Шведские - светские краснофлотцы.
---
А.Смирнов.
История краснофлотцев-балтийцев, принявших на себя первые удары немецких войск в июне 1941-го и бежавших в Швецию.
Несколько лет назад в лесной избушке неподалёку от шведского местечка Росбу был найден труп старика, известного среди местных жителей как "человек со странностями". Он дичился людей, редко появлялся в населённых пунктах, зарабатывая на жизнь в качестве лесоруба у разных хозяев.
При этом старик орудовал по старинке, топором и ручной пилой, отказываясь брать в руки современную технику, поскольку её шум разносился далеко вокруг и мог выдать его местонахождение. Когда он ехал из своего домика на лесную делянку на велосипеде, то рефлекторно оглядывался назад: не преследуют ли его.
Заслышав шум автомобиля, он соскакивал с велосипеда и, схватив его под мышку, скрывался в придорожных кустах, возобновляя своё путешествие, лишь когда лесная дорога вновь пустела.
Старика звали Василий Нечуро. Это был один из почти трёх тысяч советских военнослужащих, бежавших в годы войны в Швецию. Некоторые, как Василий, спаслись здесь от немецкого плена, другие осенью 41-го вырвались из огненного котла Моонзунда. Василий Нечуро сбежал от охранников по пути в лагерь интернированных и более трёх десятилетий жил в Швеции настоящим робинзоном - о нём не знали ни Стокгольм, ни Москва.
Его обнаружили лишь в 1974 году, дали пенсию и шведские документы. Когда старый солдат умер, на его банковском счёте оказалось 180 тысяч крон - он так и не прикоснулся к пенсии, на которую, как он считал, не имел права.
В начале 90-х шведские власти обратились в украинское посольство в Стокгольме с просьбой разыскать наследников Нечуро. Дипломаты родственников не нашли, и в результате пенсионные средства вернулись шведскому государству. Бывший красноармеец прошёл по жизни трагической тенью, никого ничем не обременив, не создав семью и не заведя друзей.
Таких солдат Великой Отечественной, как Василий Нечуро, для которых конец войны в мае 45-го стал лишь началом многолетнего подполья, в Швеции было много. Кто-то из них жив и по сей день, отказываясь обнаружить себя из ложного страха подвергнуться репрессиям в стране, давно прекратившей своё существование.
"Мы знаем, что в нашей стране есть бывшие советские военнослужащие, бежавшие из немецкого плена в Швецию, которые до сих пор сохраняют инкогнито", - заявила недавно на заседании риксдага депутат Улла Хоффманн.
В их шведских домах висят в шкафах как самые дорогие реликвии потрёпанные морские тужурки и защитные гимнастёрки, в которых они встретили первый удар германской военной машины в 41-м. Там есть дырки от пуль и осколков, но нет отверстий для наград.
Эти старики не получили даже обычной для всех участников Великой Отечественной медали «За победу над Германией», их не поздравлял президент в недавний юбилей Победы, а их близкие в России на вопросы о судьбе "шведов" привыкли за многие годы уклончиво отвечать: "Пропал без вести".
Кажется, над этими воинами - мёртвыми и живыми - до сих пор висит проклятие, которое можно снять, лишь рассказав о деле, превратившем их в отверженных. Это так называемый "процесс Басукова".
К концу сентября 1941 года сопротивление защитников островов Моонзундского архипелага было фактически сломлено. Волны атак немецких бомбардировщиков накатывали на Эзель, Даго и десятки мелких островов архипелага, в портах горели взорванные транспорты и эсминцы, толпы солдат и моряков, вышедших из боя или спасшихся с подбитых кораблей, теснились на причалах, ожидая эвакуации.
Но чуда не случилось. Балтийский флот ещё в августе ушел из Таллина в Кронштадт, вся Прибалтика была занята врагом, бои шли далеко на востоке. Архипелаг оказался глубоко в немецком тылу, и единственная пуповина, связывавшая его с родиной - Финский залив, была перетянута плотным заслоном немцев и финнов. Ещё сражался гарнизон Ханко в Финляндии, но радиостанция этой базы Балтфлота передавала, что положение отчаянное.
Прорываться к обречённому Ханко или уходить на запад, в Швецию? Об этом думали защитники островов, сумевшие добраться до какого-либо плавсредства, будь то рыбачий баркас, выброшенная на берег шлюпка или один из немногих остававшихся на плаву кораблей Балтфлота.
Среди уцелевших счастливчиков оказались и два допотопных тихоходных буксира, номера 82 и 89, едва выжимавшие девять узлов, переоборудованные в тральщики и пережившие почти трёхмесячный ад, в огне которого бесследно исчезли десятки куда более подготовленных к современной войне кораблей. Тральщики пришли летом из Ораниенбаума на острова Моонзундского архипелага и всё это время работали в паре: сцепленные тралы делали работу эффективнее.
Около десяти вечера 20 сентября оба тральщика, пережив очередной авианалёт, покинули агонизирующий Даго, взяв курс в открытое море. Куда? На 82-м никто командиру лишних вопросов не задавал - матросы мечтали лишь вырваться из ада. У всех в памяти была красная от крови вода гавани Тригве на Эзеле, в которой немцы поливали стальным дождём остатки гарнизона острова.
Утро выдалось спокойным и ясным. Тральщики встали на якорь. Вдалеке едва различалась полоска земли. "Там Ханко!" - сообщил капитану заступивший на вахту на мостике Костя Арзамасов, опустив бинокль. - Какой Ханко? Это Швеция, - сухо отозвался младший лейтенант Криволапов, наконец-то раскрыв перед подчинёнными тайну ночного перехода.
Шестьдесят человек экипажей-"неразлучников" знали о Швеции только по учебникам географии: это была капстрана, а советский человек, как известно, должен жить и умереть на своей родине.
На мачтах тральщиков уже полоскались флажки, означавшие "мы интернируемся", дополняя иссечённые осколками советские военно-морские флаги за кормой. Вскоре прилетел шведский гидросамолёт, затеяв бесконечный обмен цветными ракетами с берегом. Может быть, шведы не понимают флажковой азбуки? На мачты кораблей были подняты наиболее очевидные знаки миролюбивых намерений - белые простыни.
Наконец часа через два дело пошло. На горизонте появился большой военный корабль, а к тральщикам подошли два шведских пограничных катера. Объяснялся со шведами командир 89-го старший лейтенант Иванов. Он говорил по-немецки и по-английски.
Шведский офицер-пограничник отдал распоряжения: "Стволы носовых пушек-сорокапяток и кормовых пулемётов задрать вверх, боеприпасы и личное оружие сдать. Экипажам с вещмешками погрузиться на катера. Тральщики будут взяты под охрану шведскими часовыми".
Катера отвезли наших моряков на корабль, профиль которого Арзамасов совсем недавно разглядывал в бинокль. Это был новый эсминец "Ремус", купленный шведами в Италии.
Эсминец доставил интернированные экипажи в городок Нюнесхамн, где доброжелательных шведских моряков сменили солдаты с каменными лицами, не желавшие вступать в контакт с пришельцами с востока. Под плотной охраной краснофлотцев повели в баню. Помывшись, они обнаружили, что форма исчезла.
"Господа, ваше обмундирование направлено на химобработку, вам предлагают переодеться в шведскую одежду", - сообщил переводчик. В углу лежала груда тряпья, извлечённого с мобилизационных складов: шинели из двухцветного сукна, с синими воротниками и обшлагами, высокие башмаки с коваными подошвами, серые шерстяные штаны. Все чинёное, с заплатами и штопкой, но чистое. "Смотри, форму Карла ХII дали", - шутили моряки, облачаясь.
На ночлег определили в пустой деревянной гостинице. Кроватей там не было, зато посты выставили повсюду. Солдат с винтовкой стоял даже на козырьке над главным входом. Но бежать никто и не собирался: матросы заснули как убитые, расположившись вповалку на полу, на выданных шведами матрасах.
С утра к гостинице началось паломничество. По радио передали, что в Нюнесхамн привезли интернированных русских, и местные жители целыми семьями отправились посмотреть на экзотических гостей.
Вскоре подогнали автобусы, и матросов повезли в постоянный лагерь. Путешествие закончилось в глухом лесу, поблизости от местечка Бюринге. Одного взгляда на открывшуюся картину было достаточно, чтобы понять: шведские власти не собираются церемониться с "красными", которых вот-вот разгромит победоносный вермахт. Забор из колючей проволоки в три ряда, сторожевые вышки по углам, щитовые деревянные бараки, охранники с немецкими овчарками...
Лагерь пополнялся до начала ноября 1941 года. Сюда стекались немногие уцелевшие в жерновах немецкой военной машины - лётчики, моряки, пехотинцы, политруки.
О положении на фронтах никто не знал: это были последние защитники островов Моонзундского архипелага, спасавшиеся кто как мог. Одним удалось угнать эстонский рыбачий баркас, у других были припрятаны посыльные катера, третьи пришли на Готланд на вёсельных лодках: их ладони были как куски окровавленного мяса, кожа свисала клочьями.
Среди последних был и капитан-лейтенант Басуков, командовавший на Эзеле флотилией из 25 морских "охотников". Все его корабли были потоплены в боях, Басуков с 14 оставшимися в живых моряками своей флотилии сражался в конце сентября на полуострове Церель на Эзеле, где пульсировал последний очаг советской обороны.
Второго октября генерал-лейтенант Елисеев, командовавший гарнизоном Эзеля и Даго, со всем своим штабом на торпедных катерах эвакуировался на Ханко, бросив подчинённых на произвол судьбы. Они не получили даже приказа о дальнейших действиях, лишь совет "попытаться пробиться на Ханко или Даго или присоединиться к эстонским партизанам". Как пробиться? Идти пешком по морю? В винтовках и наганах оставалось всего по несколько патронов - держать оборону было нечем.
Басуков предложил разыскать лодки и спасаться в Швецию: до Готланда было относительно недалеко, ветер дул с востока, но главное, немецкая блокада островов с запада была наименее плотной. Так и решили. Разыскали шесть брошенных на берегу рыбацких лодок и поздно вечером третьего октября пустились в путь. Шторм быстро разбросал маленькую флотилию, на следующие сутки к Готланду пришла единственная лодка с Басуковым и ещё четырьмя моряками.
В начале 1942 года в лагерь прибыли представители посольства: военный атташе полковник Никитушев и военно-морской атташе капитан второго ранга Тарадин. Раздали подарки - конфеты, носовые платки, книги. Привезли газеты. "Ребята, - сказали, - война идёт страшная, но мы победим. Сохраняйте силу, будем вместе строить после победы родину". 23 февраля 1942 года в Бюринге пожаловала сама Александра Коллонтай, посол СССР в Швеции.
Подарки и слова поддержки были, безусловно, приятны и, главное, развеяли страхи людей, сидевших за колючей проволокой: родина не считает их предателями. Их бегство в Швецию признано правильным поступком в сложившейся ситуации.
Посольство сообщило, что пребывание интернированных в Швеции оплачивается Советским Союзом, Москва даже начала выдачу карманных денег. Командиры получали 60 крон в месяц, рядовые - 45 крон. Это были хорошие деньги.
Превосходный подержанный велосипед без тормоза стоил всего 30 крон! Вскоре удалось добиться и права на работу, позволявшую дополнительно выручить 20–30 крон в месяц, но главное - вырваться за пределы лагеря. Образовались бригады лесорубов и дорожных рабочих, которые под охраной солдат ежедневно выходили за лагерные ворота.
Контроль за интернированными был прост, но эффективен. Вышел наружу - получи на вахте бронзовый значок с личным номером. Явился - сдай назад. Чтобы русских было видно издалека, на левый рукав им нашили большие красные звёзды.
Интернированные тогда ещё не знали, что получили своеобразную весточку из еврейских гетто, разбросанных по всей Европе: шведы скопировали опыт немцев, обязавших евреев носить на рукавах повязки со звездой Давида.
О том, что 164 русских из Бюринге "разбогатели", прослышали торговцы и стали регулярно привозить в лагерь всякий хлам, не находивший спроса у шведов. Вскоре временные жители Бюринге "обросли бытом". У каждого появились костюмы, фотоаппараты, велосипеды, груды часов. Нельзя было купить лишь самого необходимого - продуктов, свободная продажа которых была в Швеции запрещена, и спиртного.
Сначала лагерные сидельцы нацелились было варить бражку на лагерной кухне, но потом открыли для себя пещеру Али-Бабы, имевшую облик скромной станционной лавочки. Там без всяких норм и карточек продавались флаконы превосходных на вкус лосьонов для волос. Лавочник не успевал завозить товар из Стокгольма, удивляясь тому, как много жидкости впитывают стриженые головы русских. Со шведским лосьоном можно было продержаться до победы!
Казалось, живи и радуйся, что уцелел в мясорубке, да ещё и заграницу повидал. Но некоторые политруки и комиссары, сами спасшиеся из Моонзундского котла, занялись привычным делом - поиском «контры» среди обитателей Бюринге. Как бежал? Почему бежал? Если не изменник, то укажи на изменников!
Однако выстроить всех в шеренгу вдали от родины не удалось. Некоторые огрызались, вспоминая имена Сталина и Берии совсем не в таком контексте, как это диктовали передовицы "Правды", доставлявшейся из посольства. Дело дошло до драк. Уже к концу 1942 года лагерь Бюринге разделился на "красных" и "белых". Последние договорились между собой - не возвращаться в СССР.
Шведские власти, обнаружив, что "холодная" гражданская война в любой момент может перейти в кровавую схватку, объявили об образовании двух лагерей. Те, кто собирался вернуться в Советский Союз, были помещены в лагерь "А", а 34 невозвращенца переехали в секцию "В", отделённую от остальной территории колючей проволокой. Начальником "красных" был назначен подполковник Анисимов, "белые" выбрали себе в командиры капитан-лейтенанта Басукова.
"Русские из секции "А" отличались хорошей дисциплиной, - вспоминает шведский комиссар лагеря Вейнблад, отвечавший за продовольственное снабжение, - а в отделении "В" царила тревожная атмосфера неизвестности, проявлявшаяся в разболтанности. Страх за своё будущее рядовые и командиры заглушали лосьоном для волос. Басуков казался наиболее твёрдым противником режима среди всех, живших в секции "В". Он вступил в партию из чувства самосохранения в первые годы после революции, отнявшей у него многих близких.
Это был интеллигентный и талантливый офицер, однако нервы его не выдерживали открытого вызова советской власти, который он бросил в общении с представителями посольства, и потому он всё больше злоупотреблял спиртным.
Правой рукой Басукова был старший лейтенант Иванов, служивший "на гражданке" штурманом дальнего плавания. Он строил на заказ замечательные модели судов, но все заработанные деньги - очень большие - прогуливал в Стокгольме, когда с ним расплачивались за работу. Его жена и сынишка погибли в блокадном Ленинграде".
Осенью 1944 года разразилась так долго подступавшая гроза. 19 сентября Финляндия вышла из войны, и открылся путь для возвращения домой интернированных в Швеции советских военнослужащих. Они были разбросаны по разным шведским лагерям, и везде - как и в Бюрингском - случился раскол.
Многие уезжать из Швеции не хотели. Кому-то удалось бежать и перейти на нелегальное положение, кто-то сумел жениться или устроиться на работу, получив таким образом разрешение поселиться за пределами лагерей.
Шведское правительство решило депортировать всех, находившихся за колючей проволокой, к октябрю 1944 года. Министр социальной защиты Стаффан Содерблум, отвечавший за беженцев, так и сказал: "Надо силой выдворить из страны как можно большее количество советских граждан, по крайней мере, тех, кто проживает в лагерях".
В закрытых снаружи вагонах, чтобы их пассажиры не вздумали бежать повезли в порт Евле, откуда 10 октября 1944 года в Финляндию отправился первый пароход с 900 интернированными. Газетам было запрещено писать о депортациях: стране не следовало знать о том, что русским в Швеции отказали в праве на убежище.
Момент истины для жителей лагеря в Бюринге наступил 1 октября. Вспоминает Константин Арзамасов: "Стояла тёплая солнечная погода. Шведы приказали всем нам, находившимся в секции "В", перейти в "А" для общего построения. Нас выстроили в одну шеренгу возле домика подполковника Анисимова, перед нами держал речь подполковник-лётчик из посольства, стоявший в окружении шведских генералов.
Шведы объявили, что те, кто хочет остаться в лагере на один-два лишних дня, а не ехать сразу в Россию, должны выйти из строя. Все стоят, боятся первыми шагнуть. Я глаза опустил, вижу, у кого-то нога шевельнулась, и вышел из строя. В результате все 34 вышли.
Лётчик тогда заявил: "Нет, так не пойдёт. Я с каждым из них в отдельности буду разговаривать". И шведы, и посольские отошли за барак, пошушукаться. Затем стали вызывать по одному в домик Анисимова. Я был десятым. Вошёл, откозырял, представился.
Лётчик с порога стал убеждать - что вы, мол, не едете, молодой моряк, вас шведская пропаганда обманула. Я на это отвечаю: "Дома меня будет судить трибунал, там будут другие люди, не вы". Подполковник тут сразу тон сменил, ногой как топнет: "Что ты выдумываешь! Убирайся отсюда!"
Куда дольше и напряжённее шли беседы с "главарями" - офицерами, возглавлявшими группу отказников. Главная атака пришлась на капитан-лейтенанта Басукова.
"Во время разговора с Басуковым русские так кричали и ругались, что эти вопли далеко разносились по всему лагерю из-за закрытых дверей барака, - вспоминает Вейнблад. - Лишь присутствие шведского охранника у барака мешало посольским броситься на Басукова с кулаками.
Вскоре лагерь "А" стал сворачиваться. Подогнали грузовики, которые принялись наполнять заработанным в Швеции добром - в кузов летели тюки материи, велосипеды, швейные машинки. Возвращающиеся, одетые в новые гражданские костюмы, прощались со своими товарищами из лагеря "В". Недавние ссоры были забыты.
В марте 1946 года в следственный изолятор Нючепинга были доставлены пять советских военных моряков - капитан-лейтенант Николай Басуков, старший лейтенант Георгий Иванов, военврач Пётр Фигурнов, матросы Николай Овчинников и Алексей Зиновьев. Москва обвиняла их в убийстве двух политруков в сентябре 1941 года и требовала выдачи преступников.
"Как следует из тщательного расследования, обвиняемые не выполнили приказа вышестоящего командования о переходе тральщиков с Эзеля и Даго в Ленинград, убили своих командиров и дезертировали в Швецию. Этих лиц следует рассматривать как уголовных преступников, совершивших убийство советских граждан на борту советских кораблей, а посему их надлежит выдать советским властям для суда в Советском Союзе".
Советский Союз стоял на пороге победы, и Швеция, сотрудничавшая с нацистской Германией в годы войны, делала всё, чтобы улучшить отношения с Москвой и союзниками. Но в этом случае нельзя было сделать вид, что Швеции неведома их дальнейшая судьба. Обвинение в убийстве влекло за собой расстрел. Судебное разбирательство было назначено в Швеции. Пятерым морякам дали адвокатов, суд затребовал из Москвы материалы дела.
История была рассказана складная, с точными датами, деталями и показаниями очевидцев. Советская сторона утверждала, что политруки Яковлев и Акулов раскрыли планы заговорщиков дезертировать в Швецию и, когда обратились к ним с предложением одуматься, были застрелены из револьверов на палубе одного из тральщиков.
Их одежду и документы сожгли в корабельной топке, а в качестве дополнительной уловки, призванной убедить всех, что офицеры сами покинули тральщик и вернулись на Даго, в воду была сброшена шлюпка. Дело, однако, стало рассыпаться при самом поверхностном рассмотрении. Как мог Басуков оказаться на борту тральщика, если он прибыл в Швецию спустя две недели?
"То, что Басукова притянули в эту историю, доказывает фальшь всех обвинений, - заявил адвокат в одном из своих первых выступлений. - Его верность воинскому долгу подтверждается свидетельскими показаниями капитан-лейтенанта Мишарина. Он сообщил, что Басуков добровольно после гибели своих катеров пошёл сражаться на суше, поклявшись биться до последнего.
Доказано, что он находился на Цереле в числе последних защитников Даго. Если он состоял в заговоре с Ивановым и прочими, что мешало ему уплыть в Швецию на тральщиках?"
Следом стали рассыпаться все свидетельства обвинения. Свидетели уверяли, что политруки остались на Даго, когда тральщики уходили в море. Один из них, Яковлев, сообщил, что "в капиталистической Швеции нас наверняка расстреляют и потому лучше пробиваться к эстонским партизанам".
Летом 1946 года последовал окончательный приговор. Пятеро моряков были признаны невиновными по всем пунктам обвинения. Они остались в Швеции и изготовили под руководством старшего лейтенанта Иванова модель фрегата и, назвав его "Рэттвиса" ("Справедливость"), преподнесли в дар шведскому королю.
Справедливость восторжествовала, но одна из целей процесса всё же была достигнута: советские граждане, рискнувшие ослушаться приказа вернуться на родину, получили заряд страха на всю жизнь.
После войны стало происходить что-то странное. Капитан-лейтенант Басуков по-прежнему числился пропавшим без вести, но его старые друзья-моряки вели себя так, точно семья Басукова представляла опасность.
Лишь в 1946 году через московских знакомых жене Басукова удалось выяснить, что скрывалось за формулировкой "пропал без вести". Ей неофициально передали: "Николай жив, он интернирован в Швеции".
Эта новость расколола круг родных и близких капитан-лейтенанта. Если Николай Басуков в Швеции, то почему он не едет домой, ведь война окончилась? Старший брат Басукова, прошедший всю войну сапёром, решил для себя раз и навсегда, что "Колька - предатель", и прервал всякие контакты с его семьёй.
Младший, вернувшийся с принудительных работ в Германии, отказывался в это верить. Жена Басукова думала не о политике, а о личном: "Если Николай не едет, значит, разлюбил, встретил в Швеции другую".
В благодарность за спасение от выдачи в СССР Басуков поступил в Королевскую гвардию Швеции. На фото: он несёт караульную службу у королевского дворца в Стокгольме (50-е годы).
Начальники "красного" и "белого" лагерей подполковник (капитан 2-го ранга) Анисимов и капитан-лейтенант Басуков после доклада шведскому коменданту о положении в своих блоках.
История краснофлотцев-балтийцев, принявших на себя первые удары немецких войск в июне 1941-го и бежавших в Швецию.
Несколько лет назад в лесной избушке неподалёку от шведского местечка Росбу был найден труп старика, известного среди местных жителей как "человек со странностями". Он дичился людей, редко появлялся в населённых пунктах, зарабатывая на жизнь в качестве лесоруба у разных хозяев.
При этом старик орудовал по старинке, топором и ручной пилой, отказываясь брать в руки современную технику, поскольку её шум разносился далеко вокруг и мог выдать его местонахождение. Когда он ехал из своего домика на лесную делянку на велосипеде, то рефлекторно оглядывался назад: не преследуют ли его.
Заслышав шум автомобиля, он соскакивал с велосипеда и, схватив его под мышку, скрывался в придорожных кустах, возобновляя своё путешествие, лишь когда лесная дорога вновь пустела.
Старика звали Василий Нечуро. Это был один из почти трёх тысяч советских военнослужащих, бежавших в годы войны в Швецию. Некоторые, как Василий, спаслись здесь от немецкого плена, другие осенью 41-го вырвались из огненного котла Моонзунда. Василий Нечуро сбежал от охранников по пути в лагерь интернированных и более трёх десятилетий жил в Швеции настоящим робинзоном - о нём не знали ни Стокгольм, ни Москва.
Его обнаружили лишь в 1974 году, дали пенсию и шведские документы. Когда старый солдат умер, на его банковском счёте оказалось 180 тысяч крон - он так и не прикоснулся к пенсии, на которую, как он считал, не имел права.
В начале 90-х шведские власти обратились в украинское посольство в Стокгольме с просьбой разыскать наследников Нечуро. Дипломаты родственников не нашли, и в результате пенсионные средства вернулись шведскому государству. Бывший красноармеец прошёл по жизни трагической тенью, никого ничем не обременив, не создав семью и не заведя друзей.
Таких солдат Великой Отечественной, как Василий Нечуро, для которых конец войны в мае 45-го стал лишь началом многолетнего подполья, в Швеции было много. Кто-то из них жив и по сей день, отказываясь обнаружить себя из ложного страха подвергнуться репрессиям в стране, давно прекратившей своё существование.
"Мы знаем, что в нашей стране есть бывшие советские военнослужащие, бежавшие из немецкого плена в Швецию, которые до сих пор сохраняют инкогнито", - заявила недавно на заседании риксдага депутат Улла Хоффманн.
В их шведских домах висят в шкафах как самые дорогие реликвии потрёпанные морские тужурки и защитные гимнастёрки, в которых они встретили первый удар германской военной машины в 41-м. Там есть дырки от пуль и осколков, но нет отверстий для наград.
Эти старики не получили даже обычной для всех участников Великой Отечественной медали «За победу над Германией», их не поздравлял президент в недавний юбилей Победы, а их близкие в России на вопросы о судьбе "шведов" привыкли за многие годы уклончиво отвечать: "Пропал без вести".
Кажется, над этими воинами - мёртвыми и живыми - до сих пор висит проклятие, которое можно снять, лишь рассказав о деле, превратившем их в отверженных. Это так называемый "процесс Басукова".
К концу сентября 1941 года сопротивление защитников островов Моонзундского архипелага было фактически сломлено. Волны атак немецких бомбардировщиков накатывали на Эзель, Даго и десятки мелких островов архипелага, в портах горели взорванные транспорты и эсминцы, толпы солдат и моряков, вышедших из боя или спасшихся с подбитых кораблей, теснились на причалах, ожидая эвакуации.
Но чуда не случилось. Балтийский флот ещё в августе ушел из Таллина в Кронштадт, вся Прибалтика была занята врагом, бои шли далеко на востоке. Архипелаг оказался глубоко в немецком тылу, и единственная пуповина, связывавшая его с родиной - Финский залив, была перетянута плотным заслоном немцев и финнов. Ещё сражался гарнизон Ханко в Финляндии, но радиостанция этой базы Балтфлота передавала, что положение отчаянное.
Прорываться к обречённому Ханко или уходить на запад, в Швецию? Об этом думали защитники островов, сумевшие добраться до какого-либо плавсредства, будь то рыбачий баркас, выброшенная на берег шлюпка или один из немногих остававшихся на плаву кораблей Балтфлота.
Среди уцелевших счастливчиков оказались и два допотопных тихоходных буксира, номера 82 и 89, едва выжимавшие девять узлов, переоборудованные в тральщики и пережившие почти трёхмесячный ад, в огне которого бесследно исчезли десятки куда более подготовленных к современной войне кораблей. Тральщики пришли летом из Ораниенбаума на острова Моонзундского архипелага и всё это время работали в паре: сцепленные тралы делали работу эффективнее.
Около десяти вечера 20 сентября оба тральщика, пережив очередной авианалёт, покинули агонизирующий Даго, взяв курс в открытое море. Куда? На 82-м никто командиру лишних вопросов не задавал - матросы мечтали лишь вырваться из ада. У всех в памяти была красная от крови вода гавани Тригве на Эзеле, в которой немцы поливали стальным дождём остатки гарнизона острова.
Утро выдалось спокойным и ясным. Тральщики встали на якорь. Вдалеке едва различалась полоска земли. "Там Ханко!" - сообщил капитану заступивший на вахту на мостике Костя Арзамасов, опустив бинокль. - Какой Ханко? Это Швеция, - сухо отозвался младший лейтенант Криволапов, наконец-то раскрыв перед подчинёнными тайну ночного перехода.
Шестьдесят человек экипажей-"неразлучников" знали о Швеции только по учебникам географии: это была капстрана, а советский человек, как известно, должен жить и умереть на своей родине.
На мачтах тральщиков уже полоскались флажки, означавшие "мы интернируемся", дополняя иссечённые осколками советские военно-морские флаги за кормой. Вскоре прилетел шведский гидросамолёт, затеяв бесконечный обмен цветными ракетами с берегом. Может быть, шведы не понимают флажковой азбуки? На мачты кораблей были подняты наиболее очевидные знаки миролюбивых намерений - белые простыни.
Наконец часа через два дело пошло. На горизонте появился большой военный корабль, а к тральщикам подошли два шведских пограничных катера. Объяснялся со шведами командир 89-го старший лейтенант Иванов. Он говорил по-немецки и по-английски.
Шведский офицер-пограничник отдал распоряжения: "Стволы носовых пушек-сорокапяток и кормовых пулемётов задрать вверх, боеприпасы и личное оружие сдать. Экипажам с вещмешками погрузиться на катера. Тральщики будут взяты под охрану шведскими часовыми".
Катера отвезли наших моряков на корабль, профиль которого Арзамасов совсем недавно разглядывал в бинокль. Это был новый эсминец "Ремус", купленный шведами в Италии.
Эсминец доставил интернированные экипажи в городок Нюнесхамн, где доброжелательных шведских моряков сменили солдаты с каменными лицами, не желавшие вступать в контакт с пришельцами с востока. Под плотной охраной краснофлотцев повели в баню. Помывшись, они обнаружили, что форма исчезла.
"Господа, ваше обмундирование направлено на химобработку, вам предлагают переодеться в шведскую одежду", - сообщил переводчик. В углу лежала груда тряпья, извлечённого с мобилизационных складов: шинели из двухцветного сукна, с синими воротниками и обшлагами, высокие башмаки с коваными подошвами, серые шерстяные штаны. Все чинёное, с заплатами и штопкой, но чистое. "Смотри, форму Карла ХII дали", - шутили моряки, облачаясь.
На ночлег определили в пустой деревянной гостинице. Кроватей там не было, зато посты выставили повсюду. Солдат с винтовкой стоял даже на козырьке над главным входом. Но бежать никто и не собирался: матросы заснули как убитые, расположившись вповалку на полу, на выданных шведами матрасах.
С утра к гостинице началось паломничество. По радио передали, что в Нюнесхамн привезли интернированных русских, и местные жители целыми семьями отправились посмотреть на экзотических гостей.
Вскоре подогнали автобусы, и матросов повезли в постоянный лагерь. Путешествие закончилось в глухом лесу, поблизости от местечка Бюринге. Одного взгляда на открывшуюся картину было достаточно, чтобы понять: шведские власти не собираются церемониться с "красными", которых вот-вот разгромит победоносный вермахт. Забор из колючей проволоки в три ряда, сторожевые вышки по углам, щитовые деревянные бараки, охранники с немецкими овчарками...
Лагерь пополнялся до начала ноября 1941 года. Сюда стекались немногие уцелевшие в жерновах немецкой военной машины - лётчики, моряки, пехотинцы, политруки.
О положении на фронтах никто не знал: это были последние защитники островов Моонзундского архипелага, спасавшиеся кто как мог. Одним удалось угнать эстонский рыбачий баркас, у других были припрятаны посыльные катера, третьи пришли на Готланд на вёсельных лодках: их ладони были как куски окровавленного мяса, кожа свисала клочьями.
Среди последних был и капитан-лейтенант Басуков, командовавший на Эзеле флотилией из 25 морских "охотников". Все его корабли были потоплены в боях, Басуков с 14 оставшимися в живых моряками своей флотилии сражался в конце сентября на полуострове Церель на Эзеле, где пульсировал последний очаг советской обороны.
Второго октября генерал-лейтенант Елисеев, командовавший гарнизоном Эзеля и Даго, со всем своим штабом на торпедных катерах эвакуировался на Ханко, бросив подчинённых на произвол судьбы. Они не получили даже приказа о дальнейших действиях, лишь совет "попытаться пробиться на Ханко или Даго или присоединиться к эстонским партизанам". Как пробиться? Идти пешком по морю? В винтовках и наганах оставалось всего по несколько патронов - держать оборону было нечем.
Басуков предложил разыскать лодки и спасаться в Швецию: до Готланда было относительно недалеко, ветер дул с востока, но главное, немецкая блокада островов с запада была наименее плотной. Так и решили. Разыскали шесть брошенных на берегу рыбацких лодок и поздно вечером третьего октября пустились в путь. Шторм быстро разбросал маленькую флотилию, на следующие сутки к Готланду пришла единственная лодка с Басуковым и ещё четырьмя моряками.
В начале 1942 года в лагерь прибыли представители посольства: военный атташе полковник Никитушев и военно-морской атташе капитан второго ранга Тарадин. Раздали подарки - конфеты, носовые платки, книги. Привезли газеты. "Ребята, - сказали, - война идёт страшная, но мы победим. Сохраняйте силу, будем вместе строить после победы родину". 23 февраля 1942 года в Бюринге пожаловала сама Александра Коллонтай, посол СССР в Швеции.
Подарки и слова поддержки были, безусловно, приятны и, главное, развеяли страхи людей, сидевших за колючей проволокой: родина не считает их предателями. Их бегство в Швецию признано правильным поступком в сложившейся ситуации.
Посольство сообщило, что пребывание интернированных в Швеции оплачивается Советским Союзом, Москва даже начала выдачу карманных денег. Командиры получали 60 крон в месяц, рядовые - 45 крон. Это были хорошие деньги.
Превосходный подержанный велосипед без тормоза стоил всего 30 крон! Вскоре удалось добиться и права на работу, позволявшую дополнительно выручить 20–30 крон в месяц, но главное - вырваться за пределы лагеря. Образовались бригады лесорубов и дорожных рабочих, которые под охраной солдат ежедневно выходили за лагерные ворота.
Контроль за интернированными был прост, но эффективен. Вышел наружу - получи на вахте бронзовый значок с личным номером. Явился - сдай назад. Чтобы русских было видно издалека, на левый рукав им нашили большие красные звёзды.
Интернированные тогда ещё не знали, что получили своеобразную весточку из еврейских гетто, разбросанных по всей Европе: шведы скопировали опыт немцев, обязавших евреев носить на рукавах повязки со звездой Давида.
О том, что 164 русских из Бюринге "разбогатели", прослышали торговцы и стали регулярно привозить в лагерь всякий хлам, не находивший спроса у шведов. Вскоре временные жители Бюринге "обросли бытом". У каждого появились костюмы, фотоаппараты, велосипеды, груды часов. Нельзя было купить лишь самого необходимого - продуктов, свободная продажа которых была в Швеции запрещена, и спиртного.
Сначала лагерные сидельцы нацелились было варить бражку на лагерной кухне, но потом открыли для себя пещеру Али-Бабы, имевшую облик скромной станционной лавочки. Там без всяких норм и карточек продавались флаконы превосходных на вкус лосьонов для волос. Лавочник не успевал завозить товар из Стокгольма, удивляясь тому, как много жидкости впитывают стриженые головы русских. Со шведским лосьоном можно было продержаться до победы!
Казалось, живи и радуйся, что уцелел в мясорубке, да ещё и заграницу повидал. Но некоторые политруки и комиссары, сами спасшиеся из Моонзундского котла, занялись привычным делом - поиском «контры» среди обитателей Бюринге. Как бежал? Почему бежал? Если не изменник, то укажи на изменников!
Однако выстроить всех в шеренгу вдали от родины не удалось. Некоторые огрызались, вспоминая имена Сталина и Берии совсем не в таком контексте, как это диктовали передовицы "Правды", доставлявшейся из посольства. Дело дошло до драк. Уже к концу 1942 года лагерь Бюринге разделился на "красных" и "белых". Последние договорились между собой - не возвращаться в СССР.
Шведские власти, обнаружив, что "холодная" гражданская война в любой момент может перейти в кровавую схватку, объявили об образовании двух лагерей. Те, кто собирался вернуться в Советский Союз, были помещены в лагерь "А", а 34 невозвращенца переехали в секцию "В", отделённую от остальной территории колючей проволокой. Начальником "красных" был назначен подполковник Анисимов, "белые" выбрали себе в командиры капитан-лейтенанта Басукова.
"Русские из секции "А" отличались хорошей дисциплиной, - вспоминает шведский комиссар лагеря Вейнблад, отвечавший за продовольственное снабжение, - а в отделении "В" царила тревожная атмосфера неизвестности, проявлявшаяся в разболтанности. Страх за своё будущее рядовые и командиры заглушали лосьоном для волос. Басуков казался наиболее твёрдым противником режима среди всех, живших в секции "В". Он вступил в партию из чувства самосохранения в первые годы после революции, отнявшей у него многих близких.
Это был интеллигентный и талантливый офицер, однако нервы его не выдерживали открытого вызова советской власти, который он бросил в общении с представителями посольства, и потому он всё больше злоупотреблял спиртным.
Правой рукой Басукова был старший лейтенант Иванов, служивший "на гражданке" штурманом дальнего плавания. Он строил на заказ замечательные модели судов, но все заработанные деньги - очень большие - прогуливал в Стокгольме, когда с ним расплачивались за работу. Его жена и сынишка погибли в блокадном Ленинграде".
Осенью 1944 года разразилась так долго подступавшая гроза. 19 сентября Финляндия вышла из войны, и открылся путь для возвращения домой интернированных в Швеции советских военнослужащих. Они были разбросаны по разным шведским лагерям, и везде - как и в Бюрингском - случился раскол.
Многие уезжать из Швеции не хотели. Кому-то удалось бежать и перейти на нелегальное положение, кто-то сумел жениться или устроиться на работу, получив таким образом разрешение поселиться за пределами лагерей.
Шведское правительство решило депортировать всех, находившихся за колючей проволокой, к октябрю 1944 года. Министр социальной защиты Стаффан Содерблум, отвечавший за беженцев, так и сказал: "Надо силой выдворить из страны как можно большее количество советских граждан, по крайней мере, тех, кто проживает в лагерях".
В закрытых снаружи вагонах, чтобы их пассажиры не вздумали бежать повезли в порт Евле, откуда 10 октября 1944 года в Финляндию отправился первый пароход с 900 интернированными. Газетам было запрещено писать о депортациях: стране не следовало знать о том, что русским в Швеции отказали в праве на убежище.
Момент истины для жителей лагеря в Бюринге наступил 1 октября. Вспоминает Константин Арзамасов: "Стояла тёплая солнечная погода. Шведы приказали всем нам, находившимся в секции "В", перейти в "А" для общего построения. Нас выстроили в одну шеренгу возле домика подполковника Анисимова, перед нами держал речь подполковник-лётчик из посольства, стоявший в окружении шведских генералов.
Шведы объявили, что те, кто хочет остаться в лагере на один-два лишних дня, а не ехать сразу в Россию, должны выйти из строя. Все стоят, боятся первыми шагнуть. Я глаза опустил, вижу, у кого-то нога шевельнулась, и вышел из строя. В результате все 34 вышли.
Лётчик тогда заявил: "Нет, так не пойдёт. Я с каждым из них в отдельности буду разговаривать". И шведы, и посольские отошли за барак, пошушукаться. Затем стали вызывать по одному в домик Анисимова. Я был десятым. Вошёл, откозырял, представился.
Лётчик с порога стал убеждать - что вы, мол, не едете, молодой моряк, вас шведская пропаганда обманула. Я на это отвечаю: "Дома меня будет судить трибунал, там будут другие люди, не вы". Подполковник тут сразу тон сменил, ногой как топнет: "Что ты выдумываешь! Убирайся отсюда!"
Куда дольше и напряжённее шли беседы с "главарями" - офицерами, возглавлявшими группу отказников. Главная атака пришлась на капитан-лейтенанта Басукова.
"Во время разговора с Басуковым русские так кричали и ругались, что эти вопли далеко разносились по всему лагерю из-за закрытых дверей барака, - вспоминает Вейнблад. - Лишь присутствие шведского охранника у барака мешало посольским броситься на Басукова с кулаками.
Вскоре лагерь "А" стал сворачиваться. Подогнали грузовики, которые принялись наполнять заработанным в Швеции добром - в кузов летели тюки материи, велосипеды, швейные машинки. Возвращающиеся, одетые в новые гражданские костюмы, прощались со своими товарищами из лагеря "В". Недавние ссоры были забыты.
В марте 1946 года в следственный изолятор Нючепинга были доставлены пять советских военных моряков - капитан-лейтенант Николай Басуков, старший лейтенант Георгий Иванов, военврач Пётр Фигурнов, матросы Николай Овчинников и Алексей Зиновьев. Москва обвиняла их в убийстве двух политруков в сентябре 1941 года и требовала выдачи преступников.
"Как следует из тщательного расследования, обвиняемые не выполнили приказа вышестоящего командования о переходе тральщиков с Эзеля и Даго в Ленинград, убили своих командиров и дезертировали в Швецию. Этих лиц следует рассматривать как уголовных преступников, совершивших убийство советских граждан на борту советских кораблей, а посему их надлежит выдать советским властям для суда в Советском Союзе".
Советский Союз стоял на пороге победы, и Швеция, сотрудничавшая с нацистской Германией в годы войны, делала всё, чтобы улучшить отношения с Москвой и союзниками. Но в этом случае нельзя было сделать вид, что Швеции неведома их дальнейшая судьба. Обвинение в убийстве влекло за собой расстрел. Судебное разбирательство было назначено в Швеции. Пятерым морякам дали адвокатов, суд затребовал из Москвы материалы дела.
История была рассказана складная, с точными датами, деталями и показаниями очевидцев. Советская сторона утверждала, что политруки Яковлев и Акулов раскрыли планы заговорщиков дезертировать в Швецию и, когда обратились к ним с предложением одуматься, были застрелены из револьверов на палубе одного из тральщиков.
Их одежду и документы сожгли в корабельной топке, а в качестве дополнительной уловки, призванной убедить всех, что офицеры сами покинули тральщик и вернулись на Даго, в воду была сброшена шлюпка. Дело, однако, стало рассыпаться при самом поверхностном рассмотрении. Как мог Басуков оказаться на борту тральщика, если он прибыл в Швецию спустя две недели?
"То, что Басукова притянули в эту историю, доказывает фальшь всех обвинений, - заявил адвокат в одном из своих первых выступлений. - Его верность воинскому долгу подтверждается свидетельскими показаниями капитан-лейтенанта Мишарина. Он сообщил, что Басуков добровольно после гибели своих катеров пошёл сражаться на суше, поклявшись биться до последнего.
Доказано, что он находился на Цереле в числе последних защитников Даго. Если он состоял в заговоре с Ивановым и прочими, что мешало ему уплыть в Швецию на тральщиках?"
Следом стали рассыпаться все свидетельства обвинения. Свидетели уверяли, что политруки остались на Даго, когда тральщики уходили в море. Один из них, Яковлев, сообщил, что "в капиталистической Швеции нас наверняка расстреляют и потому лучше пробиваться к эстонским партизанам".
Летом 1946 года последовал окончательный приговор. Пятеро моряков были признаны невиновными по всем пунктам обвинения. Они остались в Швеции и изготовили под руководством старшего лейтенанта Иванова модель фрегата и, назвав его "Рэттвиса" ("Справедливость"), преподнесли в дар шведскому королю.
Справедливость восторжествовала, но одна из целей процесса всё же была достигнута: советские граждане, рискнувшие ослушаться приказа вернуться на родину, получили заряд страха на всю жизнь.
После войны стало происходить что-то странное. Капитан-лейтенант Басуков по-прежнему числился пропавшим без вести, но его старые друзья-моряки вели себя так, точно семья Басукова представляла опасность.
Лишь в 1946 году через московских знакомых жене Басукова удалось выяснить, что скрывалось за формулировкой "пропал без вести". Ей неофициально передали: "Николай жив, он интернирован в Швеции".
Эта новость расколола круг родных и близких капитан-лейтенанта. Если Николай Басуков в Швеции, то почему он не едет домой, ведь война окончилась? Старший брат Басукова, прошедший всю войну сапёром, решил для себя раз и навсегда, что "Колька - предатель", и прервал всякие контакты с его семьёй.
Младший, вернувшийся с принудительных работ в Германии, отказывался в это верить. Жена Басукова думала не о политике, а о личном: "Если Николай не едет, значит, разлюбил, встретил в Швеции другую".
В благодарность за спасение от выдачи в СССР Басуков поступил в Королевскую гвардию Швеции. На фото: он несёт караульную службу у королевского дворца в Стокгольме (50-е годы).
Начальники "красного" и "белого" лагерей подполковник (капитан 2-го ранга) Анисимов и капитан-лейтенант Басуков после доклада шведскому коменданту о положении в своих блоках.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]