Последние жестокие бои 4-9 мая 1945 г.
---
"Дело шло к весне, война шла к концу, это чувствовалось во всем. Однако и в самые последние дни приходилось попадать в жестокие переделки.
Вечером 4 мая Метельский приказал мне обеспечить перенос НП батареи из Марксдорфа на северные подступы Цобтена, еще занятого противником. До темноты оставалось не так много времени, но ждать, пока стемнеет для безопасного выхода из Марксдорфа, было нельзя - пока есть видимость, нужно успеть выбрать НП с хорошим обзором.
Вдвоем с Колечко, захватив оружие и буссоль, местами ползком, местами бегом преодолели опасный участок и двинулись к южной окраине Рогау-Розенау. По дороге, несмотря на дефицит времени, потратили четверть часа на зрелище наглядной демонстрации достоинств новой 100-миллиметровой пушки - "сотки", как ее называли.
Кстати, это был первый и единственный раз, когда я видел ее в деле. "Сотка" оказалась здесь, как говорится, проездом. Одинокий гусеничный тягач тащил куда-то вдоль фронта единственную пушку.
Занимавшая рядом, на окраине хуторка, позиции пехота остановила тягач, и солдаты начали уговаривать старшего лейтенанта "попугать" немецкий танк, который они разглядели в поселке на расстоянии полутора километров. "Старшой" сначала отмахивался, потом заинтересовался, поглядел.
Мы с Колечко тоже заинтересовались и решили посмотреть, чем это кончится. Расчет по команде старшего лейтенанта отцепил пушку и с помощью пехоты выкатил на удобное место. Пока приводили орудие к бою, тягач развернулся и задом подошел к орудию.
Достали из ящика всего один снаряд, тщательно навели орудие, определив расстояние для установки прицела по карте. Всего один выстрел - трасса "воткнулась" в броню, и танк вспыхнул. А пушкари, не теряя времени, уже цепляли орудие к подошедшему тягачу. Сожалел я, что в 1944 году не было у нас в ИПТПАПе на Сандомирском плацдарме такой пушки.
Несмотря на н епредвиденную задержку, успели мы засветло еще, а точнее сказать, до полной темноты выбрать себе место. Между Рогау и Цобтеном протянулись земляные валы, насыпанные, вероятно, для защиты от паводков. В этот вал мы и решили врезать окоп для пункта.
Василия я отправил за взводом, чтобы наладить оборудование и связь, сам остался раздобыл в пехоте лопату и всю ночь копал окоп, ожидая своих. Прибыли они перед рассветом вместе с комбатом-1 Гавриленко, батарея которого, так же как и наша, должна была поддерживать атаку на Цобтен.
Конечно, небольшой окоп, который я успел за ночь выдолбить, не мог вместить управленцев двух батарей. Гавриленко устроился прямо в пехотном окопе, Метельский - из солидарности - рядом с ним, а в моем сооружении стало совсем просторно, но долго главенствовать там не пришлось.
После очень короткой, минут 10, артподготовки началась атака. Танков было мало - на довольно широком участке, который был виден с НП. было их всего два или три, но зато тяжелые машины "ИС-2". Шли они медленно, осторожно, не опережая пехоту, поддерживая ее огнем "через головы".
Однако пехота пошла вперед энергично, и нам с Колечко, как обычно, пришлось двигаться тоже вперед, чтобы не потерять в городе "свою" роту. За нами потянул "нитку" телефонист. Прошли вместе с пехотой насквозь почти весь небольшой городок.
При выходе на южную окраину нас остановил сильный огонь немцев, засевших в крайних южных домах. Пока пытались выбить их оттуда, немцы обошли город с обоих флангов и вошли в него с запада и востока, почти соединившись в центре и отрезав нас. В то же время перешли в контратаку и еще не выбитые из города.
На моих глазах расчет станкового пулемета, пытавшийся занять позицию метрах в 20-30 от нашего НП на газоне в центре городской площади, был уничтожен прямым попаданием снаряда, выпущенного вдоль улицы с южной окраины города.
Прямой связи с ОП у меня не было, телефонная линия связывала нас только с комбатом, который с основной частью взвода управления находился на северной окраине Цобтена. Пользуясь картой, которую на этот день дал мне комбат, я указывал участки, по которым нужно было вести огонь, а Метельский готовил данные и передавал команды на ОП.
Когда обнаружилось, что в центре города, между нами и комбатом появились просочившиеся с флангов немцы, я запросил огонь по этому району, чем вызвал возмущение Метельского, который даже сказал, что я не умею читать карту. С трудом убедил его, что дело не в топографической ошибке, а в изменении обстановки, о чем там, на основном НП, еще не догадывались.
После этого батарея дала несколько очередей. Это был довольно редкий случай так называемой "стрельбы на себя", когда наблюдатель и орудия расположены в противоположных сторонах от цели. Впоследствии такую стрельбу приходилось вести только во время учений на полигонах.
Вскоре после начала стрельбы связь прервалась: или мы сами ее перебили, или немцы, обнаружив проходивший через уже занятый ими район наш телефонный кабель, перерезали его. После обрыва связи мы вынуждены были присоединиться к пехоте, так как речи о восстановлении линии быть не могло.
Отходили вместе с пехотой, местами ползком, местами перебежками, пробираясь через пробоины в стенах домов и заборах. Не могу забыть, что, если бы не Колечко, я мог бы и не выйти из Цобтена. Проскочив в небольшой, огороженный двухметровыми стенами сад, мы нарвались на немцев, которые, видимо, еще не замечая нас, прочесывали сад очередями из автоматов.
Стреляли разрывными пулями, которые рвались в густых ветвях кустарника, отчего казалось, что среди ветвей идет пальба со всех сторон. Упав на землю, мы расползлись вдоль забора в разные стороны, чтобы побыстрее найти выход. В моей стороне оказался глухой тупик. Я залег, приготовив автомат, хотя на него не было особой надежды.
Дело в том, что накануне этой вылазки в Цобтен у многих артиллеристов, в том числе и у меня, отобрали автоматы, чтобы получше вооружить пехоту - мне ведь "по штату" автомат не был положен.
Конечно, как только вошли в Цобтен, я нашел автомат, видимо, оставшийся от раненого или убитого солдата, но ППШ оказался неисправным, стрелял только одиночными выстрелами. От этого было ощущение безоружности и неуверенности. Тут я почувствовал, что меня дергают за ногу - вернулся за мной Василий, нашедший пролом в стене и уже разведавший дальнейшую дорогу. Соединившись с пехотой, вооружился вместо неисправного ППШ карабином. С перестрелками прорвались к северной окраине, где нашли двух комбатов - Гавриленко и Метельского - и всех управленцев обеих батарей готовыми к уходу. Оказывается, был получен приказ выйти из города на исходный рубеж и оттуда маршем следовать на другое направление.
К тому часу, когда мы вернулись к своим, орудия на огневых были уже приведены в походное положение, и дивизионное начальство торопило Метельского, а он тянул время, надеясь на наше возвращение, в чем, исходя из обстановки, уверенности не было.
Когда добрались до ожидавших нас, все уже было погружено, моторы урчали на малом газу. Ночной, или, точнее, вечерний, марш протяженностью около 30 километров совершал, как обычно, на крыле машины. Когда взвод управления, смотав связь и притащив приборы, приходит с наблюдательного пункта, машины уже нагружены, орудия прицеплены, ждут только нас.
И конечно, все места, кроме крыльев, уже заняты. Но езда на крыле имеет еще прямую цель - обеспечить возможность ехать в темноте без света. Сидящий на крыле лучше видит дорогу, чем водитель через стекло кабины. И если колесо подходит опасно близко к краю дороги, подается сигнал - стук рукой по капоту. То же самое делает сидящий на другом крыле, когда в этом появляется необходимость.
Обычно места на крыльях достаются разведчикам, а я считаю себя в их числе. Правда, в этом положении нельзя воспользоваться временем марша, чтобы обменяться новостями и впечатлениями. Поэтому только позже узнал, что комбат-1, старший лейтенант Гавриленко, тоже едва не поплатился жизнью в один из последних дней войны, 5 мая.
Его со взводом управления тоже прижали немцы в западной части Цобтена. При отходе Гавриленко зацепился подолом ватной телогрейки за острие железной ограды и повис, не имея возможности отцепиться. Телогрейка оказалась весьма прочной и добротно сшитой.
Все это происходило на глазах у немцев. Гавриленко привлек внимание своих, стреляя из пистолета в висячем положении. Его ординарец, разведчик Мокроусов, подскочив, сдернул комбата с забора за ноги распустив телогрейку от подола до воротника.
К середине ночи на 6 мая прибыли в район Еришау (Järischau), заняли позиции. Утром короткая артподготовка и - вперед на Штригау (Striegau).
Пехота идет вперед быстро, мы со своей связью отстаем. Оставили позади слева Грунау, перебрались через Штригауер-Вассер. Управленцы всего дивизиона сбились в большую группу, представляющую собой заметную цель. С правого фланга, с северной окраины Штригау, прямой наводкой ведет огонь малокалиберное орудие.
Командую своим рассредоточиться, однако примкнувшие к нам молодые солдаты из пехоты все жмутся в кучу. Снаряды, посвистывая, ложатся то перелетом, то недолетом, визжат осколки.
Один осколок на излете ударяет в голову Толю Фролова, еще не успевшего сменить шапку на пилотку; Анатолий удивленно хватается за шапку, вытаскивает из-за отворота маленькую зазубренную железку и на ломаном русском произносит: "Снаряд пришел, осколок положил... горячий-горячий!" Несмотря на опасную ситуацию, кругом хохот.
Вскоре получаю от комбата новую задачу - найти командира стрелкового батальона капитана Кущ-Жарко. Его батальон мы должны поддерживать, а связь с ним потеряна, никто не знает, где он и его батальон.
Известна только заданная батальону полоса наступления. Вот что значит немцы слабо "упираются". Небось было бы трудно, так командир батальона сам бы нашел артиллеристов.
Больше двух часов шарим по полю в заданной полосе - нашего батальона и след простыл. Еще в самом начале поисков наткнулись на брошенный ручной пулемет ДП. Проверили - исправен, заряжен. Василий не может спокойно видеть брошенную вещь, захватывает его с собой, долго таскает этот полупудовый "подарок судьбы". Наконец удается отдать его на повозку, в которой подвезли боеприпасы в пехоту. Стало легче. Но где искать Кущ-Жарко?
Зная, что заданные полосы не всегда соблюдаются, решаем взять правее и войти в Штригау. Правда, неясно, кто там - наши или немцы. Идет бой. Улицы перегорожены баррикадами. Подкрадываемся к одной, из них.
Вдруг прямо в куче всяких обломков и барахла, из которого сложена баррикада, разрывается тяжелый снаряд, выпущенный, судя по звуку, где-то рядом. Осторожно обойдя баррикаду, всматриваемся - вот это сюрприз! Наша СУ-152, заняв позицию метрах в двухстах прямо на середине улицы, громит баррикаду.
Сигнализируем, что здесь свои, немца нет. Огонь прекращается. Получается, что мы вошли в город не с той стороны, откуда все порядочные люди, - проникли с черного хода. Капитана Кущ-Жарко находим на одной из площадей города, где он собирает свои роты, чтобы вывести их в свою полосу, пока не занятую никем.
Подхожу, представляюсь, докладываю о поставленной мне задаче. "Ну что ж, иди, доложи, что нашел. И как это вы меня тут разыскали?" Легко сказать - "иди, доложи!". А где теперь искать Метельского и дивизион? И где будет командир батальона, когда мы вернемся к себе? Капитан успокаивает: "Раз нашли меня, то и своих отыщете. А мы будем в своей полосе".
Прежде чем отправляться в обратный путь (впрочем, это выражение неточное, лучше сказать, в дальнейший), вспоминаем, что уже вторая половина дня 6 мая, а в последний раз по-настоящему ели рано утром 4-го, две ночи подряд смена боевого порядка, два горячих дня, сначала Цобтен, потом Штригау, а вот горячего обеда не было...
Только в Цобтене по дороге прихватили с солдатами в какой-то пекарне яблочный пирог размером примерно в квадратный метр, который и поделили на всех голодающих.
Решили подкрепиться, зашли тут же в Штригау в пустой дом возле уже знакомой нам баррикады и нашли в кухне готовый обед, которым и воспользовались, пожалев только, что с нами не было товарищей по взводу.
Метельского и весь дивизион находим уже вечером на окраине Штановица, южнее Штригау. Здесь, вместе с подтянувшейся постепенно пехотой, на шоссе и в придорожных кюветах проводим ночь. Утром опять вперед.
На южной опушке леса Форст Ноннен Буш, примерно в 3 км от Фрейбурга, становимся свидетелями и в какой-то мере, участниками последнего серьезного боевого столкновения. То, что было потом, в том числе и после 9 мая в Чехословакии, не имело такой остроты.
Когда наступающая пехота, а вместе с нею и мы, артиллеристы-управленцы, вышли на рубеж опушки леса, навстречу нам, поднимаясь по пологому склону от окраины Фрейбурга, двинулась цепь немецких штурмовых орудий - не менее десятка на фронте около километра.
Срочно связь с огневыми. Гаубичной батарее Малышева - открыть огонь, а "пушкарям" - немедленно на прямую наводку. Но ясно, что немцы подойдут раньше - они уже на ходу, осталось около двух километров, а наши дальше, да надо еще сняться с позиций и успеть развернуться на новом месте...
Казалось, что будет жарко. И вот тут-то те самые СУ-152, одна из которых чуть не прихлопнула нас с Василием в Штригау, вышли из-за наших спин прямо через лес и развернулись в такую же цепь.
Через несколько минут началось побоище. Шестидюймовые снаряды наших самоходок буквально рвали на куски немецкие коробки, а ответные их выстрелы не пробивали лобовую броню СУ-152. Отчаянная попытка защитить Фрейбург закончилась десятком дымных костров по всему полю.
Подробности того, как прошли Фрейбург, совершенно стерлись из памяти. К ночи, оставив город позади, остановились опять на шоссе, запомнилось, как при свете карманного фонаря рассматривали принесенные кем-то громадные альбомы местной организации "Гитлерюгенд" - фотографии парадов, строевых занятий, манифестаций, митингов. Потом все это полетело в костер, у которого грелись еще прохладной майской ночью.
Утром снова двинулись. Теперь уже отстает пехота, а 1-й дивизион 9-го артполка, подхватив "на колеса" наиболее шустрых пехотинцев, уходит вперед на Вальденбург (Waidenbürg).
Вот наконец и этот город - внизу, в глубокой котловине. Дорога, вынырнув из леса, уходит вниз, там дымят трубы, доносится даже звон трамваев, город кажется совершенно спокойным.
Передняя машина затормозила у кромки леса, колонна прячется под деревьями. Рассыпавшись по опушке, долго наблюдаем за городской жизнью. Похоже, что нас не ждут.
Проходит полчаса. Капитан Шляхов, взмахнув длинной шпагой, подобранной, вероятно, во Фрейбурге, становится на подножку "студера". "Вперед!" На второй машине в такой же позе, только с деревянной тростью вместо шпаги, начальник штаба дивизиона капитан Михайлов.
Мы прыгаем на крылья, автоматы выставлены вперед. "Поехали!" Влетаем в город - ни выстрела. Солдаты, соскочив с машин, распахивают ворота первого же небольшого заводика на правой стороне дороги у въезда в город.
Там, во дворе, группы пьяных безоружных фрицев. Мчимся дальше. На улицах, кажется, нормальная жизнь. Ходят трамваи, идут прохожие. Завидев нас, кидаются врассыпную. Появляются в окнах и на балконах белые простыни. Через короткое время город наводнен артиллерией, пехотой.
Солдаты начинают устанавливать свой порядок - вскочив в трамвайный вагон, требуют везти в нужном им направлении. Вагоновожатый пытается возражать, показывает на маршрутный номер, жестикулируя, поясняет, что ему полагается не туда, но, заметив выразительное прикосновение к автомату, соглашается с этим аргументом: вагон уходит не по маршруту.
Впрочем, эти вольности скоро заканчиваются, появляются охраняющие порядок патрули, командиры начинают распределять городскую территорию между частями и подразделениями.
Конечно, уверенности нет, но кажется, что и сейчас нашел бы дом, где в квартире на первом этаже нашла приют наша батарея. Горит электрический свет, работает радиоприемник. Радисты овладевают им, крутят ручки. Слышны передачи на разных языках, наконец удается поймать какую-то станцию на русском. Уже вечером, в темноте, слышим сообщение о капитуляции Германии.
Крики "ура", стрельба в воздух, поздравления, слезы, откуда-то появляются вино, спирт, шнапс, еще что-то... Многих уже качает, спорят о чем-то, горячатся...
Подходит хмурый Колечко: "Комвзвод, надо держаться. Не дай бог. фрыцы что-то задумают". Всю ночь, не взяв в рот ни капли, повесив на грудь автомат, обходит со мной машины, орудия, спящих солдат". - из воспоминаний мл.лейтенанта 9-го артиллерийского Ленинградского пока 72-й Павловской Краснозноменной стрелковой дивизии Е.Д.Монюшко.
Вечером 4 мая Метельский приказал мне обеспечить перенос НП батареи из Марксдорфа на северные подступы Цобтена, еще занятого противником. До темноты оставалось не так много времени, но ждать, пока стемнеет для безопасного выхода из Марксдорфа, было нельзя - пока есть видимость, нужно успеть выбрать НП с хорошим обзором.
Вдвоем с Колечко, захватив оружие и буссоль, местами ползком, местами бегом преодолели опасный участок и двинулись к южной окраине Рогау-Розенау. По дороге, несмотря на дефицит времени, потратили четверть часа на зрелище наглядной демонстрации достоинств новой 100-миллиметровой пушки - "сотки", как ее называли.
Кстати, это был первый и единственный раз, когда я видел ее в деле. "Сотка" оказалась здесь, как говорится, проездом. Одинокий гусеничный тягач тащил куда-то вдоль фронта единственную пушку.
Занимавшая рядом, на окраине хуторка, позиции пехота остановила тягач, и солдаты начали уговаривать старшего лейтенанта "попугать" немецкий танк, который они разглядели в поселке на расстоянии полутора километров. "Старшой" сначала отмахивался, потом заинтересовался, поглядел.
Мы с Колечко тоже заинтересовались и решили посмотреть, чем это кончится. Расчет по команде старшего лейтенанта отцепил пушку и с помощью пехоты выкатил на удобное место. Пока приводили орудие к бою, тягач развернулся и задом подошел к орудию.
Достали из ящика всего один снаряд, тщательно навели орудие, определив расстояние для установки прицела по карте. Всего один выстрел - трасса "воткнулась" в броню, и танк вспыхнул. А пушкари, не теряя времени, уже цепляли орудие к подошедшему тягачу. Сожалел я, что в 1944 году не было у нас в ИПТПАПе на Сандомирском плацдарме такой пушки.
Несмотря на н епредвиденную задержку, успели мы засветло еще, а точнее сказать, до полной темноты выбрать себе место. Между Рогау и Цобтеном протянулись земляные валы, насыпанные, вероятно, для защиты от паводков. В этот вал мы и решили врезать окоп для пункта.
Василия я отправил за взводом, чтобы наладить оборудование и связь, сам остался раздобыл в пехоте лопату и всю ночь копал окоп, ожидая своих. Прибыли они перед рассветом вместе с комбатом-1 Гавриленко, батарея которого, так же как и наша, должна была поддерживать атаку на Цобтен.
Конечно, небольшой окоп, который я успел за ночь выдолбить, не мог вместить управленцев двух батарей. Гавриленко устроился прямо в пехотном окопе, Метельский - из солидарности - рядом с ним, а в моем сооружении стало совсем просторно, но долго главенствовать там не пришлось.
После очень короткой, минут 10, артподготовки началась атака. Танков было мало - на довольно широком участке, который был виден с НП. было их всего два или три, но зато тяжелые машины "ИС-2". Шли они медленно, осторожно, не опережая пехоту, поддерживая ее огнем "через головы".
Однако пехота пошла вперед энергично, и нам с Колечко, как обычно, пришлось двигаться тоже вперед, чтобы не потерять в городе "свою" роту. За нами потянул "нитку" телефонист. Прошли вместе с пехотой насквозь почти весь небольшой городок.
При выходе на южную окраину нас остановил сильный огонь немцев, засевших в крайних южных домах. Пока пытались выбить их оттуда, немцы обошли город с обоих флангов и вошли в него с запада и востока, почти соединившись в центре и отрезав нас. В то же время перешли в контратаку и еще не выбитые из города.
На моих глазах расчет станкового пулемета, пытавшийся занять позицию метрах в 20-30 от нашего НП на газоне в центре городской площади, был уничтожен прямым попаданием снаряда, выпущенного вдоль улицы с южной окраины города.
Прямой связи с ОП у меня не было, телефонная линия связывала нас только с комбатом, который с основной частью взвода управления находился на северной окраине Цобтена. Пользуясь картой, которую на этот день дал мне комбат, я указывал участки, по которым нужно было вести огонь, а Метельский готовил данные и передавал команды на ОП.
Когда обнаружилось, что в центре города, между нами и комбатом появились просочившиеся с флангов немцы, я запросил огонь по этому району, чем вызвал возмущение Метельского, который даже сказал, что я не умею читать карту. С трудом убедил его, что дело не в топографической ошибке, а в изменении обстановки, о чем там, на основном НП, еще не догадывались.
После этого батарея дала несколько очередей. Это был довольно редкий случай так называемой "стрельбы на себя", когда наблюдатель и орудия расположены в противоположных сторонах от цели. Впоследствии такую стрельбу приходилось вести только во время учений на полигонах.
Вскоре после начала стрельбы связь прервалась: или мы сами ее перебили, или немцы, обнаружив проходивший через уже занятый ими район наш телефонный кабель, перерезали его. После обрыва связи мы вынуждены были присоединиться к пехоте, так как речи о восстановлении линии быть не могло.
Отходили вместе с пехотой, местами ползком, местами перебежками, пробираясь через пробоины в стенах домов и заборах. Не могу забыть, что, если бы не Колечко, я мог бы и не выйти из Цобтена. Проскочив в небольшой, огороженный двухметровыми стенами сад, мы нарвались на немцев, которые, видимо, еще не замечая нас, прочесывали сад очередями из автоматов.
Стреляли разрывными пулями, которые рвались в густых ветвях кустарника, отчего казалось, что среди ветвей идет пальба со всех сторон. Упав на землю, мы расползлись вдоль забора в разные стороны, чтобы побыстрее найти выход. В моей стороне оказался глухой тупик. Я залег, приготовив автомат, хотя на него не было особой надежды.
Дело в том, что накануне этой вылазки в Цобтен у многих артиллеристов, в том числе и у меня, отобрали автоматы, чтобы получше вооружить пехоту - мне ведь "по штату" автомат не был положен.
Конечно, как только вошли в Цобтен, я нашел автомат, видимо, оставшийся от раненого или убитого солдата, но ППШ оказался неисправным, стрелял только одиночными выстрелами. От этого было ощущение безоружности и неуверенности. Тут я почувствовал, что меня дергают за ногу - вернулся за мной Василий, нашедший пролом в стене и уже разведавший дальнейшую дорогу. Соединившись с пехотой, вооружился вместо неисправного ППШ карабином. С перестрелками прорвались к северной окраине, где нашли двух комбатов - Гавриленко и Метельского - и всех управленцев обеих батарей готовыми к уходу. Оказывается, был получен приказ выйти из города на исходный рубеж и оттуда маршем следовать на другое направление.
К тому часу, когда мы вернулись к своим, орудия на огневых были уже приведены в походное положение, и дивизионное начальство торопило Метельского, а он тянул время, надеясь на наше возвращение, в чем, исходя из обстановки, уверенности не было.
Когда добрались до ожидавших нас, все уже было погружено, моторы урчали на малом газу. Ночной, или, точнее, вечерний, марш протяженностью около 30 километров совершал, как обычно, на крыле машины. Когда взвод управления, смотав связь и притащив приборы, приходит с наблюдательного пункта, машины уже нагружены, орудия прицеплены, ждут только нас.
И конечно, все места, кроме крыльев, уже заняты. Но езда на крыле имеет еще прямую цель - обеспечить возможность ехать в темноте без света. Сидящий на крыле лучше видит дорогу, чем водитель через стекло кабины. И если колесо подходит опасно близко к краю дороги, подается сигнал - стук рукой по капоту. То же самое делает сидящий на другом крыле, когда в этом появляется необходимость.
Обычно места на крыльях достаются разведчикам, а я считаю себя в их числе. Правда, в этом положении нельзя воспользоваться временем марша, чтобы обменяться новостями и впечатлениями. Поэтому только позже узнал, что комбат-1, старший лейтенант Гавриленко, тоже едва не поплатился жизнью в один из последних дней войны, 5 мая.
Его со взводом управления тоже прижали немцы в западной части Цобтена. При отходе Гавриленко зацепился подолом ватной телогрейки за острие железной ограды и повис, не имея возможности отцепиться. Телогрейка оказалась весьма прочной и добротно сшитой.
Все это происходило на глазах у немцев. Гавриленко привлек внимание своих, стреляя из пистолета в висячем положении. Его ординарец, разведчик Мокроусов, подскочив, сдернул комбата с забора за ноги распустив телогрейку от подола до воротника.
К середине ночи на 6 мая прибыли в район Еришау (Järischau), заняли позиции. Утром короткая артподготовка и - вперед на Штригау (Striegau).
Пехота идет вперед быстро, мы со своей связью отстаем. Оставили позади слева Грунау, перебрались через Штригауер-Вассер. Управленцы всего дивизиона сбились в большую группу, представляющую собой заметную цель. С правого фланга, с северной окраины Штригау, прямой наводкой ведет огонь малокалиберное орудие.
Командую своим рассредоточиться, однако примкнувшие к нам молодые солдаты из пехоты все жмутся в кучу. Снаряды, посвистывая, ложатся то перелетом, то недолетом, визжат осколки.
Один осколок на излете ударяет в голову Толю Фролова, еще не успевшего сменить шапку на пилотку; Анатолий удивленно хватается за шапку, вытаскивает из-за отворота маленькую зазубренную железку и на ломаном русском произносит: "Снаряд пришел, осколок положил... горячий-горячий!" Несмотря на опасную ситуацию, кругом хохот.
Вскоре получаю от комбата новую задачу - найти командира стрелкового батальона капитана Кущ-Жарко. Его батальон мы должны поддерживать, а связь с ним потеряна, никто не знает, где он и его батальон.
Известна только заданная батальону полоса наступления. Вот что значит немцы слабо "упираются". Небось было бы трудно, так командир батальона сам бы нашел артиллеристов.
Больше двух часов шарим по полю в заданной полосе - нашего батальона и след простыл. Еще в самом начале поисков наткнулись на брошенный ручной пулемет ДП. Проверили - исправен, заряжен. Василий не может спокойно видеть брошенную вещь, захватывает его с собой, долго таскает этот полупудовый "подарок судьбы". Наконец удается отдать его на повозку, в которой подвезли боеприпасы в пехоту. Стало легче. Но где искать Кущ-Жарко?
Зная, что заданные полосы не всегда соблюдаются, решаем взять правее и войти в Штригау. Правда, неясно, кто там - наши или немцы. Идет бой. Улицы перегорожены баррикадами. Подкрадываемся к одной, из них.
Вдруг прямо в куче всяких обломков и барахла, из которого сложена баррикада, разрывается тяжелый снаряд, выпущенный, судя по звуку, где-то рядом. Осторожно обойдя баррикаду, всматриваемся - вот это сюрприз! Наша СУ-152, заняв позицию метрах в двухстах прямо на середине улицы, громит баррикаду.
Сигнализируем, что здесь свои, немца нет. Огонь прекращается. Получается, что мы вошли в город не с той стороны, откуда все порядочные люди, - проникли с черного хода. Капитана Кущ-Жарко находим на одной из площадей города, где он собирает свои роты, чтобы вывести их в свою полосу, пока не занятую никем.
Подхожу, представляюсь, докладываю о поставленной мне задаче. "Ну что ж, иди, доложи, что нашел. И как это вы меня тут разыскали?" Легко сказать - "иди, доложи!". А где теперь искать Метельского и дивизион? И где будет командир батальона, когда мы вернемся к себе? Капитан успокаивает: "Раз нашли меня, то и своих отыщете. А мы будем в своей полосе".
Прежде чем отправляться в обратный путь (впрочем, это выражение неточное, лучше сказать, в дальнейший), вспоминаем, что уже вторая половина дня 6 мая, а в последний раз по-настоящему ели рано утром 4-го, две ночи подряд смена боевого порядка, два горячих дня, сначала Цобтен, потом Штригау, а вот горячего обеда не было...
Только в Цобтене по дороге прихватили с солдатами в какой-то пекарне яблочный пирог размером примерно в квадратный метр, который и поделили на всех голодающих.
Решили подкрепиться, зашли тут же в Штригау в пустой дом возле уже знакомой нам баррикады и нашли в кухне готовый обед, которым и воспользовались, пожалев только, что с нами не было товарищей по взводу.
Метельского и весь дивизион находим уже вечером на окраине Штановица, южнее Штригау. Здесь, вместе с подтянувшейся постепенно пехотой, на шоссе и в придорожных кюветах проводим ночь. Утром опять вперед.
На южной опушке леса Форст Ноннен Буш, примерно в 3 км от Фрейбурга, становимся свидетелями и в какой-то мере, участниками последнего серьезного боевого столкновения. То, что было потом, в том числе и после 9 мая в Чехословакии, не имело такой остроты.
Когда наступающая пехота, а вместе с нею и мы, артиллеристы-управленцы, вышли на рубеж опушки леса, навстречу нам, поднимаясь по пологому склону от окраины Фрейбурга, двинулась цепь немецких штурмовых орудий - не менее десятка на фронте около километра.
Срочно связь с огневыми. Гаубичной батарее Малышева - открыть огонь, а "пушкарям" - немедленно на прямую наводку. Но ясно, что немцы подойдут раньше - они уже на ходу, осталось около двух километров, а наши дальше, да надо еще сняться с позиций и успеть развернуться на новом месте...
Казалось, что будет жарко. И вот тут-то те самые СУ-152, одна из которых чуть не прихлопнула нас с Василием в Штригау, вышли из-за наших спин прямо через лес и развернулись в такую же цепь.
Через несколько минут началось побоище. Шестидюймовые снаряды наших самоходок буквально рвали на куски немецкие коробки, а ответные их выстрелы не пробивали лобовую броню СУ-152. Отчаянная попытка защитить Фрейбург закончилась десятком дымных костров по всему полю.
Подробности того, как прошли Фрейбург, совершенно стерлись из памяти. К ночи, оставив город позади, остановились опять на шоссе, запомнилось, как при свете карманного фонаря рассматривали принесенные кем-то громадные альбомы местной организации "Гитлерюгенд" - фотографии парадов, строевых занятий, манифестаций, митингов. Потом все это полетело в костер, у которого грелись еще прохладной майской ночью.
Утром снова двинулись. Теперь уже отстает пехота, а 1-й дивизион 9-го артполка, подхватив "на колеса" наиболее шустрых пехотинцев, уходит вперед на Вальденбург (Waidenbürg).
Вот наконец и этот город - внизу, в глубокой котловине. Дорога, вынырнув из леса, уходит вниз, там дымят трубы, доносится даже звон трамваев, город кажется совершенно спокойным.
Передняя машина затормозила у кромки леса, колонна прячется под деревьями. Рассыпавшись по опушке, долго наблюдаем за городской жизнью. Похоже, что нас не ждут.
Проходит полчаса. Капитан Шляхов, взмахнув длинной шпагой, подобранной, вероятно, во Фрейбурге, становится на подножку "студера". "Вперед!" На второй машине в такой же позе, только с деревянной тростью вместо шпаги, начальник штаба дивизиона капитан Михайлов.
Мы прыгаем на крылья, автоматы выставлены вперед. "Поехали!" Влетаем в город - ни выстрела. Солдаты, соскочив с машин, распахивают ворота первого же небольшого заводика на правой стороне дороги у въезда в город.
Там, во дворе, группы пьяных безоружных фрицев. Мчимся дальше. На улицах, кажется, нормальная жизнь. Ходят трамваи, идут прохожие. Завидев нас, кидаются врассыпную. Появляются в окнах и на балконах белые простыни. Через короткое время город наводнен артиллерией, пехотой.
Солдаты начинают устанавливать свой порядок - вскочив в трамвайный вагон, требуют везти в нужном им направлении. Вагоновожатый пытается возражать, показывает на маршрутный номер, жестикулируя, поясняет, что ему полагается не туда, но, заметив выразительное прикосновение к автомату, соглашается с этим аргументом: вагон уходит не по маршруту.
Впрочем, эти вольности скоро заканчиваются, появляются охраняющие порядок патрули, командиры начинают распределять городскую территорию между частями и подразделениями.
Конечно, уверенности нет, но кажется, что и сейчас нашел бы дом, где в квартире на первом этаже нашла приют наша батарея. Горит электрический свет, работает радиоприемник. Радисты овладевают им, крутят ручки. Слышны передачи на разных языках, наконец удается поймать какую-то станцию на русском. Уже вечером, в темноте, слышим сообщение о капитуляции Германии.
Крики "ура", стрельба в воздух, поздравления, слезы, откуда-то появляются вино, спирт, шнапс, еще что-то... Многих уже качает, спорят о чем-то, горячатся...
Подходит хмурый Колечко: "Комвзвод, надо держаться. Не дай бог. фрыцы что-то задумают". Всю ночь, не взяв в рот ни капли, повесив на грудь автомат, обходит со мной машины, орудия, спящих солдат". - из воспоминаний мл.лейтенанта 9-го артиллерийского Ленинградского пока 72-й Павловской Краснозноменной стрелковой дивизии Е.Д.Монюшко.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]