Скорее бы на Родину!
---
О зверствах гитлеровских феодалов по отношению к советским рабам.
Усадьба прусского помещика Шлидца, коннозаводчика, майора в отставке, рабовладельца. «Господский двор» — так обозначено на карте это хозяйство. Такие «дворы» можно встретить по всей Пруссии. Жилой дом самого помещика — двухэтажный, большой, с толстыми, крепостными кирпичными стенами. Балкон оплетен сплошной железной решеткой: двадцать окон смотрят на дорогу-аллею, ведущую к Кенигсбергу.
Было у Шлидца две тысячи пятьсот гектаров земли, 34 племенных лошади, 80 дойных коров и 90 телят, свиньи, четыре трактора, три автомашины, 40 невольников: советские военнопленные, крестьяне, насильно пригнанные с Украины, три семьи белорусов, два поляка.
Еще затемно вооруженные сторожа-немцы с ружьями и нагайками выводили людей работать. Позже распахивались массивные ворота усадьбы, и сам Шлидц, в фашистском коричневом мундире, выезжал на автомашине или верхом осматривать свои угодья.Если это было в пору полевых работ, Шлидц иногда направлялся на участок в сопровождении жены или старшего сына — восемнадцатилетнего балбеса, которого он отстоял от «сверхтотальной» мобилизации.
В поле Шлидц вылезал из машины или соскакивал с коня, говорил немцам «хайль Гитлер», потом обходил поля, смотрел молотьбу, следил за выводом коней, проверял работы на заводе.
Однажды один белорусс сказал Шлидцу:
— Моя семья умирает, мы голодны. Сегодня рождество, а мы работаем.
Шлидц ничего не ответил, но, садясь в машину, сказал надсмотрщику:
— Давайте ему несколько дней подряд по 20 палок.
Однажды Шлидц увидел, как пленный собрал сухую траву и курил ее на поле. Он подбежал к нему, выхватил ружье у сторожа и прикладом бил русского до тех пор, пока тот не потерял сознания. Пленного отливали водой. В этот же день к Шлидцу приезжали гости из Кенигсберга, собрались соседние помещики. В господском доме пировали, там играла музыка.
Шлидц богател на войне, и война ему была по душе. Она дала ему рабов и тракторы из России, ковры, картины и фарфор из Польши и Франции. На господском дворе возводились новые амбары. Шлидц поставлял хлеб, мясо, масло и сыр в Кенигсберг и Берлин и богател на этих поставках.
В конторе господского двора, перелистывая раскрытый гросс-бух, мы читали многозначные цифры прибылей Шлидца, миллионы марок поступлений на текущий счет помещика за хлеб, овощи, скот, птицу. По корешкам чековых книжек видно, что Шлидц брал крупные суммы из банков, покупал драгоценности, золото…
Тихо открывается дверь, и входит человек в потертом пальто. Это военнопленный поляк.
Он с любопытством и какой-то робостью осматривает кабинет. Ведь в этой комнате он никогда не бывал. Даже доступ к помещичьему крыльцу поляку был запрещен под страхом смерти.
Мы разговорились с ним, и он рассказал многое из страшной жизни пленников господского двора.
— Где мы жили? В хлевах вместе со скотом. Что мы ели? Сахарную свеклу, брюкву; хлеба не давали, картофель давали только свиньям, им подмешивали и муку. Свиней мы кололи, а мясо возили в Кенигсберг. Хуже всего обращались немцы с нашими русскими товарищами. Платили ли нам? Только палками...
Этой осенью помещики стали часто собираться у Шлидца, но окна и балкон не распахивались, как раньше; музыки уже не было в господском доме. Шлидц ходил злой и озабоченный. По ночам немцы укладывали вещи. Шлидц уже не выезжал по вечерам в театр в Кенигсберг, а ездил чаще днем, возвращаясь встревоженным. Оба его сына тоже повесили носы.
А в прошлый четверг на полях Шлидца стали падать наши снаряды. Дрожали стекла, скакали кони, метались коровы. Немецкие солдаты забежали в имение, взяли его племенных лошадей, запрягли в экипажи, уселись верхом и уехали. Шлидц с женой и сыновьями хотел удрать в легковой машине. Но…
— Только они выехали на дорогу, — рассказывают освобожденные рабы, — как к машине подскочили немецкие офицеры, пригрозили оружием, заставили Шлидца, его жену и сыновей вылезть, забрали автомобиль и уехали…
И Шлидц ушел в Кенигсберг пешком. Увидя это, из усадьбы бросились бежать все немцы — сторожа и надсмотрщики, оставив контору, несгораемые шкафы, все имущество.
Стоит «господский двор» на дороге к Кенигсбергу, совсем недалеко от городских предместий. В будущих картах, наверно, найдут для него другое название. А помещик Шлидц, который радовался войне, богател на крови, терзал наших людей, далеко не уехал, и, пожалуй, не уйдет никуда. // А.Карташов. 3-й БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ. (По телеграфу).
Источник.
Источник
Усадьба прусского помещика Шлидца, коннозаводчика, майора в отставке, рабовладельца. «Господский двор» — так обозначено на карте это хозяйство. Такие «дворы» можно встретить по всей Пруссии. Жилой дом самого помещика — двухэтажный, большой, с толстыми, крепостными кирпичными стенами. Балкон оплетен сплошной железной решеткой: двадцать окон смотрят на дорогу-аллею, ведущую к Кенигсбергу.
Было у Шлидца две тысячи пятьсот гектаров земли, 34 племенных лошади, 80 дойных коров и 90 телят, свиньи, четыре трактора, три автомашины, 40 невольников: советские военнопленные, крестьяне, насильно пригнанные с Украины, три семьи белорусов, два поляка.
Еще затемно вооруженные сторожа-немцы с ружьями и нагайками выводили людей работать. Позже распахивались массивные ворота усадьбы, и сам Шлидц, в фашистском коричневом мундире, выезжал на автомашине или верхом осматривать свои угодья.Если это было в пору полевых работ, Шлидц иногда направлялся на участок в сопровождении жены или старшего сына — восемнадцатилетнего балбеса, которого он отстоял от «сверхтотальной» мобилизации.
В поле Шлидц вылезал из машины или соскакивал с коня, говорил немцам «хайль Гитлер», потом обходил поля, смотрел молотьбу, следил за выводом коней, проверял работы на заводе.
Однажды один белорусс сказал Шлидцу:
— Моя семья умирает, мы голодны. Сегодня рождество, а мы работаем.
Шлидц ничего не ответил, но, садясь в машину, сказал надсмотрщику:
— Давайте ему несколько дней подряд по 20 палок.
Однажды Шлидц увидел, как пленный собрал сухую траву и курил ее на поле. Он подбежал к нему, выхватил ружье у сторожа и прикладом бил русского до тех пор, пока тот не потерял сознания. Пленного отливали водой. В этот же день к Шлидцу приезжали гости из Кенигсберга, собрались соседние помещики. В господском доме пировали, там играла музыка.
Шлидц богател на войне, и война ему была по душе. Она дала ему рабов и тракторы из России, ковры, картины и фарфор из Польши и Франции. На господском дворе возводились новые амбары. Шлидц поставлял хлеб, мясо, масло и сыр в Кенигсберг и Берлин и богател на этих поставках.
В конторе господского двора, перелистывая раскрытый гросс-бух, мы читали многозначные цифры прибылей Шлидца, миллионы марок поступлений на текущий счет помещика за хлеб, овощи, скот, птицу. По корешкам чековых книжек видно, что Шлидц брал крупные суммы из банков, покупал драгоценности, золото…
Тихо открывается дверь, и входит человек в потертом пальто. Это военнопленный поляк.
Он с любопытством и какой-то робостью осматривает кабинет. Ведь в этой комнате он никогда не бывал. Даже доступ к помещичьему крыльцу поляку был запрещен под страхом смерти.
Мы разговорились с ним, и он рассказал многое из страшной жизни пленников господского двора.
— Где мы жили? В хлевах вместе со скотом. Что мы ели? Сахарную свеклу, брюкву; хлеба не давали, картофель давали только свиньям, им подмешивали и муку. Свиней мы кололи, а мясо возили в Кенигсберг. Хуже всего обращались немцы с нашими русскими товарищами. Платили ли нам? Только палками...
Этой осенью помещики стали часто собираться у Шлидца, но окна и балкон не распахивались, как раньше; музыки уже не было в господском доме. Шлидц ходил злой и озабоченный. По ночам немцы укладывали вещи. Шлидц уже не выезжал по вечерам в театр в Кенигсберг, а ездил чаще днем, возвращаясь встревоженным. Оба его сына тоже повесили носы.
А в прошлый четверг на полях Шлидца стали падать наши снаряды. Дрожали стекла, скакали кони, метались коровы. Немецкие солдаты забежали в имение, взяли его племенных лошадей, запрягли в экипажи, уселись верхом и уехали. Шлидц с женой и сыновьями хотел удрать в легковой машине. Но…
— Только они выехали на дорогу, — рассказывают освобожденные рабы, — как к машине подскочили немецкие офицеры, пригрозили оружием, заставили Шлидца, его жену и сыновей вылезть, забрали автомобиль и уехали…
И Шлидц ушел в Кенигсберг пешком. Увидя это, из усадьбы бросились бежать все немцы — сторожа и надсмотрщики, оставив контору, несгораемые шкафы, все имущество.
Стоит «господский двор» на дороге к Кенигсбергу, совсем недалеко от городских предместий. В будущих картах, наверно, найдут для него другое название. А помещик Шлидц, который радовался войне, богател на крови, терзал наших людей, далеко не уехал, и, пожалуй, не уйдет никуда. // А.Карташов. 3-й БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ. (По телеграфу).
Источник.
Источник
Взято: foto-history.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]