Воспоминания, что хранит Чечня
---
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Четверть века назад (в декабре 94-го, если точнее) началась Первая чеченская война. Я вам её уже показывал на старых фотографиях, но сегодня хочу поделиться рассказом военного корреспондента Александра Неменова, который он опубликовал для AFP. Он гуляет по современному Грозному, переживает флешбэки и сравнивает два города – прошлую и нынешнюю столицу Чечни, мир войны и мир мира.
"Я действительно не хотел отправляться в эту поездку. Было совершенно ясно, что мы едем туда, чтобы прорекламировать чеченские власти – фотографировать предположительно быстроразвивающийся туристический сектор российской республики, где сепаратисты вели две войны против Москвы с тех пор, как в 1991 году распался Советский Союз, и которую с 2004 года держит железной хваткой сын сепаратиста, превратившегося в союзника Кремля.
Как обычно, западную прессу соблазнили обещанием, что мы возьмём интервью у сына, Рамзана Кадырова, который принял контроль над Чечнёй после того, как его отец был убит в результате взрыва. Рамзан Кадыров пришёл к власти, когда большая часть Чечни, особенно её столица Грозный, лежала в руинах после второй войны с войсками Москвы. С тех пор она была восстановлена, но правозащитные организации обвиняют Кадырова в беспощадном управлении феодальной вотчиной – с произвольными задержаниями, убийствами, похищениями и массовыми нарушениями прав [человека]. Он нечасто говорит с прессой, поэтому обещание интервью всегда привлекает.
Так что я поехал.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Я как следует не бывал в Грозном 25 лет, когда бушевала Первая чеченская война, и мы бродили по городу произвольно и на свой страх и риск. После этого я несколько раз участвовал в поездках, организованных Кремлём, но мы видели город только из окна автобуса.
Я был полон решимости извлечь что-нибудь полезное из этой поездки и решил, что, что бы ни случилось, я постараюсь побывать в тех местах, где бегал с чеченскими боевиками зимой 1994-1995-го. Чтобы увидеть, как всё изменилось.
Самолёт приземлился в аэропорту "Северный", том самом, что 25 лет назад был порталом между двумя мирами, войной и миром. Сцены из прошлого нахлынули на меня.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Лето 95-го... Раненые русские солдаты, в нижнем белье и с костылями, ковыляют через поле к самолёту, который увезёт их отсюда к их близким. Подальше от огня, крови и грязи.
Август 96-го... Мальчишки-солдаты, которых стошнило на взлётно-посадочной полосе возле вертолёта, когда они выгружали тела своих друзей, которые начали разлагаться после нескольких дней на жарком летнем солнце.
Март 96-го... Месяц, когда командир сепаратистов Руслан Гелаев и его войска отбили город у русских. Кончилось тем, что я сел на последний гражданский рейс из Москвы в Грозный, потом их не было целую вечность... Российские полицейские, известные как ОМОН, запретили нам покидать аэропорт; они хотели посадить нас обратно на самолёт и отправить его обратно в Москву, так как Грозный был в состоянии полномасштабной войны и сепаратисты контролировали большую часть города. Но большинство пассажиров были местными жителями, которые отказались уезжать. Они прорвали полицейский кордон и выбежали из аэропорта. Я смешался с ними. Провёл ночь со знакомым парнем. На следующее утро он отвёз меня к войскам Гелаева.
Апрель 95-го... Военнослужащие ОМОНа не могут оторвать глаз от иллюминатора вертолёта, который уносит их из города в сторону дома. Невозможно ошибиться в желании, которое выдают их глаза – больше никогда не возвращаться в этот город. Их борьба окончена.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Когда двери самолёта открылись, внутрь ворвался горячий воздух чеченского лета, возвращая меня в настоящее. Шоссе в Грозный было украшено фотографиями российского президента Владимира Путина и Ахмата Кадырова, отца Рамзана.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Известный боец-сепаратист во время Первой чеченской войны, в последующие годы он занимал пост главного муфтия независимой Чечни. Но когда в 2000 году разразилась Вторая [чеченская] война, он перешёл на другую сторону, предложив свою поддержку Путину. Он был убит 9 мая 2004 года на стадионе в Грозном, когда взорвалась огромная бомба, заложенная под VIP-ложей. Большинство из нас, журналистов в те годы, помнят тот день по другой причине: взрывом убило фотографа Reuters Адлана Хасанова, необыкновенного человека, который был душой компании, куда бы он ни отправился, и любимцем пресс-корпуса иностранного агентства.
Нас отвезли в шикарный отель, лучший в Грозном, постоянную резиденцию местного футбольного клуба "Терек".
Фото: AFP / Alexander Nemenov
На следующий день я сказал сопровождавшим нас московским опекунам, что вместо того, чтобы поехать в провинциальный город Ведено, как было запланировано, я предпочёл бы прогуляться по местам, которые помнил из прошлого. Возмущённые, они сказали мне, что об этом не может быть и речи: местные жители не поймут, и тогда можно забыть об интервью с Кадыровым. Так что в Ведено я поехал.
Город и его окрестности – место рождения Шамиля Басаева, лидера радикальных сепаратистов, который также стоял за самыми ужасыми терактами [у автора дословно – "захватами заложников"] в России, включая резню в школе Беслана в 2004 году и в московском театре "Норд-Ост" [на самом деле это название шоу, а не театра] в 2002-м. Этот район находится в горах Чечни, где во время первой войны сепаратисты вели ожесточённые бои с российскими войсками. В наши дни на местном озере есть яхт-клуб, куда и привезли нас наши сопровождающие.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Чтобы добраться туда, мы ехали по дороге в узкой долине. Она напомнила мне западный конец Панджшера в Афганистане, где он ведёт в долину Чарикар. Я вспомнил, как во время первой войны российский майор сказал мне однажды, когда мы проезжали здесь: "Посмотри, как здесь красиво. Почти Швейцария".
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
"Будем надеяться, что "швейцарцы" не спустятся с гор именно сейчас", – невозмутимо ответил один из его коллег, имея в виду чеченских повстанцев, скрывающихся в прекрасном пейзаже.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Интервью с Рамзаном на следующий день не состоялось, так что нас отвезли ещё дальше в горы, в Итум-Кале, горнолыжный курорт Чечни. Нам показали все закоулки этой альпийской жемчужины, всё время уверяя, что скорее она будет лучше любого горнолыжного курорта в Альпах. "В самом деле? Когда?" – всё, о чём я мог думать, глядя вокруг.
Наша поездка длилась четыре дня, и к вечеру третьего я всё ещё не получил то, за чем приехал. У меня оставался лишь один шанс – утро последнего дня в городе. Мы должны были лететь домой во второй половине дня.
Я встал в 6 утра и вышел из отеля, полный мыслей о том, куда я собираюсь пойти и что я собираюсь увидеть. Я планировал съездить на так называемую "площадь Минутка" (по одной из версий, её так назвали, потому что в советское время тут на минуту останавливался автобус, чтобы забрать рабочих на ближайщую фабрику), через реку Сунжа, недалеко от места, где когда-то стоял президентский дворец, затем к площади Дружбы Народов, где до сих пор стоит памятник трём мужчинам – русскому, чеченцу и ингушу.
Площадь всегда называли "Памятником трём дуракам". В период между войнами с Россией, когда Чечня попала под влияние джихадистов, здесь проводились публичные казни.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Бодро шагая с прохладным утренним ветерком, я быстро добрался до Минутки. Маленькие брат с сестрой переходили улицу. Мальчик внимательно огляделся, чтобы убедиться, что машины не едут. Двадцать пять лет назад я видел в этом месте группу повстанцев, бегущих от дома к дому и держащих за руку медсестру, которой они помогали ей укрыться от выстрелов. На ней была солдатская каска и огромная солдатская шинель.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Когда я стоял на площади, внутри что-то щёлкнуло, и я вновь оказался там... зимой 1994-95-го.
Грозный, конец декабря 1994-го, как раз перед тем, как российские войска вошли в город. По ночам кажется, что весь город охвачен огнём. Люди всё время куда-то бегут. Мешки, сани, старухи, дети... Холодно, темно и сыро. Страх повсюду... иногда ты так напуган, что тебя едва не тошнит. Все говорят, что русские в любую минуту могут ворваться в город. Сначала они отключат электричество, а потом убьют всех. Почему-то все называют их "боевыми пловцами". Почему "пловцы"? Кто знает. У слухов нет ни причины, ни смысла.
Каждое утро – свежий снег, змеящиеся цепочки следов, запах гари столь сильный, что щекочет нос... и тишина. По утрам после ночных рейдов так тихо. Машины усеивают улицы, тела внутри укрыты простынями. Всё под покровом тумана.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Однажды вечером мы с моим приятелем Толей Морковкиным искали место, где можно было бы переночевать. Мы оба в то время работали на ТАСС и фрилансерами в западных СМИ. Мы нашли отель в центре города. К тому времени уже стемнело, и можно было безошибочно различить звук приближающихся боевых самолётов. Достаточно пережить лишь один взрыв, чтобы этот звук стал пробуждать страх. Потому что ты знаешь, что будет дальше.
Много времени это не заняло – взрывы раздавались то тут, то там. В ту ночь туман был особенно густым. От взрывов над городом словно поползло красное зарево. Мы побежали к универмагу "Детский мир". В этот момент бомба попала в соседнее здание. Пожарные, я думаю, приехали по привычке. Они пытались потушить пламя. Они работали без устали до изнеможения, потом наконец сдались и ушли.
Мы с Толей поехали в нашу гостиницу. Два соседних здания уже горели. В гостинице были две старушки, белые от страха. Они дали нам простыни, полотенца, взяли наши деньги, выписали квитанцию. Несколько сюрреалистическая сцена, когда военные самолеты жужжат наверху и здесь и там раздаются взрывы.
Кроме нас в гостинице никого не было. Нас почему-то поселили на верхнем этаже пятиэтажки. Прямо посреди бомбёжки. Мы поужинали - два батончика "Сникерс" и полбутылки водки. Пытался заснуть, но не смог: страшно, когда взрывы становятся всё ближе и ближе. Мы допили бутылку и спустились на первый этаж, чтобы спрятаться под лестницей вместе с двумя старухами.
Две старушки глотали экстракт корня валерианы (мягкое успокаивающее средство, которое иногда называют "природным Валиумом", очень популярное в России "от нервов") – как будто выпили нашу водку. Нам с Толей больше нечего было глотать, так что мы просто молча сидели, отмораживая задницы. Холод и потребность во сне в конце концов победили страх, поэтому через некоторое время мы просто поднялись наверх и заснули.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
На этом моменте я вырвался из моих флешбэков и направился в сторону центра. Наконец я добрался до широкого перекрёстка. Я помню, как страшно было переходить его под миномётным огнём. Тогда это был проспект Ленина. Сегодня это проспект Ахмада Кадырова.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Чуть дальше я увидел на здании огромный плакат с Путиным и Кадыровым-старшим. 25 лет назад здание было украшено другим плакатом, с белыми голубями и лозунгом "Мир Кавказу! Мир всем!".
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Январь 1994-го. На следующий день после взрыва мы с Толей покинули наш отель целыми и невредимыми. Свежевыпавший снег покрыл всю грязь и всё, что сгорело во время бомбёжек за ночь. Вокруг никого не было. Только мы и следы, которые мы оставляли на свежем снегу. Мы шли, думая о том, как бы раздобыть машину, чтобы выехать обратно в Москву. Мы стали говорить обо всех хороших вещах, которые мы будем делать там, где нет войны.
И вдруг из ниоткуда появились пятеро чеченских боевиков. Одетые в белое, с автоматами за плечами, эти парни были серьёзны. Они шли по другой стороне улицы к тому же перекрёстку, что и мы. Как будто столкнулись две судьбы. Сегодня эта сцена кажется забавной.
– Эй, откуда вы идёте? Куда направляетесь?
– Мы иностранные журналисты, фотографы, – отвечаем мы. Я достал свой пропуск в международное агентство, на которое я работал в то время, Толя достал пропуск из французской газеты. Пресс-карты ТАСС, российского информационного агентства, не казались нам лучшим, что можно было показать этим парням.
Ребята переговаривались между собой по-чеченски. Потом один из них повернулся к нам и сказал:
– Где ваши вторые удостоверения?
– Какие "вторые удостоверения"? – спросили мы, хотя сердце у нас упало.
– Ну какие "вторые удостоверения"? – насмешливо повторил он. – Ты нас за дураков держишь? Ваши удостоверения ФСК (как тогда называлась ФСБ). Вынимайте всё из ваших рюкзаков! Сейчас же!
– Мы облажались, – подумал я, осторожно доставая свои вещи. Если они найдут документы ТАСС, мы никогда не сможем убедить их, что мы просто журналисты, это будет бесполезно.
– Найди их радио! – рявкнул наш мучитель. – Корректоры! Это они всю ночь корректировали координаты целей бомбардировок.
Моё сердце вновь упало. Эти ребята, впрочем, не преуспели в поиске и не нашли наши пресс-карты ТАСС. Слава Богу.
– Мы должны пристрелить вас прямо здесь и сейчас, – сказал один из парней. – Мы знаем, кто вы. Но на случай, если мы ошибаемся – никогда не знаешь наверняка – мы не хотим, чтобы это было на нашей совести. Убирайся отсюда к чертовой матери.
Тогда на войне повстанцы ещё вели себя порядочно. Но скоро это изменится. Им не пришлось повторять дважды. Мы собрали свои вещи и пошли на трясущихся от страха ногах.
А, и отель... Он был уничтожен несколько дней спустя. Не знаю, что случилось с двумя старушками.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Пройдя дальше, я увидел здание, где в 95-м мы прятались с повстанцами, которые таскали с собой ту медсестру. Сегодня это Грозненский нефтяной технический университет. Дом для молодых студентов, которые понятия не имеют, что 25 лет назад это здание было изрыто пулями и осколками, почти как здания в Сталинграде после битвы. Именно это сравнение пришло мне в голову тогда.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Наконец я добрался до реки. Сунжа. Раньше её мутные воды несли тела убитых. На поверхности можно было увидеть отражение изуродованных войной деревьев. Сегодня это отражение шикарного отеля со сверкающими стеклянными стенами.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Площадь, на которой когда-то стоял президентский дворец, теперь исчезла. За забором был установлен памятник "жертвам терроризма" и построен новый торговый центр. И это всё. Как будто его [президентского дворца] никогда и не было.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Главная улица города теперь – проспект В.В.Путина. Раньше это был проспект Победы. Не знаю, как местные жители отнеслись к тому, что главный проспект города назвали в честь человека, который их бомбил. Они не любят это обсуждать. Слишком боятся.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Грозный, конец января 1995-го. Я забыл, в какой части города мы были. Мы – это снова это я и Толя Морковкин. Мы хотели пересечь дамбу на реке. Проблема в том, что всё, что появлялось на дамбе, навлекало на себя огонь танка, стоявшего поблизости. Так что мы пошли туда, играя в нашу версию русской рулетки. Нам повезло, и мы справились. Фотографировать было особо нечего. Война была повсюду, но, что касается фотографий, там не было ничего великого. А потом вдруг появилась группа повстанцев, толкающих противотанковое ружье и одетых в белые комбинезоны. Не мог и мечтать о лучшем кадре.
Они подтолкнули ружьё к обрыву и стали целиться во что-то. Сначала они пытались прогнать нас, но потом сдались.
– Где вы это взяли? – спросил я.
– Отняли у русских!
– Что вы собираетесь с этим делать?"
– Мы собираемся направить его на парней из ОМОНа (российский спецназ) прямо под нами, у реки.
"Ребята из ОМОна пропали", - подумал я про себя.
Повстанцы сидели вокруг орудия, их было примерно шестеро, когда они готовили машину к стрельбе. Мы с Толей были примерно в 10 метрах, сидели у кирпичной стены гаража.
"Аллахe Акбар! Огонь!”
Один из них дёрнул за шнур. Бам! Я получил пригоршню грязи в лицо. Что-то ударилось о стену в метре над нашими головами, и кирпичи начали падать. Дым был повсюду, ничего не было видно. Горло у меня чесалось от пыли, а из-за шума в ушах ничего не было слышно.
Когда дым рассеялся, я увидел следующую сцену. Чеченцы, сидевшие в кружке вокруг орудия, теперь лежали вокруг него в том же географическом порядке, только теперь они прижимали колени к подбородкам. "Какая хореография!" – подумал я почему-то. Через несколько секунд все зашевелились, потом встали и отряхнулись от грязи.
Я до сих пор не знаю, что случилось. Либо русские наполнили орудие песком прежде чем бросить его, либо что-то дало осечку. Самое удивительное, что ни на ком не было даже царапины. Мы все просто потеряли слух на некоторое время. Кусок металла, который я до сих пор ношу на цепочке, был частью этого орудия. Он приземлился в 300 метрах от взрыва, и местные жители позже подарили его мне. Мне потребовалась вечность, чтобы просверлить в нём дыру.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
В конце концов я добрался до Площади трёх идиотов. Я не переставал думать о прошлой ночи, когда наши сопровождающие повели нас к реке, чтобы показать красивое светомузыкальное шоу на фонтанах. Мне было не по себе. Я продолжал смотреть на лица молодых парней и девушек, которые были там. Они были счастливы и казались беззаботными, как и все молодые люди во всём мире. Большинство из них, вероятно, понятия не имели, что происходило на этом самом месте двадцать пять лет назад. Но я знал.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Когда я много ездил по работе в зоны конфликтов, у меня было особое чувство, которое возникало, когда я возвращался домой. Как будто я не был там целиком. С одной стороны, ты дома, с другой – твой разум всё ещё там, на поле боя. Всегда было трудно привыкнуть к тому, что дома есть нюансы. И все, чего ты хотел, – простого ответа на простой вопрос.
Мои близкие часто обвиняли меня в том, что я слишком люблю войну. Дело не в том, что я люблю войну, только полный придурок может действительно любить войну. Мне нравится, каковы люди на войне.
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Я всё ещё помню стольких людей, которых я встречал лишь мельком на различных войнах, которые я освещал. Я не помню их имён, но остаются их глаза и обрывки того, что они говорили. Слова всегда были такими простыми и ясными.
Я помню...
...чеченцев, которые прятали нас, русских, от российских воздушных налётов в ту страшную зиму 94-95-го.
...старого армянина в Нагорном Карабахе, который делился с нами своей последней простой едой, потчевал нас рассказами и уроками о жизни, стаканом "тутовки", местной водки. Керосиновую лампу, освещавшую его лицо, огромные звёзды в чёрном горном небе где-то возле Гадрута.
...молодого азербайджанского лейтенанта Эльшана Багирова, только что окончившего советскую военную академию и вернувшегося домой в Агдам воевать за родину.
...чеченских женщин в грозненском подвале 8 марта 1996 года, [в Международный] женский день, большой праздник на протяжении многих лет в Советском Союзе. Мы все скатились в тот подвал, чтобы спрятаться от снайперского огня. "Дамы, поздравляю вас с 8 марта!" - объявил я. Они все начали плакать: "Мы совсем забыли! Спасибо! Вот, поешь чего-нибудь!"
...лихих абхазских парней, заправленных вином и мандаринами (это был мандариновый сезон, и мы ели их так много, что я до сих пор вспоминаю Абхазию каждый раз, когда ем мандарин), с их нескончаемыми тостами...
...афганца средних лет с безупречным русским языком, начальника вертолётной площадки в Панджшерской долине, который совершенно бесплатно, как брат, взял меня на борт вертолёта в Душанбе в 2001 году. Как мы с ним пили в ту ночь, как он отдал мне свою постель, а сам спал на улице...
Фото: AFP / Alexander Nemenov
Интервью с Рамзаном Кадыровым так и не состоялось. Вероятно, даже и возможности такой не было. Как всегда. Но я рад, что совершил эту поездку".
ОРИГИНАЛ
Взято: varlamov.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]