Ефрейтор-зенитчик командовал за генерала.
---
Интересно, ефрейтор-зенитчик получил орден Боевого красного знамени. И совсем не за сбитые самолеты.
"В августе 1943 года два батальона курсантов Архангельского военно-пулеметного училища были направлены на фронт. Пели песни, храбрились: "Дадим фрицам!" И, конечно же, ни один не представлял, как это будем делать, хотя все в училище стали пулеметчиками и "максима" знали вроде бы неплохо.
Эшелону дали "зеленую улицу", и через пару дней мы уже были в Курске, а наутро нас привели в лес, где было полно частей. Никто не говорил нам, что это за часть и кем мы будем. Я почему-то обратил внимание на валяющиеся под кустами противогазы. Все было новеньким и ненужным. Эх...ма, сколько добра, считай, сгинуло.
Я стал воздушным разведчиком третьей батареи 286-го гвардейского зенитно-артиллерийского полка, своеобразным постом ВНОС (Полк входил в 6-й гвардейский танковый корпус, 3-я гвардейской танковой армии).
А после гибели одного из телефонистов меня назначили на его место. И мы с Павлом Федоровичем и Ф. Левенталем в одном отделении составили святую троицу вологжан и прошли рядышком от Днепра до Перемышля.
Первый бой...Из состояния детской увлеченности меня вывел опять же старшина. Схватив меня за рукав гимнастерки, он изрек: - Что ты здесь делаешь, сопляк? По всему фронту тебя искать, что ли? Ты куда прибыл, знаешь? Под трибунал захотел? Марш на батарею! - и покрыл меня трехэтажным матом.
После этого я дач такого стрекача, что и не сказать. Кода прибежал на батарею, орудия уже были закопаны в землю. Занял свой пост и я. И вновь на нас шел Ме-110. Батарея открыла огонь. Фриц начал маневрировать и бомбы сбросил в другом месте. А вот батарея подверглась минометному обстрелу. К счастью, никто не пострадал.
Меня чем-то трахнуло в правую лопатку. Ощущение было такое, что руку оторвало. И я заорал во всё горло: "Ой, рученька, рученька!" К счастью, это не так: то ли осколком, то ли камнем на лопатку была посажена здоровая синевица. Осмотрев ее, санинструктор изрек: - Легко отделался. И не верещи впредь как боров под ножом.
Это произошло в тот же день. Батарея продвинулась еще километров на пятнадцать, когда её остановил патруль полка. Рядом был штаб, в крайней хате какого-то села. Почти сразу же появился МЕ-109, хотя наших самолетов в небе не было. Значит, разведчик. Первое орудие батареи тут же открыло огонь.
Мой окопчик был рядом. Мессер вначале сбросил две 50-килограммовые бомбы. Взмыл вверх, развернулся и снова стал пикировать, открыв огонь из пулемета. Орудие продолжало стрелять. Дав очередь из пулемета, летчик, убедившись, что орудие цело, третий раз пошел в пике.
Расчет снова открыл огонь. И тут я услышал какой-то хлопок, над головой просвистели осколки. Обстрела не было. Мины или снаряды не рвались. Мессер, видимо, был подбит и, кувыркаясь, потянул восвояси к линии фронта. Обернувшись, я увидел, что ствол пушки стал короче. Его оторвало. На площадке в неестественной позе сидел наводчик Кабанов. Он был убит. Еще кто-то из расчета был ранен.
Подбежали Бабенко и другие командиры. Стали обсуждать случившееся. Если им верить, то в канале ствола орудия произошла встреча пули, выпущенной из пулемета мессером, и снаряда. При взрыве снаряд и разнес ствол. Похоронив погибшего Кабанова, батарея снялась с боевой позиции и - "Вперед на Запад", как в то время говорили солдаты. Произошло это километрах в тридцати от города Переяславля Хмельницного у с. Ташань, но точно, конечно, сказать не могу.
Вошли в большое горящее село. Проскочили его. Остановка на перекрестке. Меня вызвали в штаб полка. Федюкин дал приказ: "Остаешься на этом перекрестке. Подойдут другие батареи, будешь направлять вот по этой дороге - влево. Всё."
Остался один-одинешенек. С одним карабинчиком и пятью патронами. Где-то далеко шла артиллерийская перестрелка. Часа в три ко мне пришел сержант Осипов. Он был оставлен на следующем перекрестке. Поговорили, посудачили, поматерились и решили идти по дороге в левую сторону.
Никто нас не обгонял, никто и не встретился. Вечером зашли в какое-то село. Решили переночевать. Солдат в селе было порядочно. В хату не стали проситься. Ясно и так, что мест в хатах нет. Выбрали шалашик на огороде из кукурузы и расположились. Сходу задремали.
Вдруг раздалась команда: "Выходите! Бросайте оружие! Руки вверх!" Ну вышли. Руки вверх. Три автоматчика, окружив нас и забрав наше оружие, повели в хату. В ней горел свет. Старший из автоматчиков доложил капитану: "Взяты два дезертира".
Мы предъявили документы. Доложили ему как все было. Душевный попался человек. Попадись дру гой, быть бы нам в трибунале. А этот объяснил: - Я командир роты из заградотряда. Где ваша часть, сказать не могу. Но думаю, вам надо идти в с. Цибли, а там прямехонько к Днепру. На ночлег в хату он нас устроил. Хозяева покормили. Но не спалось что-то. Мурашки по коже бегали.
Поднялись утром и двинулись к капитану за документами. Пожелал он нам счастливой дороги и даже сказал до свидания. Оправдывался, что про наш полк ничего у "соседей" узнать не смог, и опять посоветовал идти в с. Цибли. Указал дорогу.
Идем дальше. Снова лесочек начался на бугорке, а дорога внизу. Смотрим, в одном месте орудия стоят, огромадные. Осипов объясняет - мол, корпусные, тяжелые. У солдат, говорит, спросим, где наши. А кто скажет-то? Если даже и знает. Ведь ясно.
Попытались спросить, так снова: "Руки вверх!" И часа четыре потеряли. В с. Цибли явились часа в 4 дня. Полно солдат, много легковых автомашин, генералы ходят (одного даже без ноги на костылях видел). Прошли с оглядкой эти Цибли.
Когда зашли в этот район, жутко было смотреть (масса убитых лошадей, разбитых повозок, и т. п., даже перевернутые вверх гусеницами САУ-76). Шагаем вперед. Слева показались шалаши. Один из солдат сказал, что это база партизанского отряда им. В. И. Чапаева. А еще через два километра увидели МЗА-37. Подошли. Наша. Первого расчета. Орудийный мастер заменяет тот самый разорванный ствол. Всё. Мы у своих.
Но до батареи, говорят, километров пять. Она на самом берегу Днепра. Форсированным маршем преодолеваем эти пять километров. А там нас уже и не ждали. Списали, так сказать, без вести пропавшими. Хорошо, что в штабе старшина Андреев не успел послать домой похоронки и их уничтожили. Вроде уничтожили. Правда, нас никуда не вызывали и ни о чем не спрашивали.
Пришло известие, что четверым нашим из 6-го танкового присвоено звание Героя Советского Союза (Петухову, Семенову, Иванову, Сысолятину). Появилась какая-то зависть к этим ребятам. Петухов Коля и Иванов Вася наши вологодские.
Однажды я увидел, как к берегу поднесло лодку, в которой был убитый солдат и стоял пулемет "Максим". Пришло решение забрать пулемет на батарею. Сказал об этом Бабенко. На что он отрезал: "Не лезь поперед батьки в пекло. Занимайся тем, что тебе приказали делать".
Следующее, что предпринял, - стал искать Ю. Смирнова. На берегу нашел его фото. Поразмыслив, чуть углубился в лес. Там вся земля в воронках. Много погибших, еще не захороненных. Трупный запах. Но я усердно осматривал.
И в одной из воронок обнаружил труп, до неузнаваемости изуродованный (нижняя челюсть разбита, затылок тоже, колени ног вжаты в брюшную полость, ниже колен ноги оторваны). В общем, - бесформенный кусок мяса. И только лоб, нос, брови показывали, что это всетаки Юрий.
Забросал землей труп тут же, в воронке, всплакнул, простился с другом, и на батарею. До сих пор мне жутко от увиденного. Родителям Юры рассказать, видимо, не смог бы. А вот сообщил ли им о смерти Юры - начисто забыл.
В один из дней стоял я на посту и вел наблюдение за воздухом. Самолеты не появлялись. И тут перенес свое внимание на овраг на том берегу, напротив нас. Присмотревшись, обнаружил, что по оврагу движется колонна немцев. Немедленно доложил К. С. Бабенко. Тот скомандовал: "Батарея, к бою!"
Дал координаты, и два орудия начали стрелять по оврагу Немцы стали разбегаться, выбегать из оврага, а на верху их резали пехотинцы пулеметными очередями. Получилось неплохо. Да только нашему комбату комполка Федюкин устроит разнос, так как батарея подверглась обстрелу (а значит - и КП полка), была ранена санинструктор Катя, замком полка Мильнер и танкист.
Я не видел, когда ранило санинструктора Катю. Но хорошо видел, как ранило танкиста. Он бежал, видимо, к машине. Тут невдалеке разрыв. Танкист качнулся, сделал еще шага два и рухнул на землю. Позднее говорили, что у него вообще оторвало ногу почти по колено.
...Пришел на батарею в момент объявления воздушной тревоги. Вражеский самолет шел на малой высоте. Орудия во всю били по нему. Вот трассы пошли совсем рядом с самолетом и один из снарядов врезался в него. Самолет вспыхнул и сразу же упал на бугор недалеко от батареи (примерно в полтора километрах). Очень захотелось посмотреть на него.
Попросил разрешения у Скородумова, он отпустил. У самолета стояло несколько офицеров, спорящих между собой. Наш Бабенко К. С. носился с какими-то бумагами. На встрече в Фастове я напомнил ему об этом. И он сказал, что на каждый сбитый самолет надо было подписать акт у других командиров (пехотинцев, танкистов и т. п.). Ну и дела! Везде надо бумажку, даже на фронте.
А впереди шел бой. Меняем огневую позицию. Дорога вывела к Днепру и пошла по берегу возле самой воды. Едем. В одном месте подьемчик и справа крутой обрыв. Смотрим, в воде до башни, в реке стоит танк Т-34. Как он туда угодил? Все сошлись на том, что в горячке атаки экипаж не смотрел на карту. Разогнались, не заметили обрыва и сделали скачок в пучину. Экипаж, видимо, погиб, так как упал с высоты метров пятнадцати. Жаль. Очень жаль. Значит, командиры что-то упустили при подготовке к атаке.
Только стали выезжать на равнину, как были обстреляны немцами автоматчиками. Все спешились. Я залег в воронку. Немцы, правда, тут же разбежались. Смотрю, идет в нашу сторону солдат с перевязанной рукой на подвязке. Присмотрелся. Боже мой! Василий Стуков! Мой земляк! (Наши деревни в 15 километрах одна от другой.)
Вместе призывались, вместе учились в Архангельском ВПУ, вместе ехали на фронт. Поговорили минутку, распрощались и больше не встречались. Недавно узнал, что полковник В. Стуков вышел в отставку. Живет вроде бы в г. Орле.
...Едем дальше. Заняли огневую позицию. Окопались. Местность открытая. Рядом проходит овраг. Реки не видно. Недалеко по полю проходит линия обороны пехоты. Смотрим, из низины выскочила тридцатьчетверка и понеслась на врага. И тут же была подбита. За ней в атаку пошел второй танк и так же был подбит. Какой-то дуралей (иначе не скажешь) послал третью машину, которую тоже подбили. Да что это такое? Кто среди бела дня на погибель послал три экипажа? Нам, конечно, это было не ведомо.
Меня послали за обедом. Кухня была в овраге. Взял ведро, пошел. Получив обед (суп, кашу), возвращаюсь на батарею. И вдруг, слева выскакивает "катюша" и дает залп. Клубы дыма, пылища. Супишко мой чуть не засорило. И не побежишь - расплещешь... "Катюша" сразу же скрылась. И тут же появился МЕ-109. Сбросил какой-то чемодан, и пошло рвать, как гранатами.
Стою, как вкопанный. Невдалеке бежал солдат. Упал прямо на гранату (однокилограммовую бомбочку), которая и рванула под ним. Вскоре всё смолкло. Подбежали два солдата и подобрали пострадавшего. Он еще был жив. Что потом? Неизвестно.
Утром загремело кругом. Мне еще выпала честь помогать заряжать "Катюшу". На позициях немцев сплошная стена разрывов. И так час-полтора. Вроде бы ничего живого там не должно остаться. А двинулась пехота и стоп! Двинулись танки и тоже стоп! В итоге вперед продвинулись совсем ничего (километра 2-3). Поскольку комполка очень любил, чтобы зенитчики были рядом с пехотой, если не впереди, то перебазировались и мы.
Окопались, осмотрелись. За нами стояла батарея 76-мм орудий. Начался новый день, начались и действия. Первая начала батарея 76-мм орудий. Выстрел. Со стороны противника тут же прозвучал пушечный выстрел и 76-мм пушка была разбита. Так же получилось и со второй пушкой. Далее они стали стрелять из обеих, как при салюте. В ответ летели снаряды, - к счастью, не долетая и перелетая. Не долетев, они попадали к нам на батарею, а перелетая, никому вреда не приносили, так как позади нас ничего не было.
Как назло, в воздухе появился мессер. Один из наших расчетов открыл огонь. Тут же была одна пушка повреждена ответным выстрелом (снаряд угодил в колесо пушки и его разнесло вдребезги), а комвзвода Гамбаров был ранен. Огонь прекратили.
А по самолету открыла огонь ЗПР и сбила его при выходе из пике. Летчик выбросился на парашюте. Как ни качался, чтобы ему попасть к своим, это ему не удалось. Из телефонного разговора я понял, что он был пленен и доставлен в штаб полка. Батарея же подверглась минометному и артиллерийскому обстрелу.
Сижу я в своей норе. Вдруг удар по земле сверху, и со стенки окопчика посыпалась земелька. Присмотрелся, торчит головка то ли от снаряда, то ли от мины. Что делать? Бежать? Куда? Продолжал сидеть. Потом показал ребятам этот подарок. Все цокали, удивлялись, догадки высказывали, почему не взорвался. - Ну, - говорят, - заговоренный ты какой-то Лукичев!
Я им, конечно, не сказал, что я сиганул ранее от этого подарочка в овраг. Устроился. А тут четверо молодых солдат, светленьких, решили развести костер. На них кричал, ругался, а они - свое. Да и от меня метрах в двадцати пяти. Зажгли что-то. Дымок пошел. Немцы враз из миномета ударили.
Мины упали рядом с ребятишками, всех четверых поразив. При взрыве мины осколок пролетел слева от моей головы, обдав теплом, и впился в стенки оврага. Схватив телефон, перебежал в свою нору на батарею.
...Вечером последовала команда к походу. Двинулись. Темнота страшная. Сразу же первое происшествие. Шофер Машкин, идущий первым, а я у него поводырем, чуть не съехал с обрыва в овраг. И съехал бы, не заметь я мелькнувший огонек внизу - от сигареты, наверное.
Немного проехали, и второе ЧП. Танк Т-34 перевернул нашу машину набок. Кто-то из солдат выронил из рук автомат ППШ и он застрочил. И строчил, крутясь, пока не кончились патроны. К счастью, их было немного.
...На Лютежский плацдарм прибыли ночью, с 1 -го на 2-е ноября. Окопались на поляне, кругом лес. Поступила команда вжаться в землю и ни звука. "Вас тут нет!" Даже по самолетам огня не открывать.
Этой ночью я немного вздремнул, приснился мне сон: с одной из девушек из д. Артемовской мы венчаемся в церкви. Всё так ясно виделось, что как дома побывал, всё наяву. Рассказал об этом Скородумову. На что он заключил: "Ну, - женят нас утречком. Давай сменим позицию". Сменили. Окопались. Павел Федорович всё еще волнуется. "Давай, - говорит, - перейдем еще раз". Перешли. Снова окопались.
Рассвело. Взошло солнце. И тут появилась "Рама". Комбат-2 лейтенант Чернов не выдержал, открыл огонь. "Рама" развернулась и ушла к своим. Примерно через полчаса прилетело двенадцать Ю-87 и давай нас бомбить. Кошмар какой-то. Разбомбили штаб полка. Погибли парторг и комсорг.
Понесли потери батареи. Я со своим телефоном сделал полет и очухался метрах в десяти от своей "норы". В башке ералаш, ничего не слышу. На следующий день стал слышать, хотя в башке гудело, как в котле. Павел Федорович заметил: "Вот тебе и сон. Чуть действительно не женили нас с землицей на веки вечные. Идем-ка, посмотрим". Там, где мы ранее окапывались, зияли воронки от бомб в обоих окопчиках.
Написал я об этом домой матери. В ответе, написанном отцом, мама так высказалась: "Валерьюшка, тебя спасли мои слезы и Бог". Во время бомбежки я простился мысленно со всеми родными. Вспоминаю сейчас и мурашки бегут по спине.
Через день началось наступление по освобождению города Киева, после мощной артподготовки. Участвовало много авиации. Но оборону врага прорвать без танков не удалось. Двинулась и наша 3-я Гвардейская танковая, в том числе и 6-ой гв. ТК, в составе которого были и мы.
В поселке Пуще-Водица наша батарея и штаб полка попачи под обстрел "кукушек", которые стреляли не жалея патронов. Из пушек по "кукушкам" стрелять не будешь, пришлось спрыгивать с машин и залечь. Я угадал к машине штаба полка, залег под колесо. Соседом оказался комполка Федюкин, который приказал: "Беги в ЗПР, пусть дадут огня по деревьям!" ЗПР позади нас. "Есть!" Побежал. А пули так и свистят мимо. Но всё обошлось. После нескольких очередей из ДШК "кукушек" не стало. Двинулись дальше.
...Батарея заняла позицию на высоте, с которой ночью был виден весь в пожарах г. Киев. Из города были слышны взрывы. Немцы взрывали дома, заводы, город подвергся огромному разрушению. В сумерках мимо нас прошли части чехословацкой бригады генерала Слободы.
Следующий день прошел в переездах с одного места на другое. Стало темнеть. Меня опять вызвали в штаб полка, и Федюкин приказал пройти вперед по одной из дорог и разведать, далеко ли ушли танкисты. Пошел. Прошел километра три, ни танкистов ни пехоты нет.
Еще через километр возле дороги обнаружил Т-34. Постукал по броне. Тихо. Заглянул в люк водителя, крикнул: "Есть кто живой?" Молчок. Решил идти дальше, но тут подошла штабная машина, остановил ее. Сошел с нее комполка Федюкин. Спросил: "Что там у тебя?" Вот, говорю, танк, а никто не отвечает. Федюкин подошел к люку водителя и посветил фонариком. Экипаж сгорел, у водителя блестели белизной зубы.
...Выехали на большой луг. На дороге и рядом - следы танковых траков, разбитая техника и трупы фашистов, некоторые из них размяты гусеницами танков, так что то, что было человеком, стало массой, растянутой до двух метров. Жуткая картина.
В ночь на 7 ноября 1943 г. подразделения 286 гв. ЗАЛ подошли вплотную к городу Фастову. Там шел бой. Это танкисты 6 гв. Танкового корпуса громили врага по-гвардейски. Ближе к утру бой перешел уже за окраины города.
Чуть забрезжил рассвет, командир третьей батареи гв. л-нг Бабенко приказал мне произвести разведку в городе. Предутренний туман мешал вести наблюдение. Я осторожно двигался в указанном направлении. И вдруг впереди всплыли силуэты трех танков.
Чьи они? Осторожно приблизился к ним. Осмотрелся. Это были подбитые наши Т-34, три штуки. Танки располагалась как бы колонной, один за одним. Рядом стояло зенитное 85-мм вражеское орудие. Один из танков, видимо, подорвался на мине. Башню снесло, и она висела на стволе орудия.
Другие два сгорели вместе с экипажами. В голове пронеслось: как же так, один расчет уничтожил три танка - что, у них снарядов не было, чтобы дать отпор? Непонятно. И в памяти всплыл наяву тот случай на Букрияском плацдарме, когда тоже три машины, три экипажа погибли от одной пушки врага.
А невдалеке приметил, что к танкам кто-то ползет. Присмотревшись, установил по танковому шлему, что это кто-то из наших, приблизился. Человек был ранен. Им оказался командир танка мл. л-нт, у которого, была перебита нога и ранена рука. Командир объяснил мне, что в городе наши. Центр освобожден, бой идет на окраинах.
Подхватив танкиста, доставил на батарею. Там ему была оказана медицинская помочь. Вскоре пришла тридцатьчетверка и его увезли в госпиталь. На прощание мл. лейтенант сказал: "Успехов вам. Мои все погибли, еле вырвался".
Чуть забрезжил рассвет, на линии - очередной порыв. Я побежал его устранять, и провозился не в меру долго. Устранив порыв и проверяв связь, отправился на батарею. Погода вновь испортилась, пошел снег.
И тут один за одним раздались три выстрела из-за высотки, и вмиг зри разрыва возле линии связи невдалеке от меня, чуть не поразившие осколками. Связь вновь пришлось восстанавливать. Соединив провода, бегом бросился на батарею. А там творилось что-то неописуемое.
Кто-то кричал: "Танки! Танки!" Другие грузили на подошедшие машины ящики со снарядами. Двое бойцов вели под руки раненого комбата лейтенанта Бабенко К. С. Две пушки были разбиты. Справа у высотки стоял шлейф черного дыма. Там горели две САУ-152.
Через короткое время машины с остальными двумя орудиями ушли в сторону полка. Скородумов приказал снять линию связи. Я ринулся к телефону выполнять приказ старшего. Подбежав к телефону, который зуммерил, прежде всего снял зрубку и услышал приказ командира полка: "Сокол! Сокол! Связь держать, чего бы эго ни стоило!" "Есть, держать связь!"
Страшновато одному-то стало - неопытный. К тому же и пехота снялась и двинулась вправо к городу. Совсем один. Так что, тревожиться есть о чем. А вдруг танки обойдут высотку, а с ними пехота, с автоматами?
У меня же карабин, и всё. Ну, убью одного-двух (если успею). Далыле-то что? Плен? Не-е-ет. Я комсомолец. Гвардеец. Так не пойдет. Выстоять во что бы то ни стало, связь держать. Поймут. Помогут. Комсомольцы в плен не сдаются. Уж лучше пулю в сердце. Всё это мгновенно пронеслось в моей юношеской головушке.
Смотрю, по нолю кто-то бежит в мою сторону. Через несколько минут прибежал И. А. Слабинюк, комсорг полка (так он представился, а я его ни разу не видел), который сразу же приказал: "Тяни связь вот сюда, на высоту!" - У меня нет провода, давно бы это сделал. 25 метров и всего-то надо. Но нет их.
- Ах ты, раззява! - отрубил Слабинюк и побежал на высотку. Уяснив обстановку и быстро вернувшись, он выхватил у меня из рук телефонную трубку, быстро передал данные для огня PC.
Тут же где-то вдалеке раздался залп "катюши", и над головами стали видны сигары снарядов, летевшие в сторону врага за высотку (кажется - прямо на тебя) и падающие вниз. Грохот разрывов. Враг был ошарашен, но быстро опомнился, перестроился и вновь рванулся вперед. Танки вплотную подходят к высотке.
Слабинюк передал на КП данные для огня и закричал в трубку: - Вызываем огонь на себя! Дайте огня! Огня дайте! Если погибнем, считайте нас коммунистами!Раздался второй залп "катюши", над головой вновь, зловеще шипя, пролетели снаряды.
Опять раздался грохот разрывов, ввысь летели комья земли, дым и прочее. Загорелись еще танки. Вражья пехота залегла, часть ее ринулась в сторону Фастова, т.е. туда, откуда пришла.
Слабинюк доложил 06 о результатах, попросил произвести еще один залп. На что генерал ответил, что на это нет возможности, но пообещал помочь чем-нибудь другим. И правда, очень скоро подошла одна пушка 76-мм, а за ней три Т-34. Пушка после нескольких выстрелов была разбита, расчет весь погиб, кроме командира. Вновь позвонил 06. Я доложил ему, попросил помощи. Тот говорит "Сокол! Посылаю к вам три коробочки (танки). Распорядись ими". Мать честная! Там в них офицеры. А я рядовой. Сопляк. Танки, смотрю, идут. Ну, и показал им, куда встать. А как иначе?
Слабинюк, как корректировщик, ушел в штаб полка. Я продолжал держать связь и корректировал огонь, ведущийся из трофейных орудий. Меня сменил Скородумов, когда стих бой и наступила полнейшая темнота. За высоткой стояло зарево, там догорали вражеские танки.
В книге "3-я гвардейская танковая" сказано, что их было уничтожено девятнадцать штук. Рядом было два танка, которые не горели. Скородумов предложил слазать в один из них, что мы и сделали.
Забрали из него полевую сумку с документами, вообще все документы, что попались на глаза, и я все это отнес в штаб. Говорили, что они имели какую-то ценность. В штабе что-то расспрашивали, что-то писали, как и что - помнится смутно. Ночевал в штабе, под кроватью.
Утречком 11.11.43. ушел на батарею. Часов около девяти утра позвонили, чтобы я шел к высотке, к Слабинюку, - мол, предстоит та же работа, что и вчера. Враг вновь рвется от Фастова к городу. Зачем, думаю, мне-то идти, там же Скородумов. Зашел в землянку за карабином.
Выхожу, а мне говорят - не надо туда идти. Слабинюк очень тяжело ранен. Да и радист там есть. Сейчас вернется и Скородумов. Не помню, какого числа (12 или 13 ноября) я ходил к высотке, побродил даже среди подбитых танков. На душе было жутче, чем в том бою.
О Слабинюке я больше ничего и не слышал до 1944 года. Потом Скородумов написал мне с фронта, что ему присвоили звание Героя Советского Союза. А мне и Павлу Федоровичу Скородумову в декабре 1943 года в гор. Васильково были вручены ордена Боевого Красного Знамени.
Автор воспоминаний В.Ф. Лукичев.
Когда одно из орудий при отходе от высоты прицепляли к автомашине, я посмотрел на шофера Гербахера. По середине лба у него была рана. Крови не видно было, кругом раны - синева. Я еще подумал, как же он жив-то остался.
Вот с такой раной, в горячке, видимо, не чувствуя боли, Гербахер довольно споро взял с места и уехал в сторону КП полка. Был ли он отправлен в госпиталь, сказать затрудняюсь. По собранным Левенталем Ф. Л. материалам, Гербахер числится среди погибших однополчан.
Я иногда задаюсь вопросом: могла ли 3-я батарея МЗА внести какой-то вклад в отражение танковой атаки врага 10.11.43. Думаю, что да. Открыв огонь из 2-х стволов пушек-полуавтоматов с трассирующими снарядами, батарея навела страх не только на водителей танков (при плохой погоде трассеру вполне можно было принять за летящие снаряды "катюши"), но, главное, на пехоту, что тоже было немаловажно.
Факт остается фактом, но скорость атаки была потеряна, немцы напор ослабили, замотались по полю, пока вновь не собрались в кулак, да ведь по ним вели еще огонь и САУ-152 и другие. Мой позывной был "Сокол". Мне пришлось вести разговоры и с 01-м, 06-м, 03-м. Кто стоял за этим, я не знал.
Но задаваемые вопросы, приказы, требования говорили за то, что меня числят каким-то командиром. Я превратился вроде в рядового генерала. - "Сокол!" Я - 06-й. Доложите обстановку. - "Сокол!" Направляю к вам три коробочки. Встретьте, расставьте их по обстановке.
И так далее, и тому подобное. Неужели комполка т. Федюкин не поставил своих старших товарищей в известность, что дело они имеют с рядовым солдатом - сосунком, как он меня называл. Невероятно, но факт. И пишу это честно, как коммунист." - из воспоминаний ефрейтора 286-го гв. ЗАПа В.Ф.Лукичева.
"В августе 1943 года два батальона курсантов Архангельского военно-пулеметного училища были направлены на фронт. Пели песни, храбрились: "Дадим фрицам!" И, конечно же, ни один не представлял, как это будем делать, хотя все в училище стали пулеметчиками и "максима" знали вроде бы неплохо.
Эшелону дали "зеленую улицу", и через пару дней мы уже были в Курске, а наутро нас привели в лес, где было полно частей. Никто не говорил нам, что это за часть и кем мы будем. Я почему-то обратил внимание на валяющиеся под кустами противогазы. Все было новеньким и ненужным. Эх...ма, сколько добра, считай, сгинуло.
Я стал воздушным разведчиком третьей батареи 286-го гвардейского зенитно-артиллерийского полка, своеобразным постом ВНОС (Полк входил в 6-й гвардейский танковый корпус, 3-я гвардейской танковой армии).
А после гибели одного из телефонистов меня назначили на его место. И мы с Павлом Федоровичем и Ф. Левенталем в одном отделении составили святую троицу вологжан и прошли рядышком от Днепра до Перемышля.
Первый бой...Из состояния детской увлеченности меня вывел опять же старшина. Схватив меня за рукав гимнастерки, он изрек: - Что ты здесь делаешь, сопляк? По всему фронту тебя искать, что ли? Ты куда прибыл, знаешь? Под трибунал захотел? Марш на батарею! - и покрыл меня трехэтажным матом.
После этого я дач такого стрекача, что и не сказать. Кода прибежал на батарею, орудия уже были закопаны в землю. Занял свой пост и я. И вновь на нас шел Ме-110. Батарея открыла огонь. Фриц начал маневрировать и бомбы сбросил в другом месте. А вот батарея подверглась минометному обстрелу. К счастью, никто не пострадал.
Меня чем-то трахнуло в правую лопатку. Ощущение было такое, что руку оторвало. И я заорал во всё горло: "Ой, рученька, рученька!" К счастью, это не так: то ли осколком, то ли камнем на лопатку была посажена здоровая синевица. Осмотрев ее, санинструктор изрек: - Легко отделался. И не верещи впредь как боров под ножом.
Это произошло в тот же день. Батарея продвинулась еще километров на пятнадцать, когда её остановил патруль полка. Рядом был штаб, в крайней хате какого-то села. Почти сразу же появился МЕ-109, хотя наших самолетов в небе не было. Значит, разведчик. Первое орудие батареи тут же открыло огонь.
Мой окопчик был рядом. Мессер вначале сбросил две 50-килограммовые бомбы. Взмыл вверх, развернулся и снова стал пикировать, открыв огонь из пулемета. Орудие продолжало стрелять. Дав очередь из пулемета, летчик, убедившись, что орудие цело, третий раз пошел в пике.
Расчет снова открыл огонь. И тут я услышал какой-то хлопок, над головой просвистели осколки. Обстрела не было. Мины или снаряды не рвались. Мессер, видимо, был подбит и, кувыркаясь, потянул восвояси к линии фронта. Обернувшись, я увидел, что ствол пушки стал короче. Его оторвало. На площадке в неестественной позе сидел наводчик Кабанов. Он был убит. Еще кто-то из расчета был ранен.
Подбежали Бабенко и другие командиры. Стали обсуждать случившееся. Если им верить, то в канале ствола орудия произошла встреча пули, выпущенной из пулемета мессером, и снаряда. При взрыве снаряд и разнес ствол. Похоронив погибшего Кабанова, батарея снялась с боевой позиции и - "Вперед на Запад", как в то время говорили солдаты. Произошло это километрах в тридцати от города Переяславля Хмельницного у с. Ташань, но точно, конечно, сказать не могу.
Вошли в большое горящее село. Проскочили его. Остановка на перекрестке. Меня вызвали в штаб полка. Федюкин дал приказ: "Остаешься на этом перекрестке. Подойдут другие батареи, будешь направлять вот по этой дороге - влево. Всё."
Остался один-одинешенек. С одним карабинчиком и пятью патронами. Где-то далеко шла артиллерийская перестрелка. Часа в три ко мне пришел сержант Осипов. Он был оставлен на следующем перекрестке. Поговорили, посудачили, поматерились и решили идти по дороге в левую сторону.
Никто нас не обгонял, никто и не встретился. Вечером зашли в какое-то село. Решили переночевать. Солдат в селе было порядочно. В хату не стали проситься. Ясно и так, что мест в хатах нет. Выбрали шалашик на огороде из кукурузы и расположились. Сходу задремали.
Вдруг раздалась команда: "Выходите! Бросайте оружие! Руки вверх!" Ну вышли. Руки вверх. Три автоматчика, окружив нас и забрав наше оружие, повели в хату. В ней горел свет. Старший из автоматчиков доложил капитану: "Взяты два дезертира".
Мы предъявили документы. Доложили ему как все было. Душевный попался человек. Попадись дру гой, быть бы нам в трибунале. А этот объяснил: - Я командир роты из заградотряда. Где ваша часть, сказать не могу. Но думаю, вам надо идти в с. Цибли, а там прямехонько к Днепру. На ночлег в хату он нас устроил. Хозяева покормили. Но не спалось что-то. Мурашки по коже бегали.
Поднялись утром и двинулись к капитану за документами. Пожелал он нам счастливой дороги и даже сказал до свидания. Оправдывался, что про наш полк ничего у "соседей" узнать не смог, и опять посоветовал идти в с. Цибли. Указал дорогу.
Идем дальше. Снова лесочек начался на бугорке, а дорога внизу. Смотрим, в одном месте орудия стоят, огромадные. Осипов объясняет - мол, корпусные, тяжелые. У солдат, говорит, спросим, где наши. А кто скажет-то? Если даже и знает. Ведь ясно.
Попытались спросить, так снова: "Руки вверх!" И часа четыре потеряли. В с. Цибли явились часа в 4 дня. Полно солдат, много легковых автомашин, генералы ходят (одного даже без ноги на костылях видел). Прошли с оглядкой эти Цибли.
Когда зашли в этот район, жутко было смотреть (масса убитых лошадей, разбитых повозок, и т. п., даже перевернутые вверх гусеницами САУ-76). Шагаем вперед. Слева показались шалаши. Один из солдат сказал, что это база партизанского отряда им. В. И. Чапаева. А еще через два километра увидели МЗА-37. Подошли. Наша. Первого расчета. Орудийный мастер заменяет тот самый разорванный ствол. Всё. Мы у своих.
Но до батареи, говорят, километров пять. Она на самом берегу Днепра. Форсированным маршем преодолеваем эти пять километров. А там нас уже и не ждали. Списали, так сказать, без вести пропавшими. Хорошо, что в штабе старшина Андреев не успел послать домой похоронки и их уничтожили. Вроде уничтожили. Правда, нас никуда не вызывали и ни о чем не спрашивали.
Пришло известие, что четверым нашим из 6-го танкового присвоено звание Героя Советского Союза (Петухову, Семенову, Иванову, Сысолятину). Появилась какая-то зависть к этим ребятам. Петухов Коля и Иванов Вася наши вологодские.
Однажды я увидел, как к берегу поднесло лодку, в которой был убитый солдат и стоял пулемет "Максим". Пришло решение забрать пулемет на батарею. Сказал об этом Бабенко. На что он отрезал: "Не лезь поперед батьки в пекло. Занимайся тем, что тебе приказали делать".
Следующее, что предпринял, - стал искать Ю. Смирнова. На берегу нашел его фото. Поразмыслив, чуть углубился в лес. Там вся земля в воронках. Много погибших, еще не захороненных. Трупный запах. Но я усердно осматривал.
И в одной из воронок обнаружил труп, до неузнаваемости изуродованный (нижняя челюсть разбита, затылок тоже, колени ног вжаты в брюшную полость, ниже колен ноги оторваны). В общем, - бесформенный кусок мяса. И только лоб, нос, брови показывали, что это всетаки Юрий.
Забросал землей труп тут же, в воронке, всплакнул, простился с другом, и на батарею. До сих пор мне жутко от увиденного. Родителям Юры рассказать, видимо, не смог бы. А вот сообщил ли им о смерти Юры - начисто забыл.
В один из дней стоял я на посту и вел наблюдение за воздухом. Самолеты не появлялись. И тут перенес свое внимание на овраг на том берегу, напротив нас. Присмотревшись, обнаружил, что по оврагу движется колонна немцев. Немедленно доложил К. С. Бабенко. Тот скомандовал: "Батарея, к бою!"
Дал координаты, и два орудия начали стрелять по оврагу Немцы стали разбегаться, выбегать из оврага, а на верху их резали пехотинцы пулеметными очередями. Получилось неплохо. Да только нашему комбату комполка Федюкин устроит разнос, так как батарея подверглась обстрелу (а значит - и КП полка), была ранена санинструктор Катя, замком полка Мильнер и танкист.
Я не видел, когда ранило санинструктора Катю. Но хорошо видел, как ранило танкиста. Он бежал, видимо, к машине. Тут невдалеке разрыв. Танкист качнулся, сделал еще шага два и рухнул на землю. Позднее говорили, что у него вообще оторвало ногу почти по колено.
...Пришел на батарею в момент объявления воздушной тревоги. Вражеский самолет шел на малой высоте. Орудия во всю били по нему. Вот трассы пошли совсем рядом с самолетом и один из снарядов врезался в него. Самолет вспыхнул и сразу же упал на бугор недалеко от батареи (примерно в полтора километрах). Очень захотелось посмотреть на него.
Попросил разрешения у Скородумова, он отпустил. У самолета стояло несколько офицеров, спорящих между собой. Наш Бабенко К. С. носился с какими-то бумагами. На встрече в Фастове я напомнил ему об этом. И он сказал, что на каждый сбитый самолет надо было подписать акт у других командиров (пехотинцев, танкистов и т. п.). Ну и дела! Везде надо бумажку, даже на фронте.
А впереди шел бой. Меняем огневую позицию. Дорога вывела к Днепру и пошла по берегу возле самой воды. Едем. В одном месте подьемчик и справа крутой обрыв. Смотрим, в воде до башни, в реке стоит танк Т-34. Как он туда угодил? Все сошлись на том, что в горячке атаки экипаж не смотрел на карту. Разогнались, не заметили обрыва и сделали скачок в пучину. Экипаж, видимо, погиб, так как упал с высоты метров пятнадцати. Жаль. Очень жаль. Значит, командиры что-то упустили при подготовке к атаке.
Только стали выезжать на равнину, как были обстреляны немцами автоматчиками. Все спешились. Я залег в воронку. Немцы, правда, тут же разбежались. Смотрю, идет в нашу сторону солдат с перевязанной рукой на подвязке. Присмотрелся. Боже мой! Василий Стуков! Мой земляк! (Наши деревни в 15 километрах одна от другой.)
Вместе призывались, вместе учились в Архангельском ВПУ, вместе ехали на фронт. Поговорили минутку, распрощались и больше не встречались. Недавно узнал, что полковник В. Стуков вышел в отставку. Живет вроде бы в г. Орле.
...Едем дальше. Заняли огневую позицию. Окопались. Местность открытая. Рядом проходит овраг. Реки не видно. Недалеко по полю проходит линия обороны пехоты. Смотрим, из низины выскочила тридцатьчетверка и понеслась на врага. И тут же была подбита. За ней в атаку пошел второй танк и так же был подбит. Какой-то дуралей (иначе не скажешь) послал третью машину, которую тоже подбили. Да что это такое? Кто среди бела дня на погибель послал три экипажа? Нам, конечно, это было не ведомо.
Меня послали за обедом. Кухня была в овраге. Взял ведро, пошел. Получив обед (суп, кашу), возвращаюсь на батарею. И вдруг, слева выскакивает "катюша" и дает залп. Клубы дыма, пылища. Супишко мой чуть не засорило. И не побежишь - расплещешь... "Катюша" сразу же скрылась. И тут же появился МЕ-109. Сбросил какой-то чемодан, и пошло рвать, как гранатами.
Стою, как вкопанный. Невдалеке бежал солдат. Упал прямо на гранату (однокилограммовую бомбочку), которая и рванула под ним. Вскоре всё смолкло. Подбежали два солдата и подобрали пострадавшего. Он еще был жив. Что потом? Неизвестно.
Утром загремело кругом. Мне еще выпала честь помогать заряжать "Катюшу". На позициях немцев сплошная стена разрывов. И так час-полтора. Вроде бы ничего живого там не должно остаться. А двинулась пехота и стоп! Двинулись танки и тоже стоп! В итоге вперед продвинулись совсем ничего (километра 2-3). Поскольку комполка очень любил, чтобы зенитчики были рядом с пехотой, если не впереди, то перебазировались и мы.
Окопались, осмотрелись. За нами стояла батарея 76-мм орудий. Начался новый день, начались и действия. Первая начала батарея 76-мм орудий. Выстрел. Со стороны противника тут же прозвучал пушечный выстрел и 76-мм пушка была разбита. Так же получилось и со второй пушкой. Далее они стали стрелять из обеих, как при салюте. В ответ летели снаряды, - к счастью, не долетая и перелетая. Не долетев, они попадали к нам на батарею, а перелетая, никому вреда не приносили, так как позади нас ничего не было.
Как назло, в воздухе появился мессер. Один из наших расчетов открыл огонь. Тут же была одна пушка повреждена ответным выстрелом (снаряд угодил в колесо пушки и его разнесло вдребезги), а комвзвода Гамбаров был ранен. Огонь прекратили.
А по самолету открыла огонь ЗПР и сбила его при выходе из пике. Летчик выбросился на парашюте. Как ни качался, чтобы ему попасть к своим, это ему не удалось. Из телефонного разговора я понял, что он был пленен и доставлен в штаб полка. Батарея же подверглась минометному и артиллерийскому обстрелу.
Сижу я в своей норе. Вдруг удар по земле сверху, и со стенки окопчика посыпалась земелька. Присмотрелся, торчит головка то ли от снаряда, то ли от мины. Что делать? Бежать? Куда? Продолжал сидеть. Потом показал ребятам этот подарок. Все цокали, удивлялись, догадки высказывали, почему не взорвался. - Ну, - говорят, - заговоренный ты какой-то Лукичев!
Я им, конечно, не сказал, что я сиганул ранее от этого подарочка в овраг. Устроился. А тут четверо молодых солдат, светленьких, решили развести костер. На них кричал, ругался, а они - свое. Да и от меня метрах в двадцати пяти. Зажгли что-то. Дымок пошел. Немцы враз из миномета ударили.
Мины упали рядом с ребятишками, всех четверых поразив. При взрыве мины осколок пролетел слева от моей головы, обдав теплом, и впился в стенки оврага. Схватив телефон, перебежал в свою нору на батарею.
...Вечером последовала команда к походу. Двинулись. Темнота страшная. Сразу же первое происшествие. Шофер Машкин, идущий первым, а я у него поводырем, чуть не съехал с обрыва в овраг. И съехал бы, не заметь я мелькнувший огонек внизу - от сигареты, наверное.
Немного проехали, и второе ЧП. Танк Т-34 перевернул нашу машину набок. Кто-то из солдат выронил из рук автомат ППШ и он застрочил. И строчил, крутясь, пока не кончились патроны. К счастью, их было немного.
...На Лютежский плацдарм прибыли ночью, с 1 -го на 2-е ноября. Окопались на поляне, кругом лес. Поступила команда вжаться в землю и ни звука. "Вас тут нет!" Даже по самолетам огня не открывать.
Этой ночью я немного вздремнул, приснился мне сон: с одной из девушек из д. Артемовской мы венчаемся в церкви. Всё так ясно виделось, что как дома побывал, всё наяву. Рассказал об этом Скородумову. На что он заключил: "Ну, - женят нас утречком. Давай сменим позицию". Сменили. Окопались. Павел Федорович всё еще волнуется. "Давай, - говорит, - перейдем еще раз". Перешли. Снова окопались.
Рассвело. Взошло солнце. И тут появилась "Рама". Комбат-2 лейтенант Чернов не выдержал, открыл огонь. "Рама" развернулась и ушла к своим. Примерно через полчаса прилетело двенадцать Ю-87 и давай нас бомбить. Кошмар какой-то. Разбомбили штаб полка. Погибли парторг и комсорг.
Понесли потери батареи. Я со своим телефоном сделал полет и очухался метрах в десяти от своей "норы". В башке ералаш, ничего не слышу. На следующий день стал слышать, хотя в башке гудело, как в котле. Павел Федорович заметил: "Вот тебе и сон. Чуть действительно не женили нас с землицей на веки вечные. Идем-ка, посмотрим". Там, где мы ранее окапывались, зияли воронки от бомб в обоих окопчиках.
Написал я об этом домой матери. В ответе, написанном отцом, мама так высказалась: "Валерьюшка, тебя спасли мои слезы и Бог". Во время бомбежки я простился мысленно со всеми родными. Вспоминаю сейчас и мурашки бегут по спине.
Через день началось наступление по освобождению города Киева, после мощной артподготовки. Участвовало много авиации. Но оборону врага прорвать без танков не удалось. Двинулась и наша 3-я Гвардейская танковая, в том числе и 6-ой гв. ТК, в составе которого были и мы.
В поселке Пуще-Водица наша батарея и штаб полка попачи под обстрел "кукушек", которые стреляли не жалея патронов. Из пушек по "кукушкам" стрелять не будешь, пришлось спрыгивать с машин и залечь. Я угадал к машине штаба полка, залег под колесо. Соседом оказался комполка Федюкин, который приказал: "Беги в ЗПР, пусть дадут огня по деревьям!" ЗПР позади нас. "Есть!" Побежал. А пули так и свистят мимо. Но всё обошлось. После нескольких очередей из ДШК "кукушек" не стало. Двинулись дальше.
...Батарея заняла позицию на высоте, с которой ночью был виден весь в пожарах г. Киев. Из города были слышны взрывы. Немцы взрывали дома, заводы, город подвергся огромному разрушению. В сумерках мимо нас прошли части чехословацкой бригады генерала Слободы.
Следующий день прошел в переездах с одного места на другое. Стало темнеть. Меня опять вызвали в штаб полка, и Федюкин приказал пройти вперед по одной из дорог и разведать, далеко ли ушли танкисты. Пошел. Прошел километра три, ни танкистов ни пехоты нет.
Еще через километр возле дороги обнаружил Т-34. Постукал по броне. Тихо. Заглянул в люк водителя, крикнул: "Есть кто живой?" Молчок. Решил идти дальше, но тут подошла штабная машина, остановил ее. Сошел с нее комполка Федюкин. Спросил: "Что там у тебя?" Вот, говорю, танк, а никто не отвечает. Федюкин подошел к люку водителя и посветил фонариком. Экипаж сгорел, у водителя блестели белизной зубы.
...Выехали на большой луг. На дороге и рядом - следы танковых траков, разбитая техника и трупы фашистов, некоторые из них размяты гусеницами танков, так что то, что было человеком, стало массой, растянутой до двух метров. Жуткая картина.
В ночь на 7 ноября 1943 г. подразделения 286 гв. ЗАЛ подошли вплотную к городу Фастову. Там шел бой. Это танкисты 6 гв. Танкового корпуса громили врага по-гвардейски. Ближе к утру бой перешел уже за окраины города.
Чуть забрезжил рассвет, командир третьей батареи гв. л-нг Бабенко приказал мне произвести разведку в городе. Предутренний туман мешал вести наблюдение. Я осторожно двигался в указанном направлении. И вдруг впереди всплыли силуэты трех танков.
Чьи они? Осторожно приблизился к ним. Осмотрелся. Это были подбитые наши Т-34, три штуки. Танки располагалась как бы колонной, один за одним. Рядом стояло зенитное 85-мм вражеское орудие. Один из танков, видимо, подорвался на мине. Башню снесло, и она висела на стволе орудия.
Другие два сгорели вместе с экипажами. В голове пронеслось: как же так, один расчет уничтожил три танка - что, у них снарядов не было, чтобы дать отпор? Непонятно. И в памяти всплыл наяву тот случай на Букрияском плацдарме, когда тоже три машины, три экипажа погибли от одной пушки врага.
А невдалеке приметил, что к танкам кто-то ползет. Присмотревшись, установил по танковому шлему, что это кто-то из наших, приблизился. Человек был ранен. Им оказался командир танка мл. л-нт, у которого, была перебита нога и ранена рука. Командир объяснил мне, что в городе наши. Центр освобожден, бой идет на окраинах.
Подхватив танкиста, доставил на батарею. Там ему была оказана медицинская помочь. Вскоре пришла тридцатьчетверка и его увезли в госпиталь. На прощание мл. лейтенант сказал: "Успехов вам. Мои все погибли, еле вырвался".
Чуть забрезжил рассвет, на линии - очередной порыв. Я побежал его устранять, и провозился не в меру долго. Устранив порыв и проверяв связь, отправился на батарею. Погода вновь испортилась, пошел снег.
И тут один за одним раздались три выстрела из-за высотки, и вмиг зри разрыва возле линии связи невдалеке от меня, чуть не поразившие осколками. Связь вновь пришлось восстанавливать. Соединив провода, бегом бросился на батарею. А там творилось что-то неописуемое.
Кто-то кричал: "Танки! Танки!" Другие грузили на подошедшие машины ящики со снарядами. Двое бойцов вели под руки раненого комбата лейтенанта Бабенко К. С. Две пушки были разбиты. Справа у высотки стоял шлейф черного дыма. Там горели две САУ-152.
Через короткое время машины с остальными двумя орудиями ушли в сторону полка. Скородумов приказал снять линию связи. Я ринулся к телефону выполнять приказ старшего. Подбежав к телефону, который зуммерил, прежде всего снял зрубку и услышал приказ командира полка: "Сокол! Сокол! Связь держать, чего бы эго ни стоило!" "Есть, держать связь!"
Страшновато одному-то стало - неопытный. К тому же и пехота снялась и двинулась вправо к городу. Совсем один. Так что, тревожиться есть о чем. А вдруг танки обойдут высотку, а с ними пехота, с автоматами?
У меня же карабин, и всё. Ну, убью одного-двух (если успею). Далыле-то что? Плен? Не-е-ет. Я комсомолец. Гвардеец. Так не пойдет. Выстоять во что бы то ни стало, связь держать. Поймут. Помогут. Комсомольцы в плен не сдаются. Уж лучше пулю в сердце. Всё это мгновенно пронеслось в моей юношеской головушке.
Смотрю, по нолю кто-то бежит в мою сторону. Через несколько минут прибежал И. А. Слабинюк, комсорг полка (так он представился, а я его ни разу не видел), который сразу же приказал: "Тяни связь вот сюда, на высоту!" - У меня нет провода, давно бы это сделал. 25 метров и всего-то надо. Но нет их.
- Ах ты, раззява! - отрубил Слабинюк и побежал на высотку. Уяснив обстановку и быстро вернувшись, он выхватил у меня из рук телефонную трубку, быстро передал данные для огня PC.
Тут же где-то вдалеке раздался залп "катюши", и над головами стали видны сигары снарядов, летевшие в сторону врага за высотку (кажется - прямо на тебя) и падающие вниз. Грохот разрывов. Враг был ошарашен, но быстро опомнился, перестроился и вновь рванулся вперед. Танки вплотную подходят к высотке.
Слабинюк передал на КП данные для огня и закричал в трубку: - Вызываем огонь на себя! Дайте огня! Огня дайте! Если погибнем, считайте нас коммунистами!Раздался второй залп "катюши", над головой вновь, зловеще шипя, пролетели снаряды.
Опять раздался грохот разрывов, ввысь летели комья земли, дым и прочее. Загорелись еще танки. Вражья пехота залегла, часть ее ринулась в сторону Фастова, т.е. туда, откуда пришла.
Слабинюк доложил 06 о результатах, попросил произвести еще один залп. На что генерал ответил, что на это нет возможности, но пообещал помочь чем-нибудь другим. И правда, очень скоро подошла одна пушка 76-мм, а за ней три Т-34. Пушка после нескольких выстрелов была разбита, расчет весь погиб, кроме командира. Вновь позвонил 06. Я доложил ему, попросил помощи. Тот говорит "Сокол! Посылаю к вам три коробочки (танки). Распорядись ими". Мать честная! Там в них офицеры. А я рядовой. Сопляк. Танки, смотрю, идут. Ну, и показал им, куда встать. А как иначе?
Слабинюк, как корректировщик, ушел в штаб полка. Я продолжал держать связь и корректировал огонь, ведущийся из трофейных орудий. Меня сменил Скородумов, когда стих бой и наступила полнейшая темнота. За высоткой стояло зарево, там догорали вражеские танки.
В книге "3-я гвардейская танковая" сказано, что их было уничтожено девятнадцать штук. Рядом было два танка, которые не горели. Скородумов предложил слазать в один из них, что мы и сделали.
Забрали из него полевую сумку с документами, вообще все документы, что попались на глаза, и я все это отнес в штаб. Говорили, что они имели какую-то ценность. В штабе что-то расспрашивали, что-то писали, как и что - помнится смутно. Ночевал в штабе, под кроватью.
Утречком 11.11.43. ушел на батарею. Часов около девяти утра позвонили, чтобы я шел к высотке, к Слабинюку, - мол, предстоит та же работа, что и вчера. Враг вновь рвется от Фастова к городу. Зачем, думаю, мне-то идти, там же Скородумов. Зашел в землянку за карабином.
Выхожу, а мне говорят - не надо туда идти. Слабинюк очень тяжело ранен. Да и радист там есть. Сейчас вернется и Скородумов. Не помню, какого числа (12 или 13 ноября) я ходил к высотке, побродил даже среди подбитых танков. На душе было жутче, чем в том бою.
О Слабинюке я больше ничего и не слышал до 1944 года. Потом Скородумов написал мне с фронта, что ему присвоили звание Героя Советского Союза. А мне и Павлу Федоровичу Скородумову в декабре 1943 года в гор. Васильково были вручены ордена Боевого Красного Знамени.
Автор воспоминаний В.Ф. Лукичев.
Когда одно из орудий при отходе от высоты прицепляли к автомашине, я посмотрел на шофера Гербахера. По середине лба у него была рана. Крови не видно было, кругом раны - синева. Я еще подумал, как же он жив-то остался.
Вот с такой раной, в горячке, видимо, не чувствуя боли, Гербахер довольно споро взял с места и уехал в сторону КП полка. Был ли он отправлен в госпиталь, сказать затрудняюсь. По собранным Левенталем Ф. Л. материалам, Гербахер числится среди погибших однополчан.
Я иногда задаюсь вопросом: могла ли 3-я батарея МЗА внести какой-то вклад в отражение танковой атаки врага 10.11.43. Думаю, что да. Открыв огонь из 2-х стволов пушек-полуавтоматов с трассирующими снарядами, батарея навела страх не только на водителей танков (при плохой погоде трассеру вполне можно было принять за летящие снаряды "катюши"), но, главное, на пехоту, что тоже было немаловажно.
Факт остается фактом, но скорость атаки была потеряна, немцы напор ослабили, замотались по полю, пока вновь не собрались в кулак, да ведь по ним вели еще огонь и САУ-152 и другие. Мой позывной был "Сокол". Мне пришлось вести разговоры и с 01-м, 06-м, 03-м. Кто стоял за этим, я не знал.
Но задаваемые вопросы, приказы, требования говорили за то, что меня числят каким-то командиром. Я превратился вроде в рядового генерала. - "Сокол!" Я - 06-й. Доложите обстановку. - "Сокол!" Направляю к вам три коробочки. Встретьте, расставьте их по обстановке.
И так далее, и тому подобное. Неужели комполка т. Федюкин не поставил своих старших товарищей в известность, что дело они имеют с рядовым солдатом - сосунком, как он меня называл. Невероятно, но факт. И пишу это честно, как коммунист." - из воспоминаний ефрейтора 286-го гв. ЗАПа В.Ф.Лукичева.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]