Немецкие войска и "белофины" на Карельском фронте, в цвете. ( 20 фото )
---
"Пленные финны лишались всех отрицательных качеств и представлялись просто обманутыми финскими рабочими и крестьянами. Оказавшийся в плену финн, как выяснялось, был обязательно насильно мобилизован в армию, не хотел воевать против СССР и не любил немцев.
Как правило, в таких репортажах отмечалось, что пленный признавал, что Финляндия выбрала не ту сторону и обязательно из-за этого потерпит поражение. Особенно интересен рассказ одного из перебежчиков, которого вообще мобилизовали прямо из тюрьмы, в которую бросили как раз за просоветские настроения.
"Рядовой Пекканен на фронт попал после двухмесячного тюремного заключения. За отказ воевать против Советского Союза он был осужден на один год и 8 месяцев. Но людские резервы Маннергейма давно иссякли и Пекканена вместе с другими заключенными пригнали на Карельский фронт".
Чтобы показать слабость противника, в газетах делался также акцент на тяжелом положении в тылу. Убедительность таких утверждений обычно достигалась ссылками на иностранные источники, показания пленных и письма.
Особо подчеркивалась тяжелая продовольственная ситуация на фронте и в самой Финляндии. Этот же сюжет являлся одним из основополагающих в описании отношений между финнами и немцами.
Пропаганда подчеркивала, что несмотря на тяжелое положение Финляндии, Германия ей продовольственную помощь не оказывает.
"Немцы и их финские прислужники широко рекламировали заявление Германии о том, что она поставит Финляндии 75 тысяч килограмм зерна, - писал корреспондент «Красноармейской газеты», - на деле же немцы не только не выполнили обещания, но и вывезли из Финляндии большое количество зерна и другого продовольствия".
В статьях авторами постоянно подчеркивались немецкие и финские противоречия на фронте и в тылу. Чтобы сделать эти положения более доходчивыми, корреспонденты часто использовали образ немца, который живет с женой финского солдата, пока тот умирает от холода, голода и советских пуль.
В изображении газет отношения между финнами и немцами на фронте тоже были далеки от идеала: немецкие пленные офицеры и рядовые говорят о ненадежности финнов, а финские о том, что немцы относятся к ним не как к союзникам, а как к лакеям.
На протяжении 1941 г. образ финского солдата был неоднозначен; обычно подчеркивалось, что он не хочет воевать, его силой послали на фронт. Этот мотив оставался значимым еще и в 1942 г. Кроме тяжелого положения с продовольствием подчеркивалось и то, что Финляндия мобилизовала почти все мужское население, и следующий год для противника будет еще тяжелее, так как работать в поле больше некому.
Однако усиливающиеся трудности не привели к социальному взрыву в Финляндии, и направленность пропаганды изменилась. Материалы о тяжелом положении в тылу и публикация допросов пленных почти перестали появляться в газетах.
Постепенно мотив классовой солидарности ушел из пропаганды, и если тон заметок о тяжелом положении в Финляндии и комментарии к письмам финских женщин в 1941 - начале 1942 гг. были местами даже сочувственными, с надеждой на революцию в Финляндии, то затем тон таких материалов изменился.
На протяжении 1942 г. постепенно усилилась обличительная направленность публикаций о противнике. Даже статьи о внутреннем положении и мобилизации населения в армию теперь уже подавались без надежды на скорый социальный взрыв.
Скорее они приобрели некоторый оттенок сатиры, представляя положение Маннергейма, как последнюю попытку ухватиться за соломинку. Так, например, материал о дополнительной мобилизации в армию мужчин вплоть до 60-летнего возраста сопровождался, помимо вполне серьезного заявления газет нейтральных стран, следующим рисунком:
Маннергейм разговаривает с новобранцем-стариком, который не может ходить и опирается на винтовку, как на трость, и использует слуховую трубку для того, чтобы услышать Маннергейма. Карикатура сопровождалась диалогом, в котором новобранец объясняет, что не боится идти на фронт, так как ему все равно умирать со дня на день.
Кроме того, по мере накопления материалов о положении в оккупированной Карелии и об отношении финнов к пленным красноармейцам, прежний образ солдат противника, обманутых и забитых, которые могут повернуть винтовки против своего правительства, исчез из пропаганды.
Он уступил место более цельному образу жестокого убийцы «лахтаря» (мясника). Такая трансформация произошла в период позиционных боев, когда особенное значение приобрели диверсионные методы войны, используя которые, финны и проявили соответствующие качества.
Только в 1944 г., в период успешных наступательных операций в южной Карелии, в газетах стали появляться новые выдержки из писем финнов и материалы их допросов. Но подавались они уже в другом ключе. О приближающемся социальном взрыве в них уже не упоминалось.
Постоянно все более устойчивой темой стала повсеместная усталость финнов от войны, страх перед мощью антигитлеровской коалиции. Таким образом, эти материалы уже не вступали в противоречие с образом шюцкоровца-лахтаря, который понимает только язык силы.
"Успешно прорвана их "неприступная" оборона, с каждым днем растет число населенных пунктов, освобожденных от лахтарей. Финляндия стоит перед катастрофой. Финнов уже ничто не может спасти. Безнадежность положения Финляндии ясна уже многим финским солдатам», - констатировала статья «Пленные финны и их письма» 11 июля 1944 г.
Тем самым подчеркивалось, что основным фактором, влиявшим на решение финнов сдаваться в плен, являлась не классовая солидарность, а мощь Рабочекрестьянской Красной Армии.
Интересно проследить, насколько соответствовал реальности образ врага, создававшийся на протяжении войны советской пропагандой. Следует отметить, что статьи о брожении в финской армии и о настроениях пленных в первый период не были так уж оторваны от реальности, как может показаться.
Захваченные пленные подтверждали агентурные данные разведки о том, что после тяжелых летних и осенних боев в финской армии усилилась усталость от войны, связанная с большими потерями и экономическими трудностями. Наблюдалось увеличение количества дезертиров и перебежчиков.
Большинство пленных финнов охотно участвовали в деятельности антифашистских комитетов, за исключением части офицеров - членов щюцкора и других националистических организаций.
В среднем около 20 % пленных были настроены однозначно просоветски, от 15 до 20 % однозначно антисоветски. Остальные колебались, но все же подписывались под воззваниями и листовками, которые готовил антифашистский актив при участии красных финнов.
Таким образом, пропаганда, хотя значительно и преувеличивала масштабы проблем в Финляндии, но все же основывалась на реальных фактах. С конца 1941 г., после ожесточенных сражений в Карелии и провала попытки взять укрепления на Карельском перешейке, значительно увеличилось количество дезертиров, членовредителей и перебежчиков.
Возможно, если бы финская армия не оставила попыток взять советские укрепления на подступах к Ленинграду или попыталась форсировать Свирь, то брожение в армии после серии таких неудач могло бы вылиться в открытый бунт. Однако непосредственно использовать брожение в финской армии ни советские органы пропаганды и разведки, ни финская компартия не смогли. Поскольку обещанного социального взрыва не происходило, пропаганда изменила направление и приступила к созданию однозначного образа врага, который тоже был достаточно близок к реальности.
Финны действительно активно использовали диверсии, засады и снайперов, что соответствовало специфике театра военных действий. Лесисто-болотистая местность, перемежающаяся скалами, затрудняла ведение боевых действий крупных воинских формирований, танков и авиации.
Кроме того, ограниченность ресурсов Финляндии приводила к тому, что финны старались использовать тактику «булавочных уколов». Просто пропаганда давала этим действиям свою оценку, хотя они сами по себе не свидетельствовали об особенной подлости или трусости.
Бойцы РККА активно использовали те же самые приемы, и когда они применялись своими, это, естественно, оценивались положительно. Что же касается жесткого обращения финнов с мирным населением и пленными, то пропаганда оперировала реальными фактами, которые не было необходимости преувеличивать.
Единственное, что значительно преувеличила пропаганда, это - укомплектованность финской армии автоматами. В обычных пехотных полках укомплектованность автоматами составляла всего 3% от общего числа винтовок; в лыжных батальонах их количество было выше, однако этого явно недостаточно, чтобы представлять чуть ли ни всех финнов, вооруженными автоматами.
Возможно, такая любовь к этому оружию в пропагандистских текстах была следствием того, что наибольшее количество непосредственных столкновений на протяжении позиционного периода войны происходило с финскими диверсионными группами и лыжниками, среди которых процент автоматчиков был высок.
По мере того как боевые действия затягивались, усиливалась и «шюцкоровская» составляющая образа врага. Начиная со второй половины 1942 г. финн, как военный противник, лишился своей классовой принадлежности, а стал просто «лахтарём» на службе у немцев."
https://kizhi.karelia.ru/library/ryabininskie-chteniya-2011/1286.html
Как правило, в таких репортажах отмечалось, что пленный признавал, что Финляндия выбрала не ту сторону и обязательно из-за этого потерпит поражение. Особенно интересен рассказ одного из перебежчиков, которого вообще мобилизовали прямо из тюрьмы, в которую бросили как раз за просоветские настроения.
"Рядовой Пекканен на фронт попал после двухмесячного тюремного заключения. За отказ воевать против Советского Союза он был осужден на один год и 8 месяцев. Но людские резервы Маннергейма давно иссякли и Пекканена вместе с другими заключенными пригнали на Карельский фронт".
Чтобы показать слабость противника, в газетах делался также акцент на тяжелом положении в тылу. Убедительность таких утверждений обычно достигалась ссылками на иностранные источники, показания пленных и письма.
Особо подчеркивалась тяжелая продовольственная ситуация на фронте и в самой Финляндии. Этот же сюжет являлся одним из основополагающих в описании отношений между финнами и немцами.
Пропаганда подчеркивала, что несмотря на тяжелое положение Финляндии, Германия ей продовольственную помощь не оказывает.
"Немцы и их финские прислужники широко рекламировали заявление Германии о том, что она поставит Финляндии 75 тысяч килограмм зерна, - писал корреспондент «Красноармейской газеты», - на деле же немцы не только не выполнили обещания, но и вывезли из Финляндии большое количество зерна и другого продовольствия".
В статьях авторами постоянно подчеркивались немецкие и финские противоречия на фронте и в тылу. Чтобы сделать эти положения более доходчивыми, корреспонденты часто использовали образ немца, который живет с женой финского солдата, пока тот умирает от холода, голода и советских пуль.
В изображении газет отношения между финнами и немцами на фронте тоже были далеки от идеала: немецкие пленные офицеры и рядовые говорят о ненадежности финнов, а финские о том, что немцы относятся к ним не как к союзникам, а как к лакеям.
На протяжении 1941 г. образ финского солдата был неоднозначен; обычно подчеркивалось, что он не хочет воевать, его силой послали на фронт. Этот мотив оставался значимым еще и в 1942 г. Кроме тяжелого положения с продовольствием подчеркивалось и то, что Финляндия мобилизовала почти все мужское население, и следующий год для противника будет еще тяжелее, так как работать в поле больше некому.
Однако усиливающиеся трудности не привели к социальному взрыву в Финляндии, и направленность пропаганды изменилась. Материалы о тяжелом положении в тылу и публикация допросов пленных почти перестали появляться в газетах.
Постепенно мотив классовой солидарности ушел из пропаганды, и если тон заметок о тяжелом положении в Финляндии и комментарии к письмам финских женщин в 1941 - начале 1942 гг. были местами даже сочувственными, с надеждой на революцию в Финляндии, то затем тон таких материалов изменился.
На протяжении 1942 г. постепенно усилилась обличительная направленность публикаций о противнике. Даже статьи о внутреннем положении и мобилизации населения в армию теперь уже подавались без надежды на скорый социальный взрыв.
Скорее они приобрели некоторый оттенок сатиры, представляя положение Маннергейма, как последнюю попытку ухватиться за соломинку. Так, например, материал о дополнительной мобилизации в армию мужчин вплоть до 60-летнего возраста сопровождался, помимо вполне серьезного заявления газет нейтральных стран, следующим рисунком:
Маннергейм разговаривает с новобранцем-стариком, который не может ходить и опирается на винтовку, как на трость, и использует слуховую трубку для того, чтобы услышать Маннергейма. Карикатура сопровождалась диалогом, в котором новобранец объясняет, что не боится идти на фронт, так как ему все равно умирать со дня на день.
Кроме того, по мере накопления материалов о положении в оккупированной Карелии и об отношении финнов к пленным красноармейцам, прежний образ солдат противника, обманутых и забитых, которые могут повернуть винтовки против своего правительства, исчез из пропаганды.
Он уступил место более цельному образу жестокого убийцы «лахтаря» (мясника). Такая трансформация произошла в период позиционных боев, когда особенное значение приобрели диверсионные методы войны, используя которые, финны и проявили соответствующие качества.
Только в 1944 г., в период успешных наступательных операций в южной Карелии, в газетах стали появляться новые выдержки из писем финнов и материалы их допросов. Но подавались они уже в другом ключе. О приближающемся социальном взрыве в них уже не упоминалось.
Постоянно все более устойчивой темой стала повсеместная усталость финнов от войны, страх перед мощью антигитлеровской коалиции. Таким образом, эти материалы уже не вступали в противоречие с образом шюцкоровца-лахтаря, который понимает только язык силы.
"Успешно прорвана их "неприступная" оборона, с каждым днем растет число населенных пунктов, освобожденных от лахтарей. Финляндия стоит перед катастрофой. Финнов уже ничто не может спасти. Безнадежность положения Финляндии ясна уже многим финским солдатам», - констатировала статья «Пленные финны и их письма» 11 июля 1944 г.
Тем самым подчеркивалось, что основным фактором, влиявшим на решение финнов сдаваться в плен, являлась не классовая солидарность, а мощь Рабочекрестьянской Красной Армии.
Интересно проследить, насколько соответствовал реальности образ врага, создававшийся на протяжении войны советской пропагандой. Следует отметить, что статьи о брожении в финской армии и о настроениях пленных в первый период не были так уж оторваны от реальности, как может показаться.
Захваченные пленные подтверждали агентурные данные разведки о том, что после тяжелых летних и осенних боев в финской армии усилилась усталость от войны, связанная с большими потерями и экономическими трудностями. Наблюдалось увеличение количества дезертиров и перебежчиков.
Большинство пленных финнов охотно участвовали в деятельности антифашистских комитетов, за исключением части офицеров - членов щюцкора и других националистических организаций.
В среднем около 20 % пленных были настроены однозначно просоветски, от 15 до 20 % однозначно антисоветски. Остальные колебались, но все же подписывались под воззваниями и листовками, которые готовил антифашистский актив при участии красных финнов.
Таким образом, пропаганда, хотя значительно и преувеличивала масштабы проблем в Финляндии, но все же основывалась на реальных фактах. С конца 1941 г., после ожесточенных сражений в Карелии и провала попытки взять укрепления на Карельском перешейке, значительно увеличилось количество дезертиров, членовредителей и перебежчиков.
Возможно, если бы финская армия не оставила попыток взять советские укрепления на подступах к Ленинграду или попыталась форсировать Свирь, то брожение в армии после серии таких неудач могло бы вылиться в открытый бунт. Однако непосредственно использовать брожение в финской армии ни советские органы пропаганды и разведки, ни финская компартия не смогли. Поскольку обещанного социального взрыва не происходило, пропаганда изменила направление и приступила к созданию однозначного образа врага, который тоже был достаточно близок к реальности.
Финны действительно активно использовали диверсии, засады и снайперов, что соответствовало специфике театра военных действий. Лесисто-болотистая местность, перемежающаяся скалами, затрудняла ведение боевых действий крупных воинских формирований, танков и авиации.
Кроме того, ограниченность ресурсов Финляндии приводила к тому, что финны старались использовать тактику «булавочных уколов». Просто пропаганда давала этим действиям свою оценку, хотя они сами по себе не свидетельствовали об особенной подлости или трусости.
Бойцы РККА активно использовали те же самые приемы, и когда они применялись своими, это, естественно, оценивались положительно. Что же касается жесткого обращения финнов с мирным населением и пленными, то пропаганда оперировала реальными фактами, которые не было необходимости преувеличивать.
Единственное, что значительно преувеличила пропаганда, это - укомплектованность финской армии автоматами. В обычных пехотных полках укомплектованность автоматами составляла всего 3% от общего числа винтовок; в лыжных батальонах их количество было выше, однако этого явно недостаточно, чтобы представлять чуть ли ни всех финнов, вооруженными автоматами.
Возможно, такая любовь к этому оружию в пропагандистских текстах была следствием того, что наибольшее количество непосредственных столкновений на протяжении позиционного периода войны происходило с финскими диверсионными группами и лыжниками, среди которых процент автоматчиков был высок.
По мере того как боевые действия затягивались, усиливалась и «шюцкоровская» составляющая образа врага. Начиная со второй половины 1942 г. финн, как военный противник, лишился своей классовой принадлежности, а стал просто «лахтарём» на службе у немцев."
https://kizhi.karelia.ru/library/ryabininskie-chteniya-2011/1286.html
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]