"Что вы, черти, приуныли и повесили рога? Вас на вахте ожидают лом, лопата и кирка"
---
Мильчаков Александр Васильевич (р. 1919). Арестован в 1951 г. В 1954 г. вышел из лагеря. Беседа от 1997-го года.
"Приезжал к нам представитель райкома партии. Обсуждают письмо к Сталину, где написано о перевыполнении плана. "Рады доложить вам, товарищ Сталин, что план по сдаче государству колхоз перевыполнил". А в это время пришел конюх. Он был хромой, у него с гражданской войны одна деревянная нога. Он на печь залез и храпит.
Председатель колхоза со страхом поглядел на представителя райкома. "Да что же это такое?! Мы тут про Сталина говорим, а тут храпят!". - "А я не сплю, я все слышу. Напишите Сталину, что корова Машка дает четверть литра. Лошади плохо ходят: им жалеют овса".
Тогда конюху представитель райкома партии говорит, что его арестуют. И председатель вызывает сына, тот приходит с ружьем. И под ружьем конюха отвели "куда надо". Правда... его прокурор почти сразу освободил.
Я и думаю: "Помирать - так с музыкой!". Я пошел в магазин. Купил яблок, купил водки. Выпил и решил, что я пропал. Потому что знаю, что люди, арестованные в 1936 году, все еще не вернулись. А мне с моим здоровьем попасть на большой срок - я там погибну.
И начал я пьяный колхозникам рассказывать, что главный виновник создавшегося положения - Сталин. И когда меня схватили, повели, то я решил еще крикнуть: "Меня арестуют. А вы-то сколько будете терпеть? Чего вы дождетесь? У вас такая же судьба, только вас другим способом изведут. Смерть Сталина спасет Россию!".
Меня скрутили, наломали мне бока как следует. Это было 14 октября 1951 года. Мне было 32 года. Я понял свое положение. Я кое-что слыхал о всесоюзном розыске, поэтому бежать даже не пытался.
Но меня долго не арестовывали. И вот 11 ноября стук. Я жене говорю: "Открой". Она открыла, заходит, говорит: "Саша, за тобой!". Вошли два милиционера в подпоясанных полушубках, с пистолетами. И впереди них заместитель начальника милиции.
И еще три человека. Это понятые: председатель колхоза, стукач; председатель сельсовета и еще один, парторг, который мне скручивал руки. А начальник вынимает бумагу, а там ордер на арест и обыск.
Меня обшарили, сделали шмон. У меня был большой чемодан с рукописями и фотографиями, с дневниками. Все рукописи изъяли. Оставили почему-то письма и фотографии. А когда я освободился и приехал, то оказалось, что сестра моей жены фотографии и письма порвала и бросила в печь.
Она боялась за карьеру мужа. А я то надеялся, что если освобожусь, то хоть фотографии и письма останутся. Целый мешок моих дневников и рукописей один милиционер взвалил на спину. И меня повели... Я жил в деревне Баскино Тужинского района Кировской области. Меня сначала привезли в районный отдел милиции, в КПЗ.
Следователь меня спрашивает: "За что вас арестовали?". - "Вы знаете, мне не объяснили". - "Сами-то как предполагаете?" - "Наверное, за анекдот". - "Мы за анекдоты не арестовываем". Я ничего не ответил, потому что загляделся на то, как молодой лейтенант читает мою фронтовую рукопись - повесть. Досталось и конвоирам: забыли взять мои фронтовые награды. Позднее я узнал, что за орденами приезжали...
Три с половиной тысячи нас было в лагере, потом там этапы бывают то от нас, то к нам. Однажды 13 эшелонов приехало украинцев, бандеровцев, молодые все, лет до 35. Это уже после смерти Сталина. Видите, сколько я людей перевидал, и с очень многими общался, не говорю, что с каждым, но со многими разными.
Когда я стал в теплице работать, ко мне многие обращались, свою историю рассказать и так далее. Стало совсем другое отношение, я не думал, что свое положение так поправлю. Мне стало можно жить там: работа посильная, она не легкая, но посильная мне, и отношение стало лучше.
Я уже говорил, что я на освобождение никакое не надеялся абсолютно. Но вот умер Сталин. Я, наверное, обрадовался не то что больше, чем другие, все обрадовались, а я очень по-серьезному это понял, что положение изменилось, что у меня появилась надежда, что можно будет освободиться.
Я не надеялся, что он умрет, потому что он 20 минут в день работал, а пять должностей занимал, что же ему сделается. А тут вдруг... Но я узнал это нечаянно. Был один румын, прачка, он в бане стирал, у него до освобождения недели две оставалось. Он мне и говорит: "Ты ничего не знаешь? Отец нас оставил". Он по-русски хорошо говорил.
Я освобожден 4 декабря 1954 года. Я три раза писал, тогда многие писали. И кое-кого освобождали. А мне два раза пришел ответ: осужден правильно. Я не хотел писать больше, но меня уговорили.
Меня освободили как: во-первых, сняли с меня статью "террористические высказывания", сменили на статью "антисоветские высказывания", за это 5 лет, не 10, которые прежде дали за высказывания, что колхозникам плохо живется. И меня подвели под амнистию.
Короче говоря, ничего там по-человечески не было. Все политзаключенные, насколько я знаю, начальство ненавидели. В то же время не подавали, конечно, виду и подчинялись. Обязаны были снимать шапку, когда даже надзиратель идет. Здесь работу не выбирают - куда назначат.
Меня преследовали за то, что я фронтовик, офицер. Там большинство были с Западной Украины, Прибалтики. Пленные, наши бывшие пленные, они, конечно, никогда меня не притесняли. А эти бандеровцы и прибалты, действительно, они так смотрели: а, он солдат в атаку посылал! Что значит посылал - я сам ходил...
То есть гнет у меня был и от чекистов, и в то же время от некоторых заключенных. Обыск, когда выходишь, и обыск, когда заходишь, расстегиваешь бушлат... Двое человек всего обыскивают, а там пятьсот, может, человек на морозе.
Смена кончилась. Стоим, съежились. Блатной дрыном по спине, если кто-то плохо работает, только по намеку бригадира. Он здоровый, он подходит к нам ко всем, к съежившимся, и поет: "Что вы, черти, приуныли и повесили рога? Вас на вахте ожидают лом, лопата и кирка"...
"Приезжал к нам представитель райкома партии. Обсуждают письмо к Сталину, где написано о перевыполнении плана. "Рады доложить вам, товарищ Сталин, что план по сдаче государству колхоз перевыполнил". А в это время пришел конюх. Он был хромой, у него с гражданской войны одна деревянная нога. Он на печь залез и храпит.
Председатель колхоза со страхом поглядел на представителя райкома. "Да что же это такое?! Мы тут про Сталина говорим, а тут храпят!". - "А я не сплю, я все слышу. Напишите Сталину, что корова Машка дает четверть литра. Лошади плохо ходят: им жалеют овса".
Тогда конюху представитель райкома партии говорит, что его арестуют. И председатель вызывает сына, тот приходит с ружьем. И под ружьем конюха отвели "куда надо". Правда... его прокурор почти сразу освободил.
Я и думаю: "Помирать - так с музыкой!". Я пошел в магазин. Купил яблок, купил водки. Выпил и решил, что я пропал. Потому что знаю, что люди, арестованные в 1936 году, все еще не вернулись. А мне с моим здоровьем попасть на большой срок - я там погибну.
И начал я пьяный колхозникам рассказывать, что главный виновник создавшегося положения - Сталин. И когда меня схватили, повели, то я решил еще крикнуть: "Меня арестуют. А вы-то сколько будете терпеть? Чего вы дождетесь? У вас такая же судьба, только вас другим способом изведут. Смерть Сталина спасет Россию!".
Меня скрутили, наломали мне бока как следует. Это было 14 октября 1951 года. Мне было 32 года. Я понял свое положение. Я кое-что слыхал о всесоюзном розыске, поэтому бежать даже не пытался.
Но меня долго не арестовывали. И вот 11 ноября стук. Я жене говорю: "Открой". Она открыла, заходит, говорит: "Саша, за тобой!". Вошли два милиционера в подпоясанных полушубках, с пистолетами. И впереди них заместитель начальника милиции.
И еще три человека. Это понятые: председатель колхоза, стукач; председатель сельсовета и еще один, парторг, который мне скручивал руки. А начальник вынимает бумагу, а там ордер на арест и обыск.
Меня обшарили, сделали шмон. У меня был большой чемодан с рукописями и фотографиями, с дневниками. Все рукописи изъяли. Оставили почему-то письма и фотографии. А когда я освободился и приехал, то оказалось, что сестра моей жены фотографии и письма порвала и бросила в печь.
Она боялась за карьеру мужа. А я то надеялся, что если освобожусь, то хоть фотографии и письма останутся. Целый мешок моих дневников и рукописей один милиционер взвалил на спину. И меня повели... Я жил в деревне Баскино Тужинского района Кировской области. Меня сначала привезли в районный отдел милиции, в КПЗ.
Следователь меня спрашивает: "За что вас арестовали?". - "Вы знаете, мне не объяснили". - "Сами-то как предполагаете?" - "Наверное, за анекдот". - "Мы за анекдоты не арестовываем". Я ничего не ответил, потому что загляделся на то, как молодой лейтенант читает мою фронтовую рукопись - повесть. Досталось и конвоирам: забыли взять мои фронтовые награды. Позднее я узнал, что за орденами приезжали...
Три с половиной тысячи нас было в лагере, потом там этапы бывают то от нас, то к нам. Однажды 13 эшелонов приехало украинцев, бандеровцев, молодые все, лет до 35. Это уже после смерти Сталина. Видите, сколько я людей перевидал, и с очень многими общался, не говорю, что с каждым, но со многими разными.
Когда я стал в теплице работать, ко мне многие обращались, свою историю рассказать и так далее. Стало совсем другое отношение, я не думал, что свое положение так поправлю. Мне стало можно жить там: работа посильная, она не легкая, но посильная мне, и отношение стало лучше.
Я уже говорил, что я на освобождение никакое не надеялся абсолютно. Но вот умер Сталин. Я, наверное, обрадовался не то что больше, чем другие, все обрадовались, а я очень по-серьезному это понял, что положение изменилось, что у меня появилась надежда, что можно будет освободиться.
Я не надеялся, что он умрет, потому что он 20 минут в день работал, а пять должностей занимал, что же ему сделается. А тут вдруг... Но я узнал это нечаянно. Был один румын, прачка, он в бане стирал, у него до освобождения недели две оставалось. Он мне и говорит: "Ты ничего не знаешь? Отец нас оставил". Он по-русски хорошо говорил.
Я освобожден 4 декабря 1954 года. Я три раза писал, тогда многие писали. И кое-кого освобождали. А мне два раза пришел ответ: осужден правильно. Я не хотел писать больше, но меня уговорили.
Меня освободили как: во-первых, сняли с меня статью "террористические высказывания", сменили на статью "антисоветские высказывания", за это 5 лет, не 10, которые прежде дали за высказывания, что колхозникам плохо живется. И меня подвели под амнистию.
Короче говоря, ничего там по-человечески не было. Все политзаключенные, насколько я знаю, начальство ненавидели. В то же время не подавали, конечно, виду и подчинялись. Обязаны были снимать шапку, когда даже надзиратель идет. Здесь работу не выбирают - куда назначат.
Меня преследовали за то, что я фронтовик, офицер. Там большинство были с Западной Украины, Прибалтики. Пленные, наши бывшие пленные, они, конечно, никогда меня не притесняли. А эти бандеровцы и прибалты, действительно, они так смотрели: а, он солдат в атаку посылал! Что значит посылал - я сам ходил...
То есть гнет у меня был и от чекистов, и в то же время от некоторых заключенных. Обыск, когда выходишь, и обыск, когда заходишь, расстегиваешь бушлат... Двое человек всего обыскивают, а там пятьсот, может, человек на морозе.
Смена кончилась. Стоим, съежились. Блатной дрыном по спине, если кто-то плохо работает, только по намеку бригадира. Он здоровый, он подходит к нам ко всем, к съежившимся, и поет: "Что вы, черти, приуныли и повесили рога? Вас на вахте ожидают лом, лопата и кирка"...
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]