"Ты на мокрое ходил? Тогда пойдешь немцев резать как свиней!"
---
"- А ты кем был в гражданке?
- Кем я был? Я был вором!
- Да... А на "мокрое" ты ходил?
- Ходил.
- Ну, значит, тебе не привыкать. Это у тебя должно получиться надежно. Значит, пойдешь?
- Да, пойду!"
"Солнце днем уже стало хорошо пригревать, и вокруг нашего шалаша снег совсем растаял. Обнажились от снега и болотные кочки. Прошло еще несколько дней, и вот я снова на посту. Только что начало светать, и ярко-красное солнце поднимается над Амшарским лесом. Меня охватила какая-то грусть.
Неожиданно для нас утром прибыл наш связной от комбрига и доложил, что бригада снова вернулась на Бук. Остался в Лепельском районе только второй отряд, которым сейчас командует Александр Евсеенко, а Шныркевич ранен в ногу и приехал с бригадой на Бук.
- Товарищ командир, - сказал он, - комбриг приказал вам прибыть в расположение бригады. - А где теперь находится бригада? - В Калиновском лесу. Все партизаны там живут в шалашах.
Встретивший нас в лагере комбриг был в веселом настроении: - Давайте, хлопцы, отойдем в сторонку и поговорим обо всем. Вместе с нами к лежащим в стороне от лагеря поваленным деревьям подошел и Агеев Михаил, которого я увидел впервые.
Это был мужчина лет 35, выше среднего роста, худощавый, со светлой шевелюрой волос. На его энергичном лице ярко выделялись серые глаза, обрамленные нависшими на них бровями. На высоком лбу залегли глубокие морщины. Тонкие губы были плотно сжаты, а подбородок слегка выдвигался вперед. Заостренный прямой нос выделялся на его бледном лице.
Носил он армейский хлопчатобумажный китель, подпоясанный ремнем немецкого солдата. Руки его двигались быстро и прерывисто, говорил он скороговоркой, но четко и внятно. Он пока еще оставался в отряде Деева, хотя и мечтал перейти в бригаду "Гроза", к секретарю подпольного райкома партии и комиссару этой бригады Нарчуку, для работы в райкоме. Но этого пока не произошло, так как бригада "Гроза" всю зиму находилась где-то далеко, в Лепельском районе, поэтому Агеев решил пока оставаться в нашей бригаде.
- Ну, Николай, - обратился комбриг к Агапоненко, - давай коротко доложи, как обстоят дела в Толочинском районе, что нового в гарнизонах противника?
Агапоненко кратко доложил о положении в районе. После этого комбриг обратился ко всем нам: - Вот что, хлопцы: Агеев предлагает нам всем совершить заманчивую боевую операцию. Ты же, Николай, хорошо знаешь его. У тебя с ним долгое время была связь в совхозе Райцы, и ты хорошо знаешь, что там за немецкий гарнизон. Ну а более подробно все вам сейчас расскажет Михаил.
- В совхозе Райцы, - начал Агеев, - находятся большие немецкие склады оружия, боеприпасов, обмундирования и другого военного имущества. Кроме того, туда немцы свозят со всего района различный скот, который они отбирают у населения, а потом отправляют в Германию.
Немного помолчав, Агеев продолжил: - в Райцах стоит совсем небольшой гарнизон, всего 33 немецких офицера да несколько человек охраны складов. Эти офицеры - что-то вроде преподавателей. Дело в том, что в Райцы поступают солдаты, вылечившиеся после ранения или вновь мобилизованные. Они там проходят переподготовку, их обмундировывают, вооружают и отправляют на фронт.
Райцы - это как бы формировочный пункт немецкой армии. Он работает периодически. Вот как раз сейчас они должны отправить партию солдат на фронт, а новая партия прибудет только через некоторое время. В этот период у них, кроме 33 офицеров и 10 человек охраны, больше никого нет. Ночью постоянных постов нет, а ходят только по поселку попарно два патруля, вот и вся охрана. У нас там кроме немцев работают наши рабочие.
Я их всех знаю, потому что сам вместе с ними работал и подготовил группу наиболее надежных товарищей. Через них произвел точную разведку. Вот здесь, на этом листе бумаги, план поселка.
Агеев развернул лист плотной бумаги, на котором были до мельчайших подробностей изображены склады, казарма, где жили офицеры и охрана. Были отмечены окна и двери казармы, через которые можно гранатами закидать спящих немцев, и другие подробности.
- Все это хорошо, - заявил Агапоненко, - но рядом с Райцами находится Толочин, в котором стоит 286-я охранная дивизия немцев, которая охраняет железную дорогу Орша - Минск. Так что если у нас там возникнет бой с немцами, то к ним из Толочина быстро подойдет подмога, так как от Толочина до Райц всего один километр.
Кроме того, вокруг Райц пересеченная местность, и по складкам ее немцы могут скрытно подойти к нам, окружить и отрезать путь отхода. Операция очень заманчивая, но опасная.
- Так вот в этом-то все и дело, - снова начал убеждать нас Агеев. - Надо все это сделать быстро и бесшумно. Патрулей снять ночью тихо, без единого выстрела, а остальных в казарме забросать гранатами.
- Взрывы гранат тоже привлекут внимание толочинских немцев, - возразил осторожный Агапоненко. - Ну, в этом случае надо быстро забрать все из складов и, не задерживаясь, уйти в лес. Нападение должно быть молниеносным.
- Вот что, товарищи, - внимательно слушая спорящих, заявил комбриг. - Принимаем решение: будем атаковать Райцы и немцев в этом гарнизоне. В операции будем участвовать все, и разведчики тоже.
В ночь с 14 на 15 апреля 1943 года мы с вечера двинулись в сторону Толочина. С нами было несколько повозок, которые безбожно гремели колесами и скрипели по кореньям и ухабам лесной дороги. Снега на полях уже не было, и только в лесу и кое-где по балкам лежал темный, сильно подтаявший снег.
Ночь была теплая и безлунная. Я шел со своим ручным пулеметом за плечами, который, как вы, наверное, помните, мне достался в деревне Вейно, когда мы выезжали на сбор оружия у местного населения. Рядом со мной шел бывший авиатехник Евгений Севак, который был назначен ко мне вторым номером пулеметчика. Он нес запасные диски с патронами.
В полночь, оставив свой обоз на опушке леса, который находился в двухстах метрах от Райц, партизаны выдвинулись вперед и залегли по краю балки вдоль речки Друть. Мне было приказано с пулеметом занять позицию несколько южнее, то есть ближе к Толочину, на высотке 209,3, и сделать там засаду на случай подхода немцев из Толочина. Мы с моим напарником нашли небольшую ямку и залегли.
В это же время комбриг Гудков, находясь на опушке леса, вызвал к себе добровольцев, желающих пойти в гарнизон и там снять часовых. Первым вызвались пойти на это задание Егор Овчинка, Иван Гуревич и еще один партизан Вася, которого в отряде прозвали за его могучий рост "Вася маленький". Но нужен был еще один, четвертый.
- Я тоже пойду! - заявил подошедший к комбригу партизан.
- А ты кем был в гражданке?
- Кем я был? Я был вором!
- Да... А на "мокрое" ты ходил?
- Ходил.
- Ну, значит, тебе не привыкать. Это у тебя должно получиться надежно. Значит, пойдешь?
- Да, пойду!
- А кто еще хочет пойти добровольцем? - спросил Гудков и тут же вспомнил, что Голиков Александр не улетел в свое время за линию фронта вместе с остальными летчиками лишь только потому, что заявил: "Я полечу только тогда, когда убью здесь в Белоруссии хоть одного фашиста". Вот и хорошо, решил Гудков, предложу ему это желание выполнить сейчас. - Голиков!
- Я здесь, товарищ комбриг.
- Вот тебе представляется случай убить одного немца. Давай, иди...
- Есть, товарищ комбриг! - ответил Голиков.
Добровольцы, предварительно вооружившись финками, ушли по мостику, перекинутому через речку Друть на территорию совхоза. Нам с высотки было очень хорошо слышно все то, что делается в совхозе. Ночь была темная, в совхозе тишина. И вдруг я ясно услышал разговор подошедших к немецкому патрулю наших добровольцев.
- Пан! Битте фойер? - спросил кто-то из них. В темноте ночи ярко вспыхнул огонек немецкой зажигалки. Немцы что-то спросили наших товарищей, когда те прикуривали от зажигалки. - Я... Я... Шпацирен! - услышали мы громкий ответ партизан.
Прошло несколько мгновений напряженного ожидания, и вдруг в совхозе прогремел взрыв гранаты. Мы насторожились. Напрягая все свое зрение, я увидел, как в нашу сторону мелькнули темные тени бегущих партизан. Это бежали из совхоза наши добровольцы. Пробегая мимо, я услышал, как стонавший Голиков просил своих товарищей: - Пристрелите меня! Я ранен в живот... Пристрелите меня, - твердил он в отчаянии.
Мы поняли, что тщательно продуманная нами операция провалилась, так как после взрыва гранаты у немцев была объявлена тревога, началась беспорядочная стрельба из винтовок и автоматов. Немцы в панике без разбора стреляли во все стороны, не причиняя нам никакого вреда. В ночной темноте прозвучала команда комбрига: - Приказываю всем отходить!
Схватив пулемет, я побежал искать своего раненого товарища. Вскоре мне удалось найти его на повозке, где он все твердил: - Я ранен в живот! Пристрелите меня!
Когда мы миновали лес и приехали с раненым Голиковым в деревню Катужино, то при свете зажженной коптилки, наклонившись над Голиковым вместе с фельдшером Калиновским, мы увидели у него сильно изуродованную взрывом немецкой гранаты левую руку и совсем маленькую ранку на животе.
Как оказалось, маленький осколок гранаты, повредив незначительно кожу на животе, застрял в ней. Калиновский пинцетом тут же легко извлек его и сказал: - Вот, Саша, в животе у тебя был совсем маленький кусочек гранаты, а руку тебе изуродовало очень сильно. Так что теперь терпи. От этой малюсенькой раны в животе не умрешь, а руку будем лечить.
Разочарованные неудавшейся операцией и сильно уставшие, мы возвращались в лагерь бригады. Что же произошло в совхозе, когда наши добровольцы пошли на задание, чтобы бесшумно снять немецкие патрули?
Увидев идущих к ним навстречу двух немецких офицеров, Голиков с напарником, сильно волнуясь, попросили у немцев огня, чтобы прикурить свернутую цигарку. Немцы, ничего плохого не ожидая, зажгли свою зажигалку и дали прикурить.
В это время Егор Овчинка и Иван Гуринович, встретившись с другой парой немцев, бесшумно их уничтожили. У Голикова же с его напарником произошло следующее. После того как они прикурили, напарнику сразу же удалось уничтожить офицера, а у Голикова не получилось.
Он не знал, как это надо делать, поэтому ударил немца финкой в живот и ранил его. Раненый офицер схватил Голикова за одежду, и у них началась борьба. У немца за поясом была ручная граната с длинной деревянной ручкой.
Когда Голиков еще раз пытался ударить немца финкой, держа его левой рукой за грудь, немец, теряя свои силы, все же успел взорвать на себе гранату. Весь взрыв гранаты пришелся на тело немца, а часть - на руку Голикова. Оглушенного взрывом и раненого Голикова подхватил напарник и, поддерживая, потащил его из совхоза к партизанам.
- Что же вы не помогли Голикову? - спросил комбриг.
- А я, уничтожив своего фашиста, стоял в стороне и наблюдал.
- Так почему же вы не помогли ему?
- Товарищ комбриг, я же слышал ваш разговор с Голиковым, из которого понял, что он сам должен был убить немца. Вот я и ждал, пока он его убьет. А тут вот что получилось. Я этого не ожидал..." - из воспоминаний сержанта-десантника а затем бойца Гудковской партизанской бригады В.П.Ильина.
- Кем я был? Я был вором!
- Да... А на "мокрое" ты ходил?
- Ходил.
- Ну, значит, тебе не привыкать. Это у тебя должно получиться надежно. Значит, пойдешь?
- Да, пойду!"
"Солнце днем уже стало хорошо пригревать, и вокруг нашего шалаша снег совсем растаял. Обнажились от снега и болотные кочки. Прошло еще несколько дней, и вот я снова на посту. Только что начало светать, и ярко-красное солнце поднимается над Амшарским лесом. Меня охватила какая-то грусть.
Неожиданно для нас утром прибыл наш связной от комбрига и доложил, что бригада снова вернулась на Бук. Остался в Лепельском районе только второй отряд, которым сейчас командует Александр Евсеенко, а Шныркевич ранен в ногу и приехал с бригадой на Бук.
- Товарищ командир, - сказал он, - комбриг приказал вам прибыть в расположение бригады. - А где теперь находится бригада? - В Калиновском лесу. Все партизаны там живут в шалашах.
Встретивший нас в лагере комбриг был в веселом настроении: - Давайте, хлопцы, отойдем в сторонку и поговорим обо всем. Вместе с нами к лежащим в стороне от лагеря поваленным деревьям подошел и Агеев Михаил, которого я увидел впервые.
Это был мужчина лет 35, выше среднего роста, худощавый, со светлой шевелюрой волос. На его энергичном лице ярко выделялись серые глаза, обрамленные нависшими на них бровями. На высоком лбу залегли глубокие морщины. Тонкие губы были плотно сжаты, а подбородок слегка выдвигался вперед. Заостренный прямой нос выделялся на его бледном лице.
Носил он армейский хлопчатобумажный китель, подпоясанный ремнем немецкого солдата. Руки его двигались быстро и прерывисто, говорил он скороговоркой, но четко и внятно. Он пока еще оставался в отряде Деева, хотя и мечтал перейти в бригаду "Гроза", к секретарю подпольного райкома партии и комиссару этой бригады Нарчуку, для работы в райкоме. Но этого пока не произошло, так как бригада "Гроза" всю зиму находилась где-то далеко, в Лепельском районе, поэтому Агеев решил пока оставаться в нашей бригаде.
- Ну, Николай, - обратился комбриг к Агапоненко, - давай коротко доложи, как обстоят дела в Толочинском районе, что нового в гарнизонах противника?
Агапоненко кратко доложил о положении в районе. После этого комбриг обратился ко всем нам: - Вот что, хлопцы: Агеев предлагает нам всем совершить заманчивую боевую операцию. Ты же, Николай, хорошо знаешь его. У тебя с ним долгое время была связь в совхозе Райцы, и ты хорошо знаешь, что там за немецкий гарнизон. Ну а более подробно все вам сейчас расскажет Михаил.
- В совхозе Райцы, - начал Агеев, - находятся большие немецкие склады оружия, боеприпасов, обмундирования и другого военного имущества. Кроме того, туда немцы свозят со всего района различный скот, который они отбирают у населения, а потом отправляют в Германию.
Немного помолчав, Агеев продолжил: - в Райцах стоит совсем небольшой гарнизон, всего 33 немецких офицера да несколько человек охраны складов. Эти офицеры - что-то вроде преподавателей. Дело в том, что в Райцы поступают солдаты, вылечившиеся после ранения или вновь мобилизованные. Они там проходят переподготовку, их обмундировывают, вооружают и отправляют на фронт.
Райцы - это как бы формировочный пункт немецкой армии. Он работает периодически. Вот как раз сейчас они должны отправить партию солдат на фронт, а новая партия прибудет только через некоторое время. В этот период у них, кроме 33 офицеров и 10 человек охраны, больше никого нет. Ночью постоянных постов нет, а ходят только по поселку попарно два патруля, вот и вся охрана. У нас там кроме немцев работают наши рабочие.
Я их всех знаю, потому что сам вместе с ними работал и подготовил группу наиболее надежных товарищей. Через них произвел точную разведку. Вот здесь, на этом листе бумаги, план поселка.
Агеев развернул лист плотной бумаги, на котором были до мельчайших подробностей изображены склады, казарма, где жили офицеры и охрана. Были отмечены окна и двери казармы, через которые можно гранатами закидать спящих немцев, и другие подробности.
- Все это хорошо, - заявил Агапоненко, - но рядом с Райцами находится Толочин, в котором стоит 286-я охранная дивизия немцев, которая охраняет железную дорогу Орша - Минск. Так что если у нас там возникнет бой с немцами, то к ним из Толочина быстро подойдет подмога, так как от Толочина до Райц всего один километр.
Кроме того, вокруг Райц пересеченная местность, и по складкам ее немцы могут скрытно подойти к нам, окружить и отрезать путь отхода. Операция очень заманчивая, но опасная.
- Так вот в этом-то все и дело, - снова начал убеждать нас Агеев. - Надо все это сделать быстро и бесшумно. Патрулей снять ночью тихо, без единого выстрела, а остальных в казарме забросать гранатами.
- Взрывы гранат тоже привлекут внимание толочинских немцев, - возразил осторожный Агапоненко. - Ну, в этом случае надо быстро забрать все из складов и, не задерживаясь, уйти в лес. Нападение должно быть молниеносным.
- Вот что, товарищи, - внимательно слушая спорящих, заявил комбриг. - Принимаем решение: будем атаковать Райцы и немцев в этом гарнизоне. В операции будем участвовать все, и разведчики тоже.
В ночь с 14 на 15 апреля 1943 года мы с вечера двинулись в сторону Толочина. С нами было несколько повозок, которые безбожно гремели колесами и скрипели по кореньям и ухабам лесной дороги. Снега на полях уже не было, и только в лесу и кое-где по балкам лежал темный, сильно подтаявший снег.
Ночь была теплая и безлунная. Я шел со своим ручным пулеметом за плечами, который, как вы, наверное, помните, мне достался в деревне Вейно, когда мы выезжали на сбор оружия у местного населения. Рядом со мной шел бывший авиатехник Евгений Севак, который был назначен ко мне вторым номером пулеметчика. Он нес запасные диски с патронами.
В полночь, оставив свой обоз на опушке леса, который находился в двухстах метрах от Райц, партизаны выдвинулись вперед и залегли по краю балки вдоль речки Друть. Мне было приказано с пулеметом занять позицию несколько южнее, то есть ближе к Толочину, на высотке 209,3, и сделать там засаду на случай подхода немцев из Толочина. Мы с моим напарником нашли небольшую ямку и залегли.
В это же время комбриг Гудков, находясь на опушке леса, вызвал к себе добровольцев, желающих пойти в гарнизон и там снять часовых. Первым вызвались пойти на это задание Егор Овчинка, Иван Гуревич и еще один партизан Вася, которого в отряде прозвали за его могучий рост "Вася маленький". Но нужен был еще один, четвертый.
- Я тоже пойду! - заявил подошедший к комбригу партизан.
- А ты кем был в гражданке?
- Кем я был? Я был вором!
- Да... А на "мокрое" ты ходил?
- Ходил.
- Ну, значит, тебе не привыкать. Это у тебя должно получиться надежно. Значит, пойдешь?
- Да, пойду!
- А кто еще хочет пойти добровольцем? - спросил Гудков и тут же вспомнил, что Голиков Александр не улетел в свое время за линию фронта вместе с остальными летчиками лишь только потому, что заявил: "Я полечу только тогда, когда убью здесь в Белоруссии хоть одного фашиста". Вот и хорошо, решил Гудков, предложу ему это желание выполнить сейчас. - Голиков!
- Я здесь, товарищ комбриг.
- Вот тебе представляется случай убить одного немца. Давай, иди...
- Есть, товарищ комбриг! - ответил Голиков.
Добровольцы, предварительно вооружившись финками, ушли по мостику, перекинутому через речку Друть на территорию совхоза. Нам с высотки было очень хорошо слышно все то, что делается в совхозе. Ночь была темная, в совхозе тишина. И вдруг я ясно услышал разговор подошедших к немецкому патрулю наших добровольцев.
- Пан! Битте фойер? - спросил кто-то из них. В темноте ночи ярко вспыхнул огонек немецкой зажигалки. Немцы что-то спросили наших товарищей, когда те прикуривали от зажигалки. - Я... Я... Шпацирен! - услышали мы громкий ответ партизан.
Прошло несколько мгновений напряженного ожидания, и вдруг в совхозе прогремел взрыв гранаты. Мы насторожились. Напрягая все свое зрение, я увидел, как в нашу сторону мелькнули темные тени бегущих партизан. Это бежали из совхоза наши добровольцы. Пробегая мимо, я услышал, как стонавший Голиков просил своих товарищей: - Пристрелите меня! Я ранен в живот... Пристрелите меня, - твердил он в отчаянии.
Мы поняли, что тщательно продуманная нами операция провалилась, так как после взрыва гранаты у немцев была объявлена тревога, началась беспорядочная стрельба из винтовок и автоматов. Немцы в панике без разбора стреляли во все стороны, не причиняя нам никакого вреда. В ночной темноте прозвучала команда комбрига: - Приказываю всем отходить!
Схватив пулемет, я побежал искать своего раненого товарища. Вскоре мне удалось найти его на повозке, где он все твердил: - Я ранен в живот! Пристрелите меня!
Когда мы миновали лес и приехали с раненым Голиковым в деревню Катужино, то при свете зажженной коптилки, наклонившись над Голиковым вместе с фельдшером Калиновским, мы увидели у него сильно изуродованную взрывом немецкой гранаты левую руку и совсем маленькую ранку на животе.
Как оказалось, маленький осколок гранаты, повредив незначительно кожу на животе, застрял в ней. Калиновский пинцетом тут же легко извлек его и сказал: - Вот, Саша, в животе у тебя был совсем маленький кусочек гранаты, а руку тебе изуродовало очень сильно. Так что теперь терпи. От этой малюсенькой раны в животе не умрешь, а руку будем лечить.
Разочарованные неудавшейся операцией и сильно уставшие, мы возвращались в лагерь бригады. Что же произошло в совхозе, когда наши добровольцы пошли на задание, чтобы бесшумно снять немецкие патрули?
Увидев идущих к ним навстречу двух немецких офицеров, Голиков с напарником, сильно волнуясь, попросили у немцев огня, чтобы прикурить свернутую цигарку. Немцы, ничего плохого не ожидая, зажгли свою зажигалку и дали прикурить.
В это время Егор Овчинка и Иван Гуринович, встретившись с другой парой немцев, бесшумно их уничтожили. У Голикова же с его напарником произошло следующее. После того как они прикурили, напарнику сразу же удалось уничтожить офицера, а у Голикова не получилось.
Он не знал, как это надо делать, поэтому ударил немца финкой в живот и ранил его. Раненый офицер схватил Голикова за одежду, и у них началась борьба. У немца за поясом была ручная граната с длинной деревянной ручкой.
Когда Голиков еще раз пытался ударить немца финкой, держа его левой рукой за грудь, немец, теряя свои силы, все же успел взорвать на себе гранату. Весь взрыв гранаты пришелся на тело немца, а часть - на руку Голикова. Оглушенного взрывом и раненого Голикова подхватил напарник и, поддерживая, потащил его из совхоза к партизанам.
- Что же вы не помогли Голикову? - спросил комбриг.
- А я, уничтожив своего фашиста, стоял в стороне и наблюдал.
- Так почему же вы не помогли ему?
- Товарищ комбриг, я же слышал ваш разговор с Голиковым, из которого понял, что он сам должен был убить немца. Вот я и ждал, пока он его убьет. А тут вот что получилось. Я этого не ожидал..." - из воспоминаний сержанта-десантника а затем бойца Гудковской партизанской бригады В.П.Ильина.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]