45 лет назад. Схватка в Кремле вокруг Солженицына

Борис Ефимов (1900—2008). Плакат. Стихи Александра Жарова (1904—1984). 1974 год. Справа: возле "Окон ТАСС" на улице Горького (ныне Тверская) в Москве. Январь 1974 года

45 лет тому назад, 12 февраля 1974 года, был арестован и 13 февраля выслан из СССР Александр Солженицын. Не все знают, что этому предшествовала ожесточённая политическая схватка в Кремле, причём Генсек Леонид Ильич Брежнев оказался в ней — редкий случай! — в меньшинстве. Но Леонид Ильич был для своего времени — чего многие в наше время не понимают — непревзойдённым мастером политических баталий, ему и не к таким крутым ситуациям было не привыкать, и он легко положил своих оппонентов на обе лопатки. Как он это сделал, и почему возникла борьба, об этом пойдёт речь ниже. Но для начала — пара слов об истории политической борьбы в СССР. Первое десятилетие после революции аналогом западных парламентов в СССР был съезд партии. Именно там возникали оппозиции, шли ожесточённые прения — в общем, кипела публичная политическая жизнь.
После 1927 года роль такого "мини-парламента" взял на себя уже более узкий состав: пленум Центрального Комитета партии. Одной из последних схваток большинства с оппозицией на пленуме ЦК стало неудачное выступление "шелепинцев" в 1967 году против Генерального секретаря Брежнева. В 70-е годы разногласия выплескивались на пленум ЦК крайне редко (одним из немногих исключений было молниеносное снятие в 1977 году главы государства Николая Подгорного). Но основные политические схватки 70-х и начала 80-х проходили в ещё более узкой коллегии — Политбюро ЦК. И та схватка, о которой идёт речь, была, пожалуй, одной из наиболее острых.
Вождь разгромленной ещё в 60-е годы оппозиции, Александр Шелепин, "железный Шурик", в 1974 году всё ещё заседал в Политбюро. А тем временем созрела и новая оппозиция против Генсека — в неё входили глава правительства Косыгин и глава государства Подгорный. И на том январском заседании 1974 года произошло нечто на первый взгляд весьма драматичное для брежневцев — найдя удачный повод, остатки старой и новая оппозиция объединились и нанесли удар...
Поводом стала именно деятельность Солженицына. Наряду с "жёсткой" линией, в высшем кремлёвском руководстве существовали и сторонники "мягкой" линии по отношению к Солженицыну. Одним из сторонников такой линии был министр внутренних дел Николай Щёлоков. В начале 70-х он направил Генсеку записку о писателе. "Объективно Солженицын талантлив, — писал министр. — Это — явление в литературе... Было бы крайне выгодно, чтобы его перо служило интересам народа". Леонид Ильич внимательно прочитал записку и подчеркнул в ней такие фразы (видимо, вызвавшие его одобрение):
""Проблему Солженицына" создали неумные администраторы в литературе".
"В данном случае надо не публично казнить врагов, а душить их в объятиях. Это элементарная истина, которую следовало знать тем товарищам, которые руководят литературой".
"В истории с Солженицыным мы повторяем те же самые грубейшие ошибки, которые допустили с Борисом Пастернаком".
"По отношению к творческой интеллигенции позиция должна быть более гибкой, более терпимой, более дальновидной".
"Проблема Синявского и Даниэля не снята, а усугублена. Не надо таким образом усугублять проблему и с Солженицыным".
"Солженицыну нужно дать срочно квартиру. Его нужно прописать, проявить к нему внимание. С ним должен поговорить кто-то из видных руководящих работников, чтобы снять у него весь тот горький осадок, который не могла не оставить травля против него. Короче говоря, за Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его. Бороться за Солженицына, а не против Солженицына".
В сентябре 1973 года Александр Солженицын направил лично Брежневу своё "Письмо вождям Советского Союза". Солженицын писал о возможной войне с Китаем; о том, с какими идеями можно выиграть такую войну. Генсек внимательно прочитал это письмо. Но не согласился с ним. Потом заметил:
— Он пишет, в отличие от всех предыдущих писем, несколько иначе, но тоже бред.
Спустя два месяца, в декабре, Брежнев снова перечитал это письмо и написал на нём: "Считаю, что необходимо, чтобы все товарищи прочли его письмо". Но к этому времени вопрос о Солженицыне встал "ребром": на Западе печаталась его новая книга — "Архипелаг ГУЛАГ". В ней писатель резко отвергал уже всю советскую историю начиная с 1917 года. Теперь проповедовать в Кремле мягкое отношение к нему было уже чистым политическим самоубийством.


Карикатура из советской печати 1974 года. На микрофонах написано "Радиостанция "Свобода", "Свободная Европа", на форме хористов "реванш" и "белоэмигрант"

И 7 января 1974 года обсуждать вопрос о Солженицыне собралось заседание Политбюро. Прежняя мягкость могла обернуться против самого Брежнева, поэтому он начал резко:
— Во Франции и США, по сообщениям наших представительств за рубежом и иностранной печати, выходит новое сочинение Солженицына — «Архипелаг ГУЛаг». Мне говорил тов. Суслов, что Секретариат принял решение о развертывании в нашей печати работы по разоблачению писаний Солженицына и буржуазной пропаганды в связи с выходом этой книги. Пока что этой книги ещё никто не читал, но содержание её уже известно. Это грубый антисоветский пасквиль. Нам нужно в связи с этим сегодня посоветоваться, как нам поступить дальше. По нашим законам мы имеем все основания посадить Солженицына в тюрьму, ибо он посягнул на самое святое — на Ленина, на наш советский строй, на Советскую власть, на всё, что дорого нам. В своё время мы посадили в тюрьму Якира, Литвинова и других, осудили их, и затем всё кончилось. За рубеж уехали Кузнецов, Аллилуева и другие. Вначале пошумели, а затем всё было забыто. А этот хулиганствующий элемент Солженицын разгулялся. На всё он помахивает, ни с чем не считается. Как нам поступить с ним? Если мы применим сейчас в отношении его санкции, то будет ли это нам выгодно, как использует против нас это буржуазная пропаганда? Я ставлю этот вопрос в порядке обсуждения. Хочу просто, чтобы мы обменялись мнениями, посоветовались и выработали правильное решение.


Юрий Андропов

Заранее подготовленное предложение внёс Андропов.
— Я считаю, — сказал он, — что Солженицына надо выдворить из страны без его согласия. В своё время выдворили Троцкого из страны, не спрашивая его согласия.
— Очевидно, — заметил Брежнев, — сам Солженицын такого согласия не даст... Надо учитывать то, что Солженицын даже не поехал за границу за получением Нобелевской премии...

Но затем обсуждение пошло не по плану. Слово взял глава государства Подгорный и резко возразил против идеи высылки:
— Во многих странах — в Китае открыто казнят людей; в Чили фашистский режим расстреливает и истязает людей; англичане в Ирландии в отношении трудового народа применяют репрессии, а мы имеем дело с ярым врагом и проходим мимо, когда обливает грязью всё и вся... Мы должны его судить по нашим советским законам... и заставить его отбывать наказание в Советском Союзе. Если мы его вышлем, то этим покажем свою слабость... Если мы его вышлем за границу, то и там он будет нам вредить.


Николай Подгорный. Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Отправлен в отставку в июне 1977 года

Подгорного полностью поддержал глава правительства — Косыгин:
— Возьмите вы Англию. Там уничтожают сотни людей. Или Чили — то же самое. Нужно провести суд над Солженицыным и рассказать о нём, а отбывать наказание его можно сослать в Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов: там очень холодно.


Алексей Косыгин, председатель Совета министров СССР (в головном уборе североамериканских индейцев). Отправлен в отставку в октябре 1980 года

Почувствовав такую оппозицию линии Брежнева-Андропова, воспрял и бывший лидер "молодёжной оппозиции" Александр Шелепин:
— Солженицын пошел открыто против Советской власти, Советского государства. И сейчас нам, я считаю, выгодно до окончания европейского совещания решить вопрос с Солженицыным. Это покажет нашу последовательную принципиальность... Высылка его за границу, по-моему, эта мера не является подходящей. По-моему, не следует впутывать иностранные государства в это дело.


Александр Шелепин ("Железный Шурик"), лидер "молодёжной оппозиции" Брежневу. Выведен из Политбюро ЦК в 1975 году

Было отчего растеряться — все кремлёвские оппозиционеры, старые и новые, вдруг объединились и выступили стройными рядами. В меньшинстве оказался сам Брежнев. Между тем суд над нобелевским лауреатом вызвал бы мировой скандал. Такой скандал ударял по главе Лубянки, но рикошетом — и по самому Генсеку. Ведь шло "европейское совещание" (о котором напомнил Шелепин), и суд над Солженицыным мог сорвать его. А с ним — и всю политику разрядки.
Чекист В. Кеворков, общавшийся в то время с Андроповым, позднее излагал, как выглядела ситуация глазами последнего:
"В конце января 1974 года на заседании Политбюро разгорелась жаркая дискуссия по поводу писателя... Крайне резко выступили на заседании президент Н. Подгорный и премьер А. Косыгин, который к тому времени ухитрился создать в глазах мировой общественности образ наиболее либерально настроенного советского руководителя... Он предложил арестовать Солженицына и сослать его в наиболее холодные районы Советского Заполярья, где температура поддерживается на уровне -60°. Столь низкая температура должна была, по мнению премьера, охладить пыл ретивых иностранных журналистов, которые пожелали бы наведаться к нему. Последняя фраза, без сомнения, настраивала присутствовавших на юмористически-прагматический лад. Оба выступления не на шутку напугали Андропова, и, рассказывая об уже свершившемся, он нервничал так, как будто всё неприятное предстояло ему пережить ещё раз. [...] В данном случае речь шла об устойчивой неприязни премьера А. Косыгина, а также президента Н. Подгорного к Генеральному секретарю Л. Брежневу и его ставленнику Ю. Андропову. [...] В истории с Солженицыным им представлялся великолепный случай поставить его в достаточно сложное положение как члена Политбюро и ещё больше как руководителя госбезопасности. Для этого требовалось навязать Политбюро принятие в отношении писателя наиболее жёсткого решения: арест с последующей ссылкой в лагерь с особым режимом и тяжёлыми климатическими условиями, откуда мало кто возвращался живым. [...]
Может быть, кто-нибудь после всего изложенного может заподозрить, что, действуя таким образом в отношении Солженицына, Андропов всё же руководствовался какой-то тайной симпатией к писателю или его творчеству. Нет. Скажем прямо, симпатий к писателю он не испытывал. Что касается творчества, то в отличие от остальных членов Политбюро он читал много и с книгами Солженицына, выпускаемыми на Западе, был хорошо знаком. С точки зрения литературы ценил их невысоко и, по его словам, дочитывал каждую из них с большим трудом."

Однако Леонид Ильич, как политический ас экстра-класса, умел выпутываться и не из таких положений. Кеворков: "В чём, в чём, а в аппаратных играх Л. Брежнев был искушён более, чем все участники заседания Политбюро, вместе взятые... Не выступая прямо в поддержку предложения своего любимца, Генеральный секретарь всё же напомнил присутствовавшим о том, что в своё время дочери Сталина Светлане Аллилуевой был разрешён выезд из СССР, и хотя она не вернулась обратно, ничего страшного не произошло".
Брежнев раздумчиво начал подводить итоги заседания:
— Вопрос в отношении Солженицына, конечно, не простой, а очень сложный... Каким образом нам поступить с Солженицыным? Я считаю, что лучший способ — это поступить в соответствии с нашими советскими законами.
После этих слов в записи заседания значится: "Все. Правильно". Оппозиции на минуту показалось, что она одержала победу. Но генсек осторожно возразил на мысль о том, что писатель "и там будет нам вредить".
— Мы в своё время не побоялись выступить против контрреволюции в Чехословакии. Мы не побоялись отпустить из страны Аллилуеву. Всё это мы пережили. Я думаю, переживём и это...
Однако тут же оговорился:
— Высылать его, очевидно, нецелесообразно, так как никто его не примет.

Заметим, как генсек аккуратно подменил доводы своих противников ("мы покажем свою слабость", "и там он будет нам вредить") на другой: "никто его не примет". Ну, а если примут, так и хорошо.
Подгорный попытался вновь завести ту же шарманку:
— Надо его арестовать и предъявить ему обвинение.
Но Генсек своим деланным "согласием" уже поставил критиков в положение, когда они "ломились в открытую дверь". Политбюро проголосовало за следствие и суд над Солженицыным. Но, учитывая размытость высказанных доводов — то ли "он и там будет нам вредить", то ли "никто его не примет" — оставалась лазейка для невыполнения решения. Если "там" его всё-таки примут...
Вскоре удалось получить согласие правительства Западной Германии на высылку писателя в эту страну. 13 февраля 1974 года, через день после ареста, Солженицына выслали в Западную Германию. Юрий Андропов рассказывал своим коллегам, что Солженицын "пришёл в старом полушубке, грубых башмаках и шапке, как для отправки в колонию. В КГБ ему сказали, что такой маскарад не нужен. Он был переодет в нормальный костюм...". Е. Чазов вспоминал: "Однажды Ю. Андропов встретил меня в необычном для него радостном возбуждении. Чувствовалось, что ему хочется выговориться. "Вы знаете, у нас (конечно, он подразумевал не Политбюро или ЦК, а КГБ) большая радость. Нам удалось отправить на Запад А. Солженицына. Спасибо немцам, они нам очень помогли".

Какие выводы из всего вышеизложенного? Конечно, вопрос, правильной или неправильной была высылка Солженицына из страны, спорный. Правда, его следует поставить шире: правильной или неправильной была вся политика разрядки? Следовало ли бороться с Солженицыным или "душить его в объятиях", как предлагал Щёлоков?
Но бесспорно то, что политическая шахматная партия была проведена и выиграна Брежневым с необычайным мастерством. Как писали в годы застоя братья Стругацкие (кстати, близкие одно время к Андропову и с симпатией изображавшие его в своих произведениях под видом лопоухого Странника-Сикорски): "В Институте надо специально ввести курс феодальной интриги. И успеваемость оценивать в рэбах. Лучше, конечно, в децирэбах. Впрочем, куда там..."




Прибытие пророка на Запад

Взято: foto-history.livejournal.com

уникальные шаблоны и модули для dle