Наш комбат попал в штрафбат.
---
"Прибыли в город Балашов Саратовской области. Туда же прибыли остатки разбитой под Сталинградом 37-й гвардейской дивизии. Восполнить ее потери должны были мы - бывшие курсанты Симферопольского пулеметно-минометного училища.
Там нас вооружили. Я получил самозарядную винтовку Токарева (СВТ) со штык-ножом. Забегая вперед, скажу, что надежды она не оправдала и на второй же месяц винтовки заменили пистолетами- пулеметами Шпагина (ППШ).
ППШ хорош и безотказен, у него один единственный недостаток - тяжеловат затвор и слабовата пружина. Если автомат резко опустить прикладом на землю, он открывал огонь самопроизвольно - тяжелый затвор при резком толчке произвольно опускался вниз, из круглого диска автома тически досылался патрон и следовала очередь. Со своим ППШ я дошел до Наревского плацдарма в Польше - служил он мне безотказно верой и правдой вплоть до осени 1944 года.
Иногда над идущей к фронту нашей колонной появлялся одиночный немецкий самолет. Он долго кружил над нами, то набирая высоту, то снижаясь. В таком случае сигнала "Воздух!" не было, мы не ложились на обочину и продолжали движение. Выбрав необходимую позицию, он высыпал на нас листовки разного характера. Одна из них осталась в памяти.
На левой поло вине листа сидит с улыбкой на лице Гитлер с большим немецким аккордеоном, текст внизу: "Широка страна моя родная, Много в ней лесов, полей и рек..." На правой половине листа против Гитлера сидит Сталин со сле зами на глазах, согнувшийся как сморчок, с маленькой российской гармошкой.
Под снимком текст: "Последний нынешний денечек Гуляю с вами я, друзья, А завтра рано чуть светочек Заплачет вся моя семья..." Тексты были на русском языке.
Конечно, за падавшими на обочинах дороги листовками никто не бегал. Но опускавшиеся на голову листовки брали и, главное, не столько из любопытства, сколько для дела. Сказать, что с газетной бумагой у нас был дефицит, - значит погрешить против правды.
У нас бумаги практически не было. Одна-две газеты "Правда" и "Красная Звезда" на роту - это капля в море. Поэтому брали листовки в карман - на самокрутку и для другой "нужды".
Еще по пути к линии фронта получили первый предметный урок, который запомнился на всю жизнь. Впереди нашего отделения, перекинув лямки через плечо, двигались два расчета, везя на санках противотанковые ружья.
Ребята как ребята, обыкновенные. Подошли к разрушенному и сожженному железнодорожному полустанку. Помню, что уже отошли далеко от Ельца. Вдоль полотна железной дороги на фоне белого-белого снега в лучах солнца заметно выделялись желтые брикетики вокруг снесенного снарядом ствола дерева. Это уже потом мы рассмотрели.
Все произошло в мгновение ока. Мы, следовавшие за ними, не заметили, как эти две пары из противотанковых рас четов оказались под деревом. Раздался страшной силы взрыв.
К нашим ногам упали части человеческих тел. И самое страшное... голова одного из них. Мы сразу не могли сообразить, что к чему.
Остановились потрясенные. Застыли на месте с широко открыты ми глазами, глядя друг на друга, не понимая, в чем дело, что прои зошло. Только что вокруг было тихо и мирно (налета немецкой авиации в этот момент не было).
Попались наши ребята на самом простом. Расчет немцев был такой: железная дорога, разбитые вагоны, брикеты под цвет "супа-пюре горохового", будто естественно отлетевшие в сторону после попадания бомбы в вагон. Имитация удалась, и чувство голода, к сожалению, взяло верх.
Еще задолго до подхода к линии фронта мы услышали гул боя. И чем ближе подходили, тем все отчетливее различались сначала ору дийные и минометные выстрелы, разрывы снарядов и мин, затем треск пулеметных и автоматных очередей. Навстречу нам с передовой шли раненые. С приближением к месту боя их становилось все больше и больше.
Наше волнение усилилось, участились сердцебиение, частота дыхания. И это понятно. Вступаешь на невидимую черту, что называется линией фронта, передовой. И не знаешь, что тебя ждет. Пойдешь с боями дальше или повернешь назад, как шедшие навстречу нам раненые, а может... все может быть.
Об этом я уже знал - на одного моего брата еще до моей отправки на фронт пришла похоронка. Солдат должен быть всегда готов ко всему. Ну а если поддался чувству страха, то, считай, пропал.
Был у нас такой. Один единственный на весь полк. Спустились с пригорка в только что отбитое у фрицев село. Не нами. Теми, что шли нам навстречу. Только спустились - остановка. Расположились вокруг домов, в огородах, на улицах. Подошла невесть откуда взявшаяся кухня. Ужин привезли.
А бой идет где-то выше села. Не успел и двух ложек каши солдатской взять, как рядом, в сарае, раздался выстрел. Кто, зачем, в кого? Вскоре все выяснилось. Один из солдат нашей роты не выдержал, страх взял верх над ним. Самострел. Тут же увели его в сторону...Военно-полевой суд и расстрел.
Честное слово, нисколько не жалко было. Жаль родителей, его родных. По вполне понятным причинам не хочу называть ни имени его, ни тем более фамилии.
Овладей человек страхом, побори, найди силы взять себя в руки, и прошел бы, может быть, всю войну честь по чести. А ведь каким "гоголем" ходил все время до этого! Разудалый молодец, да и только! Оказалось - напускное, бравада.
Быстро наступили сумерки. Спустилась ночь. Не теряя из поля зрения друг друга (приказано было идти таким манером), вышли рассредоточенно на передовую. Как-то неожиданно то тут, то там стали попадаться лежащие прямо на снегу, в поле, солдаты. "Ложись и окапывайся!" - распорядился командир отделения.
А чуть забрез жил рассвет - началось... Ударила наша артиллерия по переднему краю немцев. Нам хорошо видно, где залегли (тоже в снегу) немцы. Один за другим стали рваться наши снаряды в расположении немцев, и белое снежное поле перед ними покрывается большими черными кругами.
Пошли мы в атаку. Первую. И тут команда: "Огонь!" Бегу по направлению своего ориентира, кричу "ура!" и стреляю на ходу из своей СВТ О чем думал? Не знаю. Честное слово, не знаю. Некогда было думать. Надо было бить гадов.
Утопая по пояс в снегу, с тяжелыми боями, продвинулись вперед. Выбили немцев из сел Клишино и Кошкино. Вышли на очередной рубеж. Перед нами расстилалось белое, словно накрахмаленная скатерть, поле. Залегли в редколесье. Чистое, ровное, прямоугольной формы поле, и ни одной "морщины" на нем, то есть ни канав, ни бугор ков, укрываясь в которых и за которыми можно было бы подойти ближе к немцам.
Кто из командиров и на каком уровне принял решение, не знаю. По два-три человека от каждой роты отползли назад на прежнюю позицию немцев. Выбивая немцев с нее, мы не разбирались, что они оставили там.
Теперь, остановившись и окопавшись в снегу, вернулись, чтобы подобрать все, что можно использовать в бою: пулеметы, автоматы, гранаты и мины.
Немецкие мины калибром чуть меньше наших, но выручила русская смекалка. Кто-то из командиров научил нас, как стрелять из наших минометов немецкими минами с дополнительными зарядами. На мою долю достались немецкие гранаты с длинными деревянными ручками. Их оказалось довольно много.
Одному не донести. Позвал кого-то из ребят. Еще нашел большой кинжал в деревянном футляре и пистолет парабеллум. Они мне пригодились потом, когда ворвались в Хлебтово.
Но пока лежали в снежных окопах, замерзали. Казалось, не только клетка, но и каждая молекула моего тела окончательно закоченела. Вот-вот застынет и превратится в ком льда и мой мозг.
Лежа в снегу, бил до изнеможения нога об ногу. Ни повернуться, ни тем более встать, походить, попрыгать не позволял интенсивный огонь немцев из стрелкового оружия.
По спине тянула поземка, засыпая снегом. В сознании одна мысль: не уснуть - иначе смерть. О еде и речи не могло быть. Первые сутки страшно хотелось есть. На вторые - изредка брали чуть-чуть снега в рот. Наступило что-то вроде апатии, безразличия к окружающему. Это состояние иногда прерывалось командой открыть огонь по противнику.
По условному сигналу бросили подобранные немецкие противопехотные гранаты. С криком "ура!" пошли в атаку. Немцы дрогнули, стали поспешно отступать. Подвезли боезапас.
За тем сосновым бором, где только что были они, в низине, перед нами возник какой-то небольшой поселок. Мне тогда показалось, что это застрявший между лесов небольшой хутор.
Немцы не стали его оборонять и отошли в село Хлебтово. Держали они нас перед большим чистым полем три дня для того, чтобы успеть отрыть в полный рост траншеи на противопо ложном берегу реки в селе Хлебтово.
Войдя в этот, как мне казалось, небольшой хуторок практически уже без боя, наше отделение разместилось в доме. Тут нас встретило долгожданное тепло в прямом и переносном смысле. Жарко натопленная печь, гостеприимная хозяйка и еда.
Но такая благодать для нас быстро закончилась, поступил приказ продол жить наступление. Утопая по пояс в снегу, направи лись к селу Хлебтово. Подошли к какому-то глубокому оврагу. Но когда стали подниматься на его гребень, нас встретил шквал огня. Укрыться негде - ни кустика, ни деревца. Поступил приказ отойти в овраг.
В донесении командира полка говорится: "К 18.00 6.03.43 г. рубеж обороны противника проходил по южной окраине Хлебтова. Мост у Нижней Кубани взорван. Лед на реке подорван. Третий батальон закрепился к 18.00 6.03.43 г. 1 км севернее высоты 225,8. Село Нижняя Кубань при отходе немцев в ночь на 6.03.43 г. сожжено. Из 243 домов осталось только 10.
7.03.43 г. 3-й батальон занял юго-восточную часть села Хлебтово и в течение ночи вел бой за овладение северо-западной частью Хлебтово. Успеха не имел, так как противник вел сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь".
Пополнив боезапас, мы дважды ходили в атаку и каждый раз вынуждены были отходить к оврагу. В первую атаку нам удалось пробиться к одиноко стоящему сараю. Он оказался конюшней. Обследуя его, обнаружили убитую лошадь.
Когда она была убита и сколько дней в ней лежит, думать было некогда. "Голод - не тетка", - от закоченевшей туши лошади попытались отрезать, отковырять хоть что-то, чтобы утолить голод. Развели небольшой костер. Отодранные от туши куски отогрели на нем и не столько съели, сколько проглотили. Вскоре получили приказ отойти назад.
Вторая наша попытка войти в Хлебтово также не увенчалась успехом. Только с третьей попытки удалось овладеть несколь кими домами, оставив конюшню позади. Так, наконец, вошли в Хлебтово, точнее в его половину.
Двинуться через речку, разде лявшую это село, означало идти под прямую наводку пулеметного огня. Последовала четвертая ночная атака. Удалось частично ворваться в траншеи немцев. Но силы были неравными. Заняв половину села, мы, семь человек, окопались во дворе и огороде одного из деревянных домов.
У дома аккуратно срубленный из бревен амбарчик с деревянным полом. Осматривая его, обнаружили в полу люк. Это был вход в погреб. Кто-то, уже не помню кто, спустился в этот погреб и обнаружил в нем смертельно пьяного человека.
Выволокли его оттуда. Это оказался толи полицай, толи власовец. Не помню. Прибыл наш командир батальона. Хорошо помню, он был крепкий, под два метра ростом. Про него с полным основанием можно было сказать: косая сажень в плечах.
Он начал допрашивать предателя. На вопрос, расстреливал ли он советских людей, тот цинично ответил: "Да я бы, не задумываясь, и тебя шлепнул, красная сволочь". Комбат тут же разрядил в него весь свой пистолет. Вечером нам сообщили: командир батальона за самосуд отправлен в штрафной батальон.
Потом мы узнали еще кое-что. Штрафной батальон вел разведку боем. Будучи раненым, наш комбат вытащил на себе двух раненых штрафников. Реабилитировали, восстановили в звании майора. К нам не вернули, направили в другую часть.
Подошло время моей смены на посту. Решил переобуться. Уже было собрался проделать такую же операцию с другой ногой, но помешал немец - со свистом и воем влетела в крышу амбара немецкая мина. Взрыв, солома, гарь и копоть окутали меня. Решил сделать это в доме, вошел в первую комнату.
Там ребята возились с картошкой и луком, решив сварить ее в печке. Посмотрел - мне сесть негде. Вошел во вторую, сел на лавку и только хотел снять второй вале- нок, как раздался взрыв второй немецкой мины.
Удар пришелся как раз в центр потолка первой комнаты, и потолок обвалился. Я услышал стоны и крики находившихся в ней ребят. Выбил ударом ноги раму, выскочил в огород, подбежал к входной двери. Подоспели другие ребята. Еле-еле выломали входную дверь. Из-под завала вытащили раненых.
Среди них мой земляк, односельчанин Николай Кадников. Два осколка пробили ему плечо. Второй земляк из-под города Пугачева. Его голову и лицо иссекли мелкие осколки. Вытащили других, фамилии которых уже забыл.
Прибежали санитары. Отправили в медсанбат. Провожая их, не мог сдержать слез. Это же были мои земляки! Словно оборвалась моя связь с родным домом. На душе было боль но и тяжело. Конечно, они поплатились за свою глупость, затопили печку, чтобы сварить картошку.
Немцы не только открыли сильный огонь из минометов по нашей позиции, но и пошли в атаку. Они стали наседать на нас, заходя с двух сторон. Командир роты капитан Иван Филиппович Дризач, солдат Чернов и я оказались прижатыми их огнем к амбару.
Командир и Чернов стали отстреливаться из двери амбара, а я - из маленького окошечка. У двери раздался взрыв. Сквозь еще стоявший в ушах звук взрыва я услышал дикий вой Чернова, который вращался волчком на полу, а потом и голос командира роты: "Дорохов, помоги Чернову".
Придавил Чернова к полу, разрезал валенок кинжалом (тем самым, который подобрал в Клишино) вдоль икроножной мышцы. Кровь забила фонтаном. Пятка Чернова была разрублена на две части вдоль ноги, торчали кости.
Ужас. Как такое могло случиться! Видимо, меняя диск в автомате, он повернулся спиной к двери и влетевший осколок сделал свое дело. Перебинтовал его как смог и сказал: "Ползи в тыл". Дополз ли он и остался ли жив, не знаю.
Я встал на свое место и продолжал вести огонь по наседавшим со стороны улицы немцам. Раздался взрыв у моего окошечка, я оказался на полу. Сквозь грохот взрывов и треск автоматов до меня словно из преисподней дошли слова командира роты: "Дорохов, ты жив?". Все вокруг плыло, голова чугунная, ничего не соображал.
Рукой пытался нащупать слетевшую с головы шапку-ушанку Надевая ее, почувствовал под пальцами что-то теплое и жидкое. Осколок, то ли от мины, то ли от гранаты, не только сбил меня и оглушил, но еще и вошел под кожу чуть выше лба. И величиной - всего-навсего с семечко подсолнуха. Скорее автоматически, чем сознательно, встал вновь на свое место, отстреливаясь от насевших немцев.
Хорошо, что подоспела помощь и нам удалось отстоять половину села Хлебтово. Наш батальон занял оборону. Хлебтово мы, я имею в виду наш батальон, не взяли. Вскоре полк был отведен на другой участок." - из воспоминаний бойца 114-го гсп 37-й гвардейской стрелковой дивизии А.М.Дорохова.
Там нас вооружили. Я получил самозарядную винтовку Токарева (СВТ) со штык-ножом. Забегая вперед, скажу, что надежды она не оправдала и на второй же месяц винтовки заменили пистолетами- пулеметами Шпагина (ППШ).
ППШ хорош и безотказен, у него один единственный недостаток - тяжеловат затвор и слабовата пружина. Если автомат резко опустить прикладом на землю, он открывал огонь самопроизвольно - тяжелый затвор при резком толчке произвольно опускался вниз, из круглого диска автома тически досылался патрон и следовала очередь. Со своим ППШ я дошел до Наревского плацдарма в Польше - служил он мне безотказно верой и правдой вплоть до осени 1944 года.
Иногда над идущей к фронту нашей колонной появлялся одиночный немецкий самолет. Он долго кружил над нами, то набирая высоту, то снижаясь. В таком случае сигнала "Воздух!" не было, мы не ложились на обочину и продолжали движение. Выбрав необходимую позицию, он высыпал на нас листовки разного характера. Одна из них осталась в памяти.
На левой поло вине листа сидит с улыбкой на лице Гитлер с большим немецким аккордеоном, текст внизу: "Широка страна моя родная, Много в ней лесов, полей и рек..." На правой половине листа против Гитлера сидит Сталин со сле зами на глазах, согнувшийся как сморчок, с маленькой российской гармошкой.
Под снимком текст: "Последний нынешний денечек Гуляю с вами я, друзья, А завтра рано чуть светочек Заплачет вся моя семья..." Тексты были на русском языке.
Конечно, за падавшими на обочинах дороги листовками никто не бегал. Но опускавшиеся на голову листовки брали и, главное, не столько из любопытства, сколько для дела. Сказать, что с газетной бумагой у нас был дефицит, - значит погрешить против правды.
У нас бумаги практически не было. Одна-две газеты "Правда" и "Красная Звезда" на роту - это капля в море. Поэтому брали листовки в карман - на самокрутку и для другой "нужды".
Еще по пути к линии фронта получили первый предметный урок, который запомнился на всю жизнь. Впереди нашего отделения, перекинув лямки через плечо, двигались два расчета, везя на санках противотанковые ружья.
Ребята как ребята, обыкновенные. Подошли к разрушенному и сожженному железнодорожному полустанку. Помню, что уже отошли далеко от Ельца. Вдоль полотна железной дороги на фоне белого-белого снега в лучах солнца заметно выделялись желтые брикетики вокруг снесенного снарядом ствола дерева. Это уже потом мы рассмотрели.
Все произошло в мгновение ока. Мы, следовавшие за ними, не заметили, как эти две пары из противотанковых рас четов оказались под деревом. Раздался страшной силы взрыв.
К нашим ногам упали части человеческих тел. И самое страшное... голова одного из них. Мы сразу не могли сообразить, что к чему.
Остановились потрясенные. Застыли на месте с широко открыты ми глазами, глядя друг на друга, не понимая, в чем дело, что прои зошло. Только что вокруг было тихо и мирно (налета немецкой авиации в этот момент не было).
Попались наши ребята на самом простом. Расчет немцев был такой: железная дорога, разбитые вагоны, брикеты под цвет "супа-пюре горохового", будто естественно отлетевшие в сторону после попадания бомбы в вагон. Имитация удалась, и чувство голода, к сожалению, взяло верх.
Еще задолго до подхода к линии фронта мы услышали гул боя. И чем ближе подходили, тем все отчетливее различались сначала ору дийные и минометные выстрелы, разрывы снарядов и мин, затем треск пулеметных и автоматных очередей. Навстречу нам с передовой шли раненые. С приближением к месту боя их становилось все больше и больше.
Наше волнение усилилось, участились сердцебиение, частота дыхания. И это понятно. Вступаешь на невидимую черту, что называется линией фронта, передовой. И не знаешь, что тебя ждет. Пойдешь с боями дальше или повернешь назад, как шедшие навстречу нам раненые, а может... все может быть.
Об этом я уже знал - на одного моего брата еще до моей отправки на фронт пришла похоронка. Солдат должен быть всегда готов ко всему. Ну а если поддался чувству страха, то, считай, пропал.
Был у нас такой. Один единственный на весь полк. Спустились с пригорка в только что отбитое у фрицев село. Не нами. Теми, что шли нам навстречу. Только спустились - остановка. Расположились вокруг домов, в огородах, на улицах. Подошла невесть откуда взявшаяся кухня. Ужин привезли.
А бой идет где-то выше села. Не успел и двух ложек каши солдатской взять, как рядом, в сарае, раздался выстрел. Кто, зачем, в кого? Вскоре все выяснилось. Один из солдат нашей роты не выдержал, страх взял верх над ним. Самострел. Тут же увели его в сторону...Военно-полевой суд и расстрел.
Честное слово, нисколько не жалко было. Жаль родителей, его родных. По вполне понятным причинам не хочу называть ни имени его, ни тем более фамилии.
Овладей человек страхом, побори, найди силы взять себя в руки, и прошел бы, может быть, всю войну честь по чести. А ведь каким "гоголем" ходил все время до этого! Разудалый молодец, да и только! Оказалось - напускное, бравада.
Быстро наступили сумерки. Спустилась ночь. Не теряя из поля зрения друг друга (приказано было идти таким манером), вышли рассредоточенно на передовую. Как-то неожиданно то тут, то там стали попадаться лежащие прямо на снегу, в поле, солдаты. "Ложись и окапывайся!" - распорядился командир отделения.
А чуть забрез жил рассвет - началось... Ударила наша артиллерия по переднему краю немцев. Нам хорошо видно, где залегли (тоже в снегу) немцы. Один за другим стали рваться наши снаряды в расположении немцев, и белое снежное поле перед ними покрывается большими черными кругами.
Пошли мы в атаку. Первую. И тут команда: "Огонь!" Бегу по направлению своего ориентира, кричу "ура!" и стреляю на ходу из своей СВТ О чем думал? Не знаю. Честное слово, не знаю. Некогда было думать. Надо было бить гадов.
Утопая по пояс в снегу, с тяжелыми боями, продвинулись вперед. Выбили немцев из сел Клишино и Кошкино. Вышли на очередной рубеж. Перед нами расстилалось белое, словно накрахмаленная скатерть, поле. Залегли в редколесье. Чистое, ровное, прямоугольной формы поле, и ни одной "морщины" на нем, то есть ни канав, ни бугор ков, укрываясь в которых и за которыми можно было бы подойти ближе к немцам.
Кто из командиров и на каком уровне принял решение, не знаю. По два-три человека от каждой роты отползли назад на прежнюю позицию немцев. Выбивая немцев с нее, мы не разбирались, что они оставили там.
Теперь, остановившись и окопавшись в снегу, вернулись, чтобы подобрать все, что можно использовать в бою: пулеметы, автоматы, гранаты и мины.
Немецкие мины калибром чуть меньше наших, но выручила русская смекалка. Кто-то из командиров научил нас, как стрелять из наших минометов немецкими минами с дополнительными зарядами. На мою долю достались немецкие гранаты с длинными деревянными ручками. Их оказалось довольно много.
Одному не донести. Позвал кого-то из ребят. Еще нашел большой кинжал в деревянном футляре и пистолет парабеллум. Они мне пригодились потом, когда ворвались в Хлебтово.
Но пока лежали в снежных окопах, замерзали. Казалось, не только клетка, но и каждая молекула моего тела окончательно закоченела. Вот-вот застынет и превратится в ком льда и мой мозг.
Лежа в снегу, бил до изнеможения нога об ногу. Ни повернуться, ни тем более встать, походить, попрыгать не позволял интенсивный огонь немцев из стрелкового оружия.
По спине тянула поземка, засыпая снегом. В сознании одна мысль: не уснуть - иначе смерть. О еде и речи не могло быть. Первые сутки страшно хотелось есть. На вторые - изредка брали чуть-чуть снега в рот. Наступило что-то вроде апатии, безразличия к окружающему. Это состояние иногда прерывалось командой открыть огонь по противнику.
По условному сигналу бросили подобранные немецкие противопехотные гранаты. С криком "ура!" пошли в атаку. Немцы дрогнули, стали поспешно отступать. Подвезли боезапас.
За тем сосновым бором, где только что были они, в низине, перед нами возник какой-то небольшой поселок. Мне тогда показалось, что это застрявший между лесов небольшой хутор.
Немцы не стали его оборонять и отошли в село Хлебтово. Держали они нас перед большим чистым полем три дня для того, чтобы успеть отрыть в полный рост траншеи на противопо ложном берегу реки в селе Хлебтово.
Войдя в этот, как мне казалось, небольшой хуторок практически уже без боя, наше отделение разместилось в доме. Тут нас встретило долгожданное тепло в прямом и переносном смысле. Жарко натопленная печь, гостеприимная хозяйка и еда.
Но такая благодать для нас быстро закончилась, поступил приказ продол жить наступление. Утопая по пояс в снегу, направи лись к селу Хлебтово. Подошли к какому-то глубокому оврагу. Но когда стали подниматься на его гребень, нас встретил шквал огня. Укрыться негде - ни кустика, ни деревца. Поступил приказ отойти в овраг.
В донесении командира полка говорится: "К 18.00 6.03.43 г. рубеж обороны противника проходил по южной окраине Хлебтова. Мост у Нижней Кубани взорван. Лед на реке подорван. Третий батальон закрепился к 18.00 6.03.43 г. 1 км севернее высоты 225,8. Село Нижняя Кубань при отходе немцев в ночь на 6.03.43 г. сожжено. Из 243 домов осталось только 10.
7.03.43 г. 3-й батальон занял юго-восточную часть села Хлебтово и в течение ночи вел бой за овладение северо-западной частью Хлебтово. Успеха не имел, так как противник вел сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь".
Пополнив боезапас, мы дважды ходили в атаку и каждый раз вынуждены были отходить к оврагу. В первую атаку нам удалось пробиться к одиноко стоящему сараю. Он оказался конюшней. Обследуя его, обнаружили убитую лошадь.
Когда она была убита и сколько дней в ней лежит, думать было некогда. "Голод - не тетка", - от закоченевшей туши лошади попытались отрезать, отковырять хоть что-то, чтобы утолить голод. Развели небольшой костер. Отодранные от туши куски отогрели на нем и не столько съели, сколько проглотили. Вскоре получили приказ отойти назад.
Вторая наша попытка войти в Хлебтово также не увенчалась успехом. Только с третьей попытки удалось овладеть несколь кими домами, оставив конюшню позади. Так, наконец, вошли в Хлебтово, точнее в его половину.
Двинуться через речку, разде лявшую это село, означало идти под прямую наводку пулеметного огня. Последовала четвертая ночная атака. Удалось частично ворваться в траншеи немцев. Но силы были неравными. Заняв половину села, мы, семь человек, окопались во дворе и огороде одного из деревянных домов.
У дома аккуратно срубленный из бревен амбарчик с деревянным полом. Осматривая его, обнаружили в полу люк. Это был вход в погреб. Кто-то, уже не помню кто, спустился в этот погреб и обнаружил в нем смертельно пьяного человека.
Выволокли его оттуда. Это оказался толи полицай, толи власовец. Не помню. Прибыл наш командир батальона. Хорошо помню, он был крепкий, под два метра ростом. Про него с полным основанием можно было сказать: косая сажень в плечах.
Он начал допрашивать предателя. На вопрос, расстреливал ли он советских людей, тот цинично ответил: "Да я бы, не задумываясь, и тебя шлепнул, красная сволочь". Комбат тут же разрядил в него весь свой пистолет. Вечером нам сообщили: командир батальона за самосуд отправлен в штрафной батальон.
Потом мы узнали еще кое-что. Штрафной батальон вел разведку боем. Будучи раненым, наш комбат вытащил на себе двух раненых штрафников. Реабилитировали, восстановили в звании майора. К нам не вернули, направили в другую часть.
Подошло время моей смены на посту. Решил переобуться. Уже было собрался проделать такую же операцию с другой ногой, но помешал немец - со свистом и воем влетела в крышу амбара немецкая мина. Взрыв, солома, гарь и копоть окутали меня. Решил сделать это в доме, вошел в первую комнату.
Там ребята возились с картошкой и луком, решив сварить ее в печке. Посмотрел - мне сесть негде. Вошел во вторую, сел на лавку и только хотел снять второй вале- нок, как раздался взрыв второй немецкой мины.
Удар пришелся как раз в центр потолка первой комнаты, и потолок обвалился. Я услышал стоны и крики находившихся в ней ребят. Выбил ударом ноги раму, выскочил в огород, подбежал к входной двери. Подоспели другие ребята. Еле-еле выломали входную дверь. Из-под завала вытащили раненых.
Среди них мой земляк, односельчанин Николай Кадников. Два осколка пробили ему плечо. Второй земляк из-под города Пугачева. Его голову и лицо иссекли мелкие осколки. Вытащили других, фамилии которых уже забыл.
Прибежали санитары. Отправили в медсанбат. Провожая их, не мог сдержать слез. Это же были мои земляки! Словно оборвалась моя связь с родным домом. На душе было боль но и тяжело. Конечно, они поплатились за свою глупость, затопили печку, чтобы сварить картошку.
Немцы не только открыли сильный огонь из минометов по нашей позиции, но и пошли в атаку. Они стали наседать на нас, заходя с двух сторон. Командир роты капитан Иван Филиппович Дризач, солдат Чернов и я оказались прижатыми их огнем к амбару.
Командир и Чернов стали отстреливаться из двери амбара, а я - из маленького окошечка. У двери раздался взрыв. Сквозь еще стоявший в ушах звук взрыва я услышал дикий вой Чернова, который вращался волчком на полу, а потом и голос командира роты: "Дорохов, помоги Чернову".
Придавил Чернова к полу, разрезал валенок кинжалом (тем самым, который подобрал в Клишино) вдоль икроножной мышцы. Кровь забила фонтаном. Пятка Чернова была разрублена на две части вдоль ноги, торчали кости.
Ужас. Как такое могло случиться! Видимо, меняя диск в автомате, он повернулся спиной к двери и влетевший осколок сделал свое дело. Перебинтовал его как смог и сказал: "Ползи в тыл". Дополз ли он и остался ли жив, не знаю.
Я встал на свое место и продолжал вести огонь по наседавшим со стороны улицы немцам. Раздался взрыв у моего окошечка, я оказался на полу. Сквозь грохот взрывов и треск автоматов до меня словно из преисподней дошли слова командира роты: "Дорохов, ты жив?". Все вокруг плыло, голова чугунная, ничего не соображал.
Рукой пытался нащупать слетевшую с головы шапку-ушанку Надевая ее, почувствовал под пальцами что-то теплое и жидкое. Осколок, то ли от мины, то ли от гранаты, не только сбил меня и оглушил, но еще и вошел под кожу чуть выше лба. И величиной - всего-навсего с семечко подсолнуха. Скорее автоматически, чем сознательно, встал вновь на свое место, отстреливаясь от насевших немцев.
Хорошо, что подоспела помощь и нам удалось отстоять половину села Хлебтово. Наш батальон занял оборону. Хлебтово мы, я имею в виду наш батальон, не взяли. Вскоре полк был отведен на другой участок." - из воспоминаний бойца 114-го гсп 37-й гвардейской стрелковой дивизии А.М.Дорохова.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]