Ой - ой, как в ФСБ пытали....тогда они дети, а не пытальщики.
---
Они вообще не понимают что такое пытки и как пытают, между прочим и самих ментов, когда попадутся, как пытали моих товарищей привешивая их тросом, за ноги и опуская в реку и это ....или как бросить в камеру с уголовниками офицера милиции в униформе, со всеми наградами. Правда...он потом там старшим над ними стал...молодец.
Задержали меня 27 октября 2017 года, и, естественно, вину я не признал, давать показания отказался. Мой адвокат, который не планировал со мной продолжать взаимодействовать, сказал: «Если у тебя будет другой адвокат, с ним показания дашь, со мной сейчас 51-ю возьми». Ну, собственно, не признал, и, в общем-то никакого особенного допроса в тот день у меня не было. Я поехал в изолятор временного содержания, и в этом изоляторе провел ночь, после чего отправился на суд по мере пресечения. Мне выбрали меру пресечения в виде заключения под стражу. Заключили под стражу и отправили в СИЗО №1 города Пензы.
В СИЗО №1 есть три жилых корпуса, если называть их условно: старый корпус, новый корпус и «Титаник». Так вот, меня посадили в четвертый, который совершенно пустой. Там нет ни одного человека. Двухэтажный корпус, в котором никто не сидит, никто туда не ходит, он стоит отдельно. Меня завели в камеру 5.1, я бросил матрас, и мне сказали: «Пойдем». А я в первый раз в СИЗО, не представляю, что дальше должно происходить — ну, наверное, какие-то процедуры, дактилоскопия, еще что-то. Мне сказали: заходи в камеру соседнюю, 5.2. Я зашел в нее, за мной закрыли дверь.
Это 28 октября, первый день моего пребывания в СИЗО. Я вообще должен был попасть на карантин, который происходит в корпусе «Титаник». Меня завели в камеру 5.2, меня закрыли там. Через две минуты зашли около шести, может быть, семи сотрудников ФСБ. Двое из них были в форме «мультикам», которую используют сотрудники ФСБ. В том числе я узнал в них людей, которые меня конвоировали до этого. И люди в «гражданке», которые, собственно, оперативники. Мне сказали: «Раздевайся». Я первый раз в такой ситуации, я не представлял ничего — возможно, еще какие-то досмотры или еще что-то — в конце концов, я чистый. Я разделся. Мне сказали: «Садись на лавочку». Я сел на лавочку, и после того, как мне начали приматывать к лавочке ноги скотчем, я понял, что… ну, как бы, пиши пропало.
Достали из сумки динамо-машинку, поставили ее на стол. Все сотрудники были в балаклавах и медицинских перчатках.
Мне замотали руки за спиной, я был в одних трусах, примотали ноги к лавочке скотчем. Сотрудник, которого зовут Александр, зачистил канцелярским ножом провода и примотал мне их к большим пальцам ног. Ни вопросов мне никто не задавал, ничего — просто начали сразу крутить динамо-машинку. Собственно, ногами примерно до колена я ощутил ток — это ощущение, как будто сдирают кожу заживо, а когда [подача тока] прекращается, как будто ничего не было вообще. Потом никакой боли нет, когда прекращается.
Ну, вытерпеть это нереально. Меня били [током], может быть, раз пять без вопросов — чтобы подавлять мою волю, вероятно, или еще как-то. Потом сказали: если, мол, ты не понял, ты в руках ФСБ, мы играть не будем, тебе нужно сейчас будет отвечать на вопросы. Ответы «нет», «не знаю» и «не помню» — это неправильные ответы.
Они мне говорят: «Сеть». Я: «Что сеть?». Они крутят. Я минут 15 тупил — мне положили в рот кляп, он абсолютно осушил рот, он был марлевый. В очередной раз, когда мне засовывали в рот кляп, естественно, он уже засох, язык просто зацепился, уздечка порвалась, весь кляп пропитался кровью. Меня спросили: «Откуда кровь?». «Не знаю». А вы помните, да, что ответ «не знаю» — неправильный? Меня просто за это ударили током. То есть они просто фактически убивали меня там.
У меня на животе уже был синяк, как будто в меня метеорит попал, и в итоге меня бросили на пол, начали стягивать трусы для того, чтобы подстегнуть к гениталиям провода. Я сказал: «Окей-окей, я понял. Как там вопрос звучал последний?». Они говорят: «Ты организовал террористическое сообщество "Сеть"?». Я говорю: «Ну да, я». Они: «Ну все, молодец, садись».
Я сел, они достали ноутбук и начали с ноутбука читать какие-то там совершенно несуразные вещи. Прям в камере, черный ноутбук — был сотрудник Шепелев, который неоднократно его потом приносил. Я на тот момент видел их всех второй или третий раз в жизни, но, естественно, я голоса их запоминал, а потом, когда с ними пересекался, я понимал, что это они. Там же в [камере] 5.2 находились, кроме Шепелева Вячеслава Геннадьевича, Воронков Сергей Васильевич… На тот момент мне казалось, что там был еще и Токарев, наблюдал за всем, как это происходило. Сам он вслух не говорил.
— А вы не ошибаетесь? Токарев? Вы раньше не говорили об этом, — уточняет адвокат Олег Зайцев.
— Я говорил с самого начала, но он мне говорит: «Нет, меня там точно не было». Ну хорошо, пусть так, пусть не было.
— По каким приметам вы его опознали, что Токарев находился в той же камере?
— Он был в той же одежде, в которой он меня задерживал и в которой я его видел в ФСБ. То есть я его видел и понимал, что это он. Но я был не уверен потом в итоге, и я не стал говорить, что он был — если не уверен, зачем просто так оговаривать человека. Но я стал убеждаться в том, что он как минимум осведомлен о пытках, когда он сам стал со мной о них разговаривать.
— Кто руководил всем этим?
— Вячеслав Геннадьевич [Шепелев], он там ведущий был. Собственно, он со мной разговаривал на все темы, он мне с ноутбука читал, что мне нужно будет говорить в дальнейшем. В общем, у меня выбора просто не оставалось — не считал возможным, что такое вообще происходит с людьми. Но они даже не пытались выяснить, знаю я что-то или не знаю — они знали, что я ничего не знаю, поэтому вместо того, чтобы задавать вопросы о каких-то реальных обстоятельствах, они задавали вопросы для того, чтобы я сам соображал, что мне надо отвечать. Я им говорил: «Вы соображаете, это вообще не вяжется с нами?». Они: «А как вяжется?». Я уже поправлял: «Ну вот так, вот так реалистично». Они говорят: «Ну все, молодец, будем, значит, так работать».
<…> Меня когда кинули на пол, мне разбили коленки об пол, кровь из них текла. Мне сделали замечание за то, что у меня слабые коленки. Когда они уже уходили, мне Шепелев бросил кляп и сказал протереть коленки, чтобы никакой крови не осталось. Я протер, бросил ему обратно, а он говорит: «Если спросят, что кричал, скажешь: пел». Я говорю, окей, скажу, пел. Он говорит: «А если спросят, коленки почему разбиты?». Я говорю: «Скажу, молился». Он: «Ну, ладно». И ушел.
Меня увели обратно в камеру 5.1. Я расстелил матрас, посидел-подумал и понял, что так не должно быть вообще. Как обычно делают арестанты? Я не боялся, что если я сейчас вскроюсь, то меня не успеют спасти, потому что понимал, что раз такое происходит, они в течение всего допроса говорили, что, мол, «мы увезем твою жену в лес, на твоих глазах ей голову отрежем, а потом вас вместе прикопаем — ты че, хочешь этого?». Понятно, что они, может быть, и лукавили отчасти, но на тот момент не приходилось сомневаться в правдивости их слов. Я согласился со всем этим и понял, что жизни дальше они мне не дадут.
День второй. «Вы помните, я вскрылся?»
Разбил бачок унитаза на следующий день, 29 октября, и разрезал руки, горло — арестанты так делают, чтобы их не истязали. Когда к ним применяют физическое насилие, они вскрываются. Я сделал то же самое — и даже если бы у меня не было возможности об этом заявить, я бы потом сказал: «А вы помните, я вскрылся? А это произошло, потому что меня, блин, током пытали».
На следующий день или через день ко мне пришел следователь из Следственного комитета Нестеров и намекнул, что он пришел от сотрудников ФСБ, которые назначили его. Просил дать объяснения, в которых я никого не называю и ничего не говорю. Я дал ему такое объяснение, мол, никто не виноват, я сам. Он ушел, отказал в возбуждении уголовного дела.
Затем 1 ноября с утра я думал, что ко мне должен прийти адвокат. Мне сказали, что, мол, собирайся, сейчас адвокат придет. Я ему написал большую записку — он мне сказал просто до этого, что здесь везде запись стоит, тебе нельзя разговаривать вслух на темы, которые не хочешь, чтобы они знали. Написал записку ему, что здесь меня бьют током, и говорят признавать так-то и так. Что мне делать?
Привлекайте, пожалуйста, средства массовой информации, привлекайте, пожалуйста, «Комитет против пыток», давайте, пожалуйста, прекратим это, потому что они меня убьют. Я положил эту записку в карман, меня вызвали, я пошел, думал, что это к адвокату, а оказалось, на выезд. А когда выводят на выезд, нас полностью досматривают, у меня эту записку, естественно, нашли, эту записку отдали сотрудникам ФСБ, вместо того чтобы приобщить к делу. Они все должны приобщаться к делу.
Мы поехали в ФСБ, меня завели к оперативникам. Я также там [в этой записке] написал, что в камере осталась кровь и я могу указать, только, пожалуйста, приведите того, кому мне ее указать. Они меня спрашивают: где кровь осталась? Я говорю: ну мол там и там. На самом деле я просто первое, что в голову пришло, сказал — кровь по-прежнему там осталась. Он позвонил и говорит: «У лавочки две капли». То есть человек, который был на том конце провода, знал, о чем сейчас будет речь. Как я в дальнейшем узнал, он разговаривал с оперативником.
И, собственно, мы с ними сели. Они продолжали мне угрожать, продолжали мне говорить, что я закончу в лесу, что они меня вывезут и убьют. Там стоял телевизор и они сказали: сейчас твоя Ангелина в этом телевизоре появится и ты будешь видеть, что с ней делают то же самое, что с тобой позавчера. Ты хочешь это? Я сейчас сниму трубку и она через 10 минут появится здесь. Я говорю: хорошо-хорошо, я все сделаю, как надо. Они просто учитывали, что я записку написал, значит, все-таки я их не послушал и отказался с ними сотрудничать.
Я говорю: ну хорошо, все-таки буду сотрудничать, давайте, все подпишу. И они говорят: хорошо, ладно, рассказывай. Ты говорил, что нереалистично, давай рассказывай, чтобы было реалистично. Я думаю, ну ладно, и начал рассказывать просто историю, как все на самом деле обстояло. Они через слово вставляли: терроризм, терроризм, терроризм, терроризм.
Это был просто опрос, я его подписал, естественно, потому что у меня выбора не было. И мы вместе с моим защитником, на тот момент [Алексеем] Агафоновым, отправились к [следователю ФСБ] Токареву Валерию Витальевичу на допрос. На этом допросе Токарев сказал: ну что, оперативники уже составили рыбу, давайте тогда просто распечатаем, подпишем и поедем по домам?
На что Агафонов сказал: ну вообще я не согласен, типа, я че тут пришел, я адвокат, давайте все-таки хотя бы почитаем, что ли, прежде чем распечатать. Он говорит: «Ну хорошо». Он прочитал абзац и говорит: «Ну что, Дмитрий, подтверждаешь?». Я говорю: «Нет». Он прямо смотрит: ну как так не подтверждаешь, тебя че мало током, что ли, били, ну окей, не подтверждаешь, а как? Ну, и я начал все редактировать, и вот все, что оперативники написали там про терроризм, не про терроризм, я редактировал. Ну, естественно, я понимал, что слишком сильно редактировать тоже нельзя, вину признаю, конечно, но нигде не был, ничего не видел. Естественно, Токареву это не понравилось. Я уехал в СИЗО.
Ноябрь — декабрь. «Клоуны, вы же меня конвоировали вчера»
Все это время ко мне [в СИЗО] приходили сотрудники ФСБ Вячеслав Геннадьевич Шепелев и Сергей Васильевич Воронков. Им для того, чтобы прийти, не нужно брать разрешения, они просто приходят по звонку и заходят беспрепятственно. Приходили ко мне в том числе прямо в корпус, то есть вот пустой корпус, где я сижу, там никого вообще нет, они ко мне прямо туда приходили. Им на территории следственного кабинета-то перемещаться без разрешения нельзя, а они там по территории следственного изолятора прошли полностью.
И, собственно, 8 ноября примерно во время ужина, где-то в пять часов, пришли ко мне три сотрудника ФСБ. Один из них присутствовал раньше, другой конвоировал меня, третьего — тоже видел, не помню, где. Но они были переодеты в робы заключенных. Они меня начали избивать и говорят: мы блаткомитет, нам из-за тебя перекрыли кислород, если ты сейчас не будешь сотрудничать с мусорами, то мы тебя вообще убьем, опустим, у нас руки длинные, мы твою жену достанем и так далее.
А я смотрю на них и думаю: вы че, клоуны, вы же меня конвоировали вчера, какой вы блаткомитет, вы вообще о чем? И понимаю, что происходит какая-то просто сюрреалистическая совершенно ситуация. И они мне говорят: на тряпку, мой унитаз, мы будем на видео снимать. А я просто вот так стою и не понимаю вообще, что мне дальше делать. Они посмотрели на меня еще немножко, пять минут, сказали: ну ты понял, у тебя неделя — и ушли.
Я бы даже, наверное, не осмелился предполагать на тот момент, когда у меня будет следующий допрос, но допрос следующий произошел на следующий день как раз после этого. И на следующем допросе, если сравнить мои показания… на первом допросе я говорю — ну, там был страйкбольный привод, туда-сюда, следующие показания: слово в слово то же самое, но только вместо страйкбольного привода уже был короткоствольный карабин. Вместо «готовился к войне с исламистами, нацистами и интервентами» там уже добавлено, что еще и «с врагами революции». Фразы там просто волшебные: так может рассуждать только следователь по особо важным делам.
Дальше после этого меня первое время не вывозили. 1 декабря меня вывезли для предъявления первоначального обвинения. Первоначальное обвинение было просто неимоверно абсурдным. Нас обвиняли в принципе во всем том же самом, что и сейчас, но только без каких-либо вообще аргументов. Ну окей. Мне говорят: подписывай. Со мной уже на тот момент был адвокат [Игорь] Ванин. Он прочитал и говорит: нас это не устраивает.
«Ну, Дим, ну ты же понимаешь, что у нас есть способ заставить тебя подписать?». Это мне говорит Токарев Валерий Витальевич. Я говорю: я понимаю, дайте мне свидание с женой. Они говорят: хорошо, конечно, конечно, вот ты сейчас подписываешь — даем тебе свидание, не подписываешь — едешь в СИЗО от нас обратно.
Ладно, подписываю, иду к жене и говорю ей: Ангелин, срочно привлекай средства массовой информации, всe всем рассказывай, но пока ничего не публикуй. Рассказал ей про то, как меня пытали, рассказал ей о многом. И в то же самое время она обратилась к «Общественному вердикту», правозащитной организации, которая занимается, в частности, заключенными, которых пытают, и они сказали, ну че, публикуем? Она сказала: «Пока не надо, Дима сказал, что если только что-то произойдет с ним или вообще как-то ситуация изменится».
https://zona.media/article/2019/05/28/pchelintsev-2
Задержали меня 27 октября 2017 года, и, естественно, вину я не признал, давать показания отказался. Мой адвокат, который не планировал со мной продолжать взаимодействовать, сказал: «Если у тебя будет другой адвокат, с ним показания дашь, со мной сейчас 51-ю возьми». Ну, собственно, не признал, и, в общем-то никакого особенного допроса в тот день у меня не было. Я поехал в изолятор временного содержания, и в этом изоляторе провел ночь, после чего отправился на суд по мере пресечения. Мне выбрали меру пресечения в виде заключения под стражу. Заключили под стражу и отправили в СИЗО №1 города Пензы.
В СИЗО №1 есть три жилых корпуса, если называть их условно: старый корпус, новый корпус и «Титаник». Так вот, меня посадили в четвертый, который совершенно пустой. Там нет ни одного человека. Двухэтажный корпус, в котором никто не сидит, никто туда не ходит, он стоит отдельно. Меня завели в камеру 5.1, я бросил матрас, и мне сказали: «Пойдем». А я в первый раз в СИЗО, не представляю, что дальше должно происходить — ну, наверное, какие-то процедуры, дактилоскопия, еще что-то. Мне сказали: заходи в камеру соседнюю, 5.2. Я зашел в нее, за мной закрыли дверь.
Это 28 октября, первый день моего пребывания в СИЗО. Я вообще должен был попасть на карантин, который происходит в корпусе «Титаник». Меня завели в камеру 5.2, меня закрыли там. Через две минуты зашли около шести, может быть, семи сотрудников ФСБ. Двое из них были в форме «мультикам», которую используют сотрудники ФСБ. В том числе я узнал в них людей, которые меня конвоировали до этого. И люди в «гражданке», которые, собственно, оперативники. Мне сказали: «Раздевайся». Я первый раз в такой ситуации, я не представлял ничего — возможно, еще какие-то досмотры или еще что-то — в конце концов, я чистый. Я разделся. Мне сказали: «Садись на лавочку». Я сел на лавочку, и после того, как мне начали приматывать к лавочке ноги скотчем, я понял, что… ну, как бы, пиши пропало.
Достали из сумки динамо-машинку, поставили ее на стол. Все сотрудники были в балаклавах и медицинских перчатках.
Мне замотали руки за спиной, я был в одних трусах, примотали ноги к лавочке скотчем. Сотрудник, которого зовут Александр, зачистил канцелярским ножом провода и примотал мне их к большим пальцам ног. Ни вопросов мне никто не задавал, ничего — просто начали сразу крутить динамо-машинку. Собственно, ногами примерно до колена я ощутил ток — это ощущение, как будто сдирают кожу заживо, а когда [подача тока] прекращается, как будто ничего не было вообще. Потом никакой боли нет, когда прекращается.
Ну, вытерпеть это нереально. Меня били [током], может быть, раз пять без вопросов — чтобы подавлять мою волю, вероятно, или еще как-то. Потом сказали: если, мол, ты не понял, ты в руках ФСБ, мы играть не будем, тебе нужно сейчас будет отвечать на вопросы. Ответы «нет», «не знаю» и «не помню» — это неправильные ответы.
Они мне говорят: «Сеть». Я: «Что сеть?». Они крутят. Я минут 15 тупил — мне положили в рот кляп, он абсолютно осушил рот, он был марлевый. В очередной раз, когда мне засовывали в рот кляп, естественно, он уже засох, язык просто зацепился, уздечка порвалась, весь кляп пропитался кровью. Меня спросили: «Откуда кровь?». «Не знаю». А вы помните, да, что ответ «не знаю» — неправильный? Меня просто за это ударили током. То есть они просто фактически убивали меня там.
У меня на животе уже был синяк, как будто в меня метеорит попал, и в итоге меня бросили на пол, начали стягивать трусы для того, чтобы подстегнуть к гениталиям провода. Я сказал: «Окей-окей, я понял. Как там вопрос звучал последний?». Они говорят: «Ты организовал террористическое сообщество "Сеть"?». Я говорю: «Ну да, я». Они: «Ну все, молодец, садись».
Я сел, они достали ноутбук и начали с ноутбука читать какие-то там совершенно несуразные вещи. Прям в камере, черный ноутбук — был сотрудник Шепелев, который неоднократно его потом приносил. Я на тот момент видел их всех второй или третий раз в жизни, но, естественно, я голоса их запоминал, а потом, когда с ними пересекался, я понимал, что это они. Там же в [камере] 5.2 находились, кроме Шепелева Вячеслава Геннадьевича, Воронков Сергей Васильевич… На тот момент мне казалось, что там был еще и Токарев, наблюдал за всем, как это происходило. Сам он вслух не говорил.
— А вы не ошибаетесь? Токарев? Вы раньше не говорили об этом, — уточняет адвокат Олег Зайцев.
— Я говорил с самого начала, но он мне говорит: «Нет, меня там точно не было». Ну хорошо, пусть так, пусть не было.
— По каким приметам вы его опознали, что Токарев находился в той же камере?
— Он был в той же одежде, в которой он меня задерживал и в которой я его видел в ФСБ. То есть я его видел и понимал, что это он. Но я был не уверен потом в итоге, и я не стал говорить, что он был — если не уверен, зачем просто так оговаривать человека. Но я стал убеждаться в том, что он как минимум осведомлен о пытках, когда он сам стал со мной о них разговаривать.
— Кто руководил всем этим?
— Вячеслав Геннадьевич [Шепелев], он там ведущий был. Собственно, он со мной разговаривал на все темы, он мне с ноутбука читал, что мне нужно будет говорить в дальнейшем. В общем, у меня выбора просто не оставалось — не считал возможным, что такое вообще происходит с людьми. Но они даже не пытались выяснить, знаю я что-то или не знаю — они знали, что я ничего не знаю, поэтому вместо того, чтобы задавать вопросы о каких-то реальных обстоятельствах, они задавали вопросы для того, чтобы я сам соображал, что мне надо отвечать. Я им говорил: «Вы соображаете, это вообще не вяжется с нами?». Они: «А как вяжется?». Я уже поправлял: «Ну вот так, вот так реалистично». Они говорят: «Ну все, молодец, будем, значит, так работать».
<…> Меня когда кинули на пол, мне разбили коленки об пол, кровь из них текла. Мне сделали замечание за то, что у меня слабые коленки. Когда они уже уходили, мне Шепелев бросил кляп и сказал протереть коленки, чтобы никакой крови не осталось. Я протер, бросил ему обратно, а он говорит: «Если спросят, что кричал, скажешь: пел». Я говорю, окей, скажу, пел. Он говорит: «А если спросят, коленки почему разбиты?». Я говорю: «Скажу, молился». Он: «Ну, ладно». И ушел.
Меня увели обратно в камеру 5.1. Я расстелил матрас, посидел-подумал и понял, что так не должно быть вообще. Как обычно делают арестанты? Я не боялся, что если я сейчас вскроюсь, то меня не успеют спасти, потому что понимал, что раз такое происходит, они в течение всего допроса говорили, что, мол, «мы увезем твою жену в лес, на твоих глазах ей голову отрежем, а потом вас вместе прикопаем — ты че, хочешь этого?». Понятно, что они, может быть, и лукавили отчасти, но на тот момент не приходилось сомневаться в правдивости их слов. Я согласился со всем этим и понял, что жизни дальше они мне не дадут.
День второй. «Вы помните, я вскрылся?»
Разбил бачок унитаза на следующий день, 29 октября, и разрезал руки, горло — арестанты так делают, чтобы их не истязали. Когда к ним применяют физическое насилие, они вскрываются. Я сделал то же самое — и даже если бы у меня не было возможности об этом заявить, я бы потом сказал: «А вы помните, я вскрылся? А это произошло, потому что меня, блин, током пытали».
На следующий день или через день ко мне пришел следователь из Следственного комитета Нестеров и намекнул, что он пришел от сотрудников ФСБ, которые назначили его. Просил дать объяснения, в которых я никого не называю и ничего не говорю. Я дал ему такое объяснение, мол, никто не виноват, я сам. Он ушел, отказал в возбуждении уголовного дела.
Затем 1 ноября с утра я думал, что ко мне должен прийти адвокат. Мне сказали, что, мол, собирайся, сейчас адвокат придет. Я ему написал большую записку — он мне сказал просто до этого, что здесь везде запись стоит, тебе нельзя разговаривать вслух на темы, которые не хочешь, чтобы они знали. Написал записку ему, что здесь меня бьют током, и говорят признавать так-то и так. Что мне делать?
Привлекайте, пожалуйста, средства массовой информации, привлекайте, пожалуйста, «Комитет против пыток», давайте, пожалуйста, прекратим это, потому что они меня убьют. Я положил эту записку в карман, меня вызвали, я пошел, думал, что это к адвокату, а оказалось, на выезд. А когда выводят на выезд, нас полностью досматривают, у меня эту записку, естественно, нашли, эту записку отдали сотрудникам ФСБ, вместо того чтобы приобщить к делу. Они все должны приобщаться к делу.
Мы поехали в ФСБ, меня завели к оперативникам. Я также там [в этой записке] написал, что в камере осталась кровь и я могу указать, только, пожалуйста, приведите того, кому мне ее указать. Они меня спрашивают: где кровь осталась? Я говорю: ну мол там и там. На самом деле я просто первое, что в голову пришло, сказал — кровь по-прежнему там осталась. Он позвонил и говорит: «У лавочки две капли». То есть человек, который был на том конце провода, знал, о чем сейчас будет речь. Как я в дальнейшем узнал, он разговаривал с оперативником.
И, собственно, мы с ними сели. Они продолжали мне угрожать, продолжали мне говорить, что я закончу в лесу, что они меня вывезут и убьют. Там стоял телевизор и они сказали: сейчас твоя Ангелина в этом телевизоре появится и ты будешь видеть, что с ней делают то же самое, что с тобой позавчера. Ты хочешь это? Я сейчас сниму трубку и она через 10 минут появится здесь. Я говорю: хорошо-хорошо, я все сделаю, как надо. Они просто учитывали, что я записку написал, значит, все-таки я их не послушал и отказался с ними сотрудничать.
Я говорю: ну хорошо, все-таки буду сотрудничать, давайте, все подпишу. И они говорят: хорошо, ладно, рассказывай. Ты говорил, что нереалистично, давай рассказывай, чтобы было реалистично. Я думаю, ну ладно, и начал рассказывать просто историю, как все на самом деле обстояло. Они через слово вставляли: терроризм, терроризм, терроризм, терроризм.
Это был просто опрос, я его подписал, естественно, потому что у меня выбора не было. И мы вместе с моим защитником, на тот момент [Алексеем] Агафоновым, отправились к [следователю ФСБ] Токареву Валерию Витальевичу на допрос. На этом допросе Токарев сказал: ну что, оперативники уже составили рыбу, давайте тогда просто распечатаем, подпишем и поедем по домам?
На что Агафонов сказал: ну вообще я не согласен, типа, я че тут пришел, я адвокат, давайте все-таки хотя бы почитаем, что ли, прежде чем распечатать. Он говорит: «Ну хорошо». Он прочитал абзац и говорит: «Ну что, Дмитрий, подтверждаешь?». Я говорю: «Нет». Он прямо смотрит: ну как так не подтверждаешь, тебя че мало током, что ли, били, ну окей, не подтверждаешь, а как? Ну, и я начал все редактировать, и вот все, что оперативники написали там про терроризм, не про терроризм, я редактировал. Ну, естественно, я понимал, что слишком сильно редактировать тоже нельзя, вину признаю, конечно, но нигде не был, ничего не видел. Естественно, Токареву это не понравилось. Я уехал в СИЗО.
Ноябрь — декабрь. «Клоуны, вы же меня конвоировали вчера»
Все это время ко мне [в СИЗО] приходили сотрудники ФСБ Вячеслав Геннадьевич Шепелев и Сергей Васильевич Воронков. Им для того, чтобы прийти, не нужно брать разрешения, они просто приходят по звонку и заходят беспрепятственно. Приходили ко мне в том числе прямо в корпус, то есть вот пустой корпус, где я сижу, там никого вообще нет, они ко мне прямо туда приходили. Им на территории следственного кабинета-то перемещаться без разрешения нельзя, а они там по территории следственного изолятора прошли полностью.
И, собственно, 8 ноября примерно во время ужина, где-то в пять часов, пришли ко мне три сотрудника ФСБ. Один из них присутствовал раньше, другой конвоировал меня, третьего — тоже видел, не помню, где. Но они были переодеты в робы заключенных. Они меня начали избивать и говорят: мы блаткомитет, нам из-за тебя перекрыли кислород, если ты сейчас не будешь сотрудничать с мусорами, то мы тебя вообще убьем, опустим, у нас руки длинные, мы твою жену достанем и так далее.
А я смотрю на них и думаю: вы че, клоуны, вы же меня конвоировали вчера, какой вы блаткомитет, вы вообще о чем? И понимаю, что происходит какая-то просто сюрреалистическая совершенно ситуация. И они мне говорят: на тряпку, мой унитаз, мы будем на видео снимать. А я просто вот так стою и не понимаю вообще, что мне дальше делать. Они посмотрели на меня еще немножко, пять минут, сказали: ну ты понял, у тебя неделя — и ушли.
Я бы даже, наверное, не осмелился предполагать на тот момент, когда у меня будет следующий допрос, но допрос следующий произошел на следующий день как раз после этого. И на следующем допросе, если сравнить мои показания… на первом допросе я говорю — ну, там был страйкбольный привод, туда-сюда, следующие показания: слово в слово то же самое, но только вместо страйкбольного привода уже был короткоствольный карабин. Вместо «готовился к войне с исламистами, нацистами и интервентами» там уже добавлено, что еще и «с врагами революции». Фразы там просто волшебные: так может рассуждать только следователь по особо важным делам.
Дальше после этого меня первое время не вывозили. 1 декабря меня вывезли для предъявления первоначального обвинения. Первоначальное обвинение было просто неимоверно абсурдным. Нас обвиняли в принципе во всем том же самом, что и сейчас, но только без каких-либо вообще аргументов. Ну окей. Мне говорят: подписывай. Со мной уже на тот момент был адвокат [Игорь] Ванин. Он прочитал и говорит: нас это не устраивает.
«Ну, Дим, ну ты же понимаешь, что у нас есть способ заставить тебя подписать?». Это мне говорит Токарев Валерий Витальевич. Я говорю: я понимаю, дайте мне свидание с женой. Они говорят: хорошо, конечно, конечно, вот ты сейчас подписываешь — даем тебе свидание, не подписываешь — едешь в СИЗО от нас обратно.
Ладно, подписываю, иду к жене и говорю ей: Ангелин, срочно привлекай средства массовой информации, всe всем рассказывай, но пока ничего не публикуй. Рассказал ей про то, как меня пытали, рассказал ей о многом. И в то же самое время она обратилась к «Общественному вердикту», правозащитной организации, которая занимается, в частности, заключенными, которых пытают, и они сказали, ну че, публикуем? Она сказала: «Пока не надо, Дима сказал, что если только что-то произойдет с ним или вообще как-то ситуация изменится».
https://zona.media/article/2019/05/28/pchelintsev-2
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]