в подполье и при этом не растерявшем ни своей веры, ни своих традиций, собственная социал-демократическая партия Сосо выглядела настолько игрушечной и несерьёзной, что революционер недовольно поморщился и отложил рукописи, глубоко и надолго задумавшись.

Теперь Джугашвили уже сам нетерпеливо ждал возвращения Петро, ежедневно забираясь на гору Кит-кай и подолгу всматриваясь вдаль, переваривая прочитанное и гадая, зачем этот суровый таёжный житель вывалил на него всю эту информацию.

Петро пришёл затемно, долго шушукался в сенях с Марфой и вошёл в горницу, когда молодой революционер готов был уже сам выпрыгнуть ему навстречу и только природная гордость не позволяла ему сделать это. Сняв заячий треух, перекрестившись на красный угол, Петро подсел на лавку и долгим взглядом из под мохнатых бровей смерив ссыльного, сказал, как выдохнул: “Поговорим?”….

Из книги «Переписать сценарий!»

Сергей Васильев

Источник: labuda.blog

уникальные шаблоны и модули для dle