В рабстве у немцев.
---
"Летом сорок четвёртого солнце палило нещадно. Жарко было не только в поле, но и в тени деревьев. Из окна каждый день смотрел я на спасительный мост через Ольсу. Вот он, рядом! За ним кончается зона контроля и - свобода! Беги хошь в лес, хошь в поле.
В душе высветилась ещё неясная надежда на спасение. Немцы не в состоянии держать линию обороны Могилёв-Бобруйск, им мешали партизанские соединения. У них два пути для отступления: через Кировск на Бобруйск и от Березино на Червень и далее на Минск.
Отходя на запад, обескровленные немецкие дивизии стороной обошли Кличевский район, грозно именуемый партизанским краем. Но Красная армия уже отрезала Кировск от Бобруйска. Чтобы не капитулировать, немцы вынуждены идти на столкновение с партизанами.
Они выбрали дорогу Кировск-Городец-Пересопня-Воевичи-Боцевичи. На ночлег осели в Воевичах. Наступая им на пятки, наши войска вышли на Бацевичи, оставив в стороне деревни Старину и Березовское Болото.
27 июня, одиннадцать часов дня... Что-то должно было произойти, нутром чуял. Увидел, как шестеро фрицев, пугливо озираясь, вышли из леса. Оценив обстановку, двинулись кромкой берега. На сторожевой вышке их заметили, дали вслед голубую ракету. Солдаты оглянулись, свернули на мост и вошли в Бацевичи. Грязные, босые, один вовсе без оружия, с какой-то виноватостью на лице - чувствовалось, бежал без оглядки - прибились к своим.
Сняв посты, немецкий гарнизон спешно грузил имущество, минировал мост. Посланные туда солдаты не успели поджечь шнур и взорвать объект. По немцам открыли огонь наступающие части красноармейцев. И если бы не бегство, страшен был бы конец немцев.
Военный гарнизон оставил Бацевичи без боя, мост и деревня перешли в руки наших. Но пылали в нескольких местах крестьянские хаты. Люди бежали в открытое поле, прикрываясь расползающимся по земле дымом, теряясь во ржи, высокой, уже в колосе, дожидающей своего срока.
Трассирующие пули летели над головами, пригибали к земле, опрокидывали. И стонала земля, и проступала кровь. Пробежав больше версты, остановился - где я, куда лечу? Вместе со мной, хватаясь за сердце, замедлили бег несколько женщин. Качались лица, одинаково серые от пыли.
Отдыхавшая ночью в Воевичах немецкая дивизия, упустив ситуацию, металась в поисках спасительного выхода и, как ослеплённый зверь, неслась напролом. Их машины, катя за собой пушки с зачехленными стволами, уже въехали на мост через Несяту, по ним ударили миномётчики.
Несколько грузовиков вспыхнули, мост стал рушиться, увлекая за собой людей и технику. Языки пламени жалили густой, пахнущий гарью воздух. Чёрный дым тянулся к зависшему над полем солнцу. Солдаты уже не могли остановиться, бросались в воду, пытаясь перейти реку вброд.
И вышли на то самое ржаное поле, на котором укрывались мы. Изломанной дугой, будто сцепленные друг с другом, стянулись к центру поля, и взяли нас в капкан. Солдат с бесстыдно краснеющим лицом под каской направил тупое дуло короткого автомата на меня: "Партизан!"
К нему поспешил обер-лейтенант, со злым удовлетворением отдал какую-то команду - и нас, безоружных, погнали вперёд. Попытка бегства бесполезна. Босой, без куска хлеба бреду пыльной дорогой мимо Яблоновского хутора.
Немцы пересаживаются на машины, - а кто опоздал, пешком - колонной двигаются на Минск. Пыль поднимается и густым шлейфом растекается далеко за обочину. По этой же дороге немцы гнали пленных советских солдат и офицеров на Запад. Всё смешалось в одну, будто на огне кипящую кашу. Люди шли на верную смерть, хотя не должны были умирать. К ним присоединили и нашу четвёрку.
Я и представить себе не мог, какой кровавый ад случится здесь через полчаса, когда в небе появятся штурмовики. Сначала воздух прорезал гул моторов. Потом из-за леса вынырнул "Ил-2" и с нарастающим рёвом ринулся вниз. Ливень пуль вздыбил людскую массу, остановил движение. Второй самолёт сбросил бомбы, разметав машины и людей.
"ИЛ-2" сделал новый заход, и хлещущие пули горячей струей ударили по головам и спинам бегущих. Атака продолжалась больше получаса, и по всей дороге, насколько видел глаз, валялись тела убитых, корчились искореженные бомбами машины.
Сделалось болезненно тошно, так, что прижимало дыхание. Призраками кружились над дорогой вороны. Колонна тянулась мимо порубленного, иссечённого снарядами леса. Где-то далеко время от времени занимался гул, доносились раскаты взрывов.
Под вечер колонну обогнал "опель" с четырьмя офицерами. Этого момента словно ждал всё тот же неутомимый "ИЛ-2". Он и расстрелял её в упор. Когда проходил мимо "опеля", бросил взгляд на изуродованные тела, растянутые в ужасе лица фрицев и мысленно поблагодарил нашего лётчика-аса.
Километров в двадцати от Пуховичей колонну обошли кавалеристы. Тут и разнеслась команда: "Ложись! В небе - русские!" И мы плюхнулись на асфальт. Кавалеристы уводили лошадей в лес. Но четвёрка "илов", настигнув беженцев, начала свою смертоубийственную работу.
Крики отчаяния распороли воздух: "Ой, мамочки!", "Матка Боска, подсоби, не дай сгинуть!" Кричали русские и нерусские: "Майн Готт!" Все просили пощады. А самолёты кроили землю трассирующими пулями вдоль и поперёк.
Кони ржали, сбивались в одну кучу, будто зверь шёл к ним. В огненном, кипящем пекле погибла половина лошадей. Трубач играет седловку. Немцы пристреливали бьющихся в агонии коней, снимали уздечки и, торопясь пройти опасный путь, пешком уходили с нами дальше на запад.
А сколько солдат и пленных после этого налёта уже никогда не дойдут до родного порога! Колонна преодолевает более шестидесяти километров в сутки, отставших пристреливали.
Фронт смертельным жгутом растягивается на сотни километров и катится так быстро, что немцы в одночасье оказываются в тылу наших войск. Красная армия, обойдя колонну, заняла Осиповичи. В перелесках возле дорог вспыхивают стычки, но в бой не ввязываются - слишком ощутимы потери в Бобруйске.
В местечке Свислочь сражение всё же произошло. Местный гарнизон, соединившись с немецкой дивизией, отступавшей из Бацевич, решил задержать наступление пехоты.
Противников разделяли две реки - Березина и Свислочь. Советское командование приняло решение преодолеть это препятствие. Немцы были разбиты в пух и прах, но и ряды наших частей поредели.
Ещё один бой разгорелся под Руденском. Дрались вслепую, не зная врага, не видя соседа. С красными бойцами схватились каратели: полицейский батальон, возглавляемый уроженцем Кличевского района майором Василевским, отряд Барчука, батальон майора Буглая.
Батальон Василевского состоял в основном из полицаев-предателей Орловской и Могилёвской областей. У карателей более выгодная позиция, вырыты окопы, поле заминировано - не подойти.
Советские части, оторвавшись от основных войск на сто и более километров, не смогли получить вовремя поддержку, и в схватке с карателями понесли потери, и отступили.
Но в стане врага возникла паника. Полицаи понимали, что к утру здесь будут танки, кто-то в истерике крикнул: "Господа, нас обходят!" Словно ветром сдуло предателей, страх гнал их к границе.
На ночь остановились на восточной окраине старинного городка Негорелое. Кто не успел занять место в сарае, расположился вокруг него, подстилая под себя ветки. Природа сжалилась - все дни нашего плена были сухими, с неба не пролилось ни дождинки.
Под охраной конвойных двое пленников сходили за водой, четырёх вёдер хватило до утра. Вода была и нашим обедом, и нашим завтраком. Миша сохранил ещё с Лапич полбуханки ржаного хлеба, его берегли, отламывая крохотные кусочки, пытались растянуть хлеб как можно дольше.
Появилась большая группа военных, разговаривали шумно, с нескрываемой злобой. Понял - наши, русские. Но почему здесь? И только когда развели они костры, готовя себе пищу, узнал среди небритых угрюмых полицаев Василевского, осанистого двухметрового командира батальона.
К полудню дотопали до Немана. На горизонте ясно вырисовывался другой белорусский город Столбцы. По пути колонну обогнал батальон полицаев, ясно разглядел лица всадников, знакомых по Кличеву. Офицеры восседали в кожаных сёдлах, те, что рангом ниже, шли пешком.
Под широкоплечим Василевским гарцевала красивая гнедая лошадь, сам одет в форму майора немецкой армии. Отделяясь от колонны, что-то крикнул резким гортанным голосом.
У переправы их обстреляли партизаны. Полицаи засекли огневую точку и, обхватив поле цепью, пленили двоих - мужчину лет тридцати, судя по виду, офицера, в хромовых сапогах, галифе и при портупее, и женщину, его одногодку. Больше их никогда не видел. Говорят, партизаны убили тогда полицейского, и пока его хоронили, движение задержали.
Когда перешли на другой берег Немана, из-за развалин сожжённого завода гуськом выехали калмыки, два их взвода воевали на стороне нацистов. Сутуловаты, на плоских медного цвета лицах жидкие косицы чёрных усов.
Угадываю и по форме одежды: под советскими плащ-накидками просматривается немецкая форма. У всех автоматы. Кто-то негромко, так, чтоб слышали только свои, коротко бросил: "Видел их в охране Бобруйского лагеря".
Чем ближе к границе, тем меньше на нас обращают внимания - уже не гонят так быстро, разрешают брать у жителей продукты. За нами бегут, торопясь, ребятишки с котелками и кринками воды, бабы молчаливо суют хлеб, сыпят из чугунков нам в руки горячую бульбу.
И так везде - в Барановичах, Слониме, Ружанах. Белостоке... Но до самой границы тянется шлейф дыма - горят деревни, сёла, города.
Уже на немецкой стороне, пройдя пограничную полосу, обратил внимание на покрытые дёрном и затянутые травой окопы. Отсюда 22 июня 1941 года началась война. Затаившиеся в этих окопах, устроенных буквой "П" на расстоянии четырёх-пяти метров друг от друга, немецкие солдаты перешли границу СССР. Вот она, черта, разделяющая живых и мёртвых. Отсюда началось великое безумие.
Конвой предупредил, что находимся мы на территории Германии, и во время всего пути запрещается трогать посевы, кто это сделает, будет наказан. Добравшись до Плоцка, колонна остановилась и провела на Висле одиннадцать дней. Затем товарными вагонами перебросили нас в пересыльный лагерь саксонского города Шнейдемюль.
В бараках размещались не только советские военнопленные, но и поляки, чехи, югославы, французы, англичане и американцы. Тут же томились и насильственно угнанные на работы в Германию мирные люди.
К середине сорок четвёртого сюда подтянулись семьи, добровольно оставившие Союз. В основном полицейских, бургомистров, священнослужителей. Были и такие, кому в тяжкие времена сталинских чисток припечатали клеймо "врага народа".
Торги состоялись скоро, невольников выкупали хозяева фабрик и заводов, строек и рудников, фермеры, помещики по-нашему. Последних было больше. Оно и понятно - на дворе август, надо успеть убрать урожай. Мужское население на фронте, рабочих рук в деревне не хватает.
В эти торги русских было больше. Надзиратель и переводчица - говорила на трёх языках, немецком, польском и русском, - войдя в барак и, повысив голос, объявляли: "Внимание! Сегодня вы получите работу Просим выйти на плац".
Когда рабы были выстроены на продажу, покупатели по одному выходили к шеренге и пальцем показывали на приглянувшихся им работников. Офицер тут же оформлял сделку, получал деньги и передавал проданных узников новому хозяину.
С Михасем мы держались за руки, давая понять, что хотим работать вместе. На нас обратила внимание моложавая немка, она что-то шепнула переводчице, и та в знак согласия кивнула головой: "Вас купила эта фрау, следуйте за ней". Солидный мужчина в тёмном костюме и при галстуке расплатился, и нас повели на железнодорожный вокзал.
Остров Рюген. Поляки, как и немцы, имели ряд привилегий по отношению к русским. Работали на ферме - подоят коров, попьют тёплого молочка, а когда поросёнка заколют, то требуха, почки, копыта, пара килограммов сала им оставались. Такова воля управляющего. Русские, как и итальянцы, выполняли все трудоёмкие работы, грузили, копали, косили траву, пилили, кололи дрова.
Об итальянцах разговор особый. Приняли они нас как своих земляков. Кроме старика Карла, было им лет по тридцать. В армию призывались в 1934-м и спустя год отправлены артиллеристами на войну в Абиссинию. Когда африканскую страну заняли англичане, вернулись в Италию.
На юге Аппенинского полуострова воевали вместе с немцами против американских и английских войск. Когда англо-американцы подошли к реке По, король Италии Виктор Бальо арестовал Муссолини. Солдаты отказались воевать под одним знаменем с немцами.
Нацисты разоружили итальянские войска, тех солдат, кто отказывался перейти на их сторону, отправляли в Германию на принудительные работы. Так эта пятёрка артиллеристов оказалась на острове Рюген.
Свободное время проводил с ними. Если попадал на обед, усаживали за стол, потчевали тем, что есть. Учили итальянскому языку, я их - русскому. Пели "Катюшу". От них узнал о подвигах многих русских, сражавшихся с фашистами в отрядах Сопротивления имени Гарибальди, где плечом к плечу с итальянцами воевали русские пленные.
Вдали от Родины наши соотечественники не раз проявляли примеры мужества и героизма. Правительство присвоило одному из них - Фёдору Полетаеву - звание Героя Италии. Приглашали после войны посетить Италию, полюбоваться её красотами.
Гитлер обещал своему народу землю, много земли. Подчёркивал, что обрабатывать её будут неполноценные народы, немцам останется только командовать и свободно распоряжаться не только землёй, но и чужим трудом. Немцы поверили своему вождю и, взяв в руки оружие, пошли на Восток. Землю не взяли, но рабов пригнали немало.
Впереди нас, захватывая четыре ряда, комбайн копал картошку, клубни, попадая в ковш, сыпались рядком на землю. Подростки собирали их в корзины, а мы переносили к ленточному транспортёру. С подростками завязался разговор.
- Правда ли, что солдаты-большевики, захватив селение, расстреливают детей?
- Это не так. Боец Красной армии детей не трогает, пулю пускает в того, кто в него стреляет.
- А почему русские называют свою армию красной? - Я задумался, а действительно - почему? Ответил:
- "Красной" потому, что на фуражках горит красная звезда. - Они не отступали:
- А где народ живёт лучше - в Германии или в России? - Сказать правду я не мог, но и неправда не лучше, ответить так совесть не позволяла.
- Германию плохо знаю, видел её из окна зарешечённого вагона, потому сравнивать не могу.
Наш разговор прервал грубый окрик управляющего, он усмотрел, как отец Фёдора Степан спрятал в карман три картофелины, и стал колотить его палкой. Школьники сжалились над старым человеком, в один голос завопили: "Варум?" Управляющий остановился, обвёл подростков глазами, опустил палку и ни слова не говоря ушёл к комбайну.
По сердцу прошёлся холодок, я оторопел, вспомнилось, как этой же дубиной он огрел меня. Уже вернувшись на ночлег, услышал от Фёдора: - Скоро наши здесь будут, посчитаемся. Управляющий задолжал мне с полсотни таких ударов - получит все сполна, если не сбежит к тому времени." - из воспоминаний бойца 1319-го стрелкового полка 185-й стрелковой дивизии 47-й армии И. И. Шалая.
В душе высветилась ещё неясная надежда на спасение. Немцы не в состоянии держать линию обороны Могилёв-Бобруйск, им мешали партизанские соединения. У них два пути для отступления: через Кировск на Бобруйск и от Березино на Червень и далее на Минск.
Отходя на запад, обескровленные немецкие дивизии стороной обошли Кличевский район, грозно именуемый партизанским краем. Но Красная армия уже отрезала Кировск от Бобруйска. Чтобы не капитулировать, немцы вынуждены идти на столкновение с партизанами.
Они выбрали дорогу Кировск-Городец-Пересопня-Воевичи-Боцевичи. На ночлег осели в Воевичах. Наступая им на пятки, наши войска вышли на Бацевичи, оставив в стороне деревни Старину и Березовское Болото.
27 июня, одиннадцать часов дня... Что-то должно было произойти, нутром чуял. Увидел, как шестеро фрицев, пугливо озираясь, вышли из леса. Оценив обстановку, двинулись кромкой берега. На сторожевой вышке их заметили, дали вслед голубую ракету. Солдаты оглянулись, свернули на мост и вошли в Бацевичи. Грязные, босые, один вовсе без оружия, с какой-то виноватостью на лице - чувствовалось, бежал без оглядки - прибились к своим.
Сняв посты, немецкий гарнизон спешно грузил имущество, минировал мост. Посланные туда солдаты не успели поджечь шнур и взорвать объект. По немцам открыли огонь наступающие части красноармейцев. И если бы не бегство, страшен был бы конец немцев.
Военный гарнизон оставил Бацевичи без боя, мост и деревня перешли в руки наших. Но пылали в нескольких местах крестьянские хаты. Люди бежали в открытое поле, прикрываясь расползающимся по земле дымом, теряясь во ржи, высокой, уже в колосе, дожидающей своего срока.
Трассирующие пули летели над головами, пригибали к земле, опрокидывали. И стонала земля, и проступала кровь. Пробежав больше версты, остановился - где я, куда лечу? Вместе со мной, хватаясь за сердце, замедлили бег несколько женщин. Качались лица, одинаково серые от пыли.
Отдыхавшая ночью в Воевичах немецкая дивизия, упустив ситуацию, металась в поисках спасительного выхода и, как ослеплённый зверь, неслась напролом. Их машины, катя за собой пушки с зачехленными стволами, уже въехали на мост через Несяту, по ним ударили миномётчики.
Несколько грузовиков вспыхнули, мост стал рушиться, увлекая за собой людей и технику. Языки пламени жалили густой, пахнущий гарью воздух. Чёрный дым тянулся к зависшему над полем солнцу. Солдаты уже не могли остановиться, бросались в воду, пытаясь перейти реку вброд.
И вышли на то самое ржаное поле, на котором укрывались мы. Изломанной дугой, будто сцепленные друг с другом, стянулись к центру поля, и взяли нас в капкан. Солдат с бесстыдно краснеющим лицом под каской направил тупое дуло короткого автомата на меня: "Партизан!"
К нему поспешил обер-лейтенант, со злым удовлетворением отдал какую-то команду - и нас, безоружных, погнали вперёд. Попытка бегства бесполезна. Босой, без куска хлеба бреду пыльной дорогой мимо Яблоновского хутора.
Немцы пересаживаются на машины, - а кто опоздал, пешком - колонной двигаются на Минск. Пыль поднимается и густым шлейфом растекается далеко за обочину. По этой же дороге немцы гнали пленных советских солдат и офицеров на Запад. Всё смешалось в одну, будто на огне кипящую кашу. Люди шли на верную смерть, хотя не должны были умирать. К ним присоединили и нашу четвёрку.
Я и представить себе не мог, какой кровавый ад случится здесь через полчаса, когда в небе появятся штурмовики. Сначала воздух прорезал гул моторов. Потом из-за леса вынырнул "Ил-2" и с нарастающим рёвом ринулся вниз. Ливень пуль вздыбил людскую массу, остановил движение. Второй самолёт сбросил бомбы, разметав машины и людей.
"ИЛ-2" сделал новый заход, и хлещущие пули горячей струей ударили по головам и спинам бегущих. Атака продолжалась больше получаса, и по всей дороге, насколько видел глаз, валялись тела убитых, корчились искореженные бомбами машины.
Сделалось болезненно тошно, так, что прижимало дыхание. Призраками кружились над дорогой вороны. Колонна тянулась мимо порубленного, иссечённого снарядами леса. Где-то далеко время от времени занимался гул, доносились раскаты взрывов.
Под вечер колонну обогнал "опель" с четырьмя офицерами. Этого момента словно ждал всё тот же неутомимый "ИЛ-2". Он и расстрелял её в упор. Когда проходил мимо "опеля", бросил взгляд на изуродованные тела, растянутые в ужасе лица фрицев и мысленно поблагодарил нашего лётчика-аса.
Километров в двадцати от Пуховичей колонну обошли кавалеристы. Тут и разнеслась команда: "Ложись! В небе - русские!" И мы плюхнулись на асфальт. Кавалеристы уводили лошадей в лес. Но четвёрка "илов", настигнув беженцев, начала свою смертоубийственную работу.
Крики отчаяния распороли воздух: "Ой, мамочки!", "Матка Боска, подсоби, не дай сгинуть!" Кричали русские и нерусские: "Майн Готт!" Все просили пощады. А самолёты кроили землю трассирующими пулями вдоль и поперёк.
Кони ржали, сбивались в одну кучу, будто зверь шёл к ним. В огненном, кипящем пекле погибла половина лошадей. Трубач играет седловку. Немцы пристреливали бьющихся в агонии коней, снимали уздечки и, торопясь пройти опасный путь, пешком уходили с нами дальше на запад.
А сколько солдат и пленных после этого налёта уже никогда не дойдут до родного порога! Колонна преодолевает более шестидесяти километров в сутки, отставших пристреливали.
Фронт смертельным жгутом растягивается на сотни километров и катится так быстро, что немцы в одночасье оказываются в тылу наших войск. Красная армия, обойдя колонну, заняла Осиповичи. В перелесках возле дорог вспыхивают стычки, но в бой не ввязываются - слишком ощутимы потери в Бобруйске.
В местечке Свислочь сражение всё же произошло. Местный гарнизон, соединившись с немецкой дивизией, отступавшей из Бацевич, решил задержать наступление пехоты.
Противников разделяли две реки - Березина и Свислочь. Советское командование приняло решение преодолеть это препятствие. Немцы были разбиты в пух и прах, но и ряды наших частей поредели.
Ещё один бой разгорелся под Руденском. Дрались вслепую, не зная врага, не видя соседа. С красными бойцами схватились каратели: полицейский батальон, возглавляемый уроженцем Кличевского района майором Василевским, отряд Барчука, батальон майора Буглая.
Батальон Василевского состоял в основном из полицаев-предателей Орловской и Могилёвской областей. У карателей более выгодная позиция, вырыты окопы, поле заминировано - не подойти.
Советские части, оторвавшись от основных войск на сто и более километров, не смогли получить вовремя поддержку, и в схватке с карателями понесли потери, и отступили.
Но в стане врага возникла паника. Полицаи понимали, что к утру здесь будут танки, кто-то в истерике крикнул: "Господа, нас обходят!" Словно ветром сдуло предателей, страх гнал их к границе.
На ночь остановились на восточной окраине старинного городка Негорелое. Кто не успел занять место в сарае, расположился вокруг него, подстилая под себя ветки. Природа сжалилась - все дни нашего плена были сухими, с неба не пролилось ни дождинки.
Под охраной конвойных двое пленников сходили за водой, четырёх вёдер хватило до утра. Вода была и нашим обедом, и нашим завтраком. Миша сохранил ещё с Лапич полбуханки ржаного хлеба, его берегли, отламывая крохотные кусочки, пытались растянуть хлеб как можно дольше.
Появилась большая группа военных, разговаривали шумно, с нескрываемой злобой. Понял - наши, русские. Но почему здесь? И только когда развели они костры, готовя себе пищу, узнал среди небритых угрюмых полицаев Василевского, осанистого двухметрового командира батальона.
К полудню дотопали до Немана. На горизонте ясно вырисовывался другой белорусский город Столбцы. По пути колонну обогнал батальон полицаев, ясно разглядел лица всадников, знакомых по Кличеву. Офицеры восседали в кожаных сёдлах, те, что рангом ниже, шли пешком.
Под широкоплечим Василевским гарцевала красивая гнедая лошадь, сам одет в форму майора немецкой армии. Отделяясь от колонны, что-то крикнул резким гортанным голосом.
У переправы их обстреляли партизаны. Полицаи засекли огневую точку и, обхватив поле цепью, пленили двоих - мужчину лет тридцати, судя по виду, офицера, в хромовых сапогах, галифе и при портупее, и женщину, его одногодку. Больше их никогда не видел. Говорят, партизаны убили тогда полицейского, и пока его хоронили, движение задержали.
Когда перешли на другой берег Немана, из-за развалин сожжённого завода гуськом выехали калмыки, два их взвода воевали на стороне нацистов. Сутуловаты, на плоских медного цвета лицах жидкие косицы чёрных усов.
Угадываю и по форме одежды: под советскими плащ-накидками просматривается немецкая форма. У всех автоматы. Кто-то негромко, так, чтоб слышали только свои, коротко бросил: "Видел их в охране Бобруйского лагеря".
Чем ближе к границе, тем меньше на нас обращают внимания - уже не гонят так быстро, разрешают брать у жителей продукты. За нами бегут, торопясь, ребятишки с котелками и кринками воды, бабы молчаливо суют хлеб, сыпят из чугунков нам в руки горячую бульбу.
И так везде - в Барановичах, Слониме, Ружанах. Белостоке... Но до самой границы тянется шлейф дыма - горят деревни, сёла, города.
Уже на немецкой стороне, пройдя пограничную полосу, обратил внимание на покрытые дёрном и затянутые травой окопы. Отсюда 22 июня 1941 года началась война. Затаившиеся в этих окопах, устроенных буквой "П" на расстоянии четырёх-пяти метров друг от друга, немецкие солдаты перешли границу СССР. Вот она, черта, разделяющая живых и мёртвых. Отсюда началось великое безумие.
Конвой предупредил, что находимся мы на территории Германии, и во время всего пути запрещается трогать посевы, кто это сделает, будет наказан. Добравшись до Плоцка, колонна остановилась и провела на Висле одиннадцать дней. Затем товарными вагонами перебросили нас в пересыльный лагерь саксонского города Шнейдемюль.
В бараках размещались не только советские военнопленные, но и поляки, чехи, югославы, французы, англичане и американцы. Тут же томились и насильственно угнанные на работы в Германию мирные люди.
К середине сорок четвёртого сюда подтянулись семьи, добровольно оставившие Союз. В основном полицейских, бургомистров, священнослужителей. Были и такие, кому в тяжкие времена сталинских чисток припечатали клеймо "врага народа".
Торги состоялись скоро, невольников выкупали хозяева фабрик и заводов, строек и рудников, фермеры, помещики по-нашему. Последних было больше. Оно и понятно - на дворе август, надо успеть убрать урожай. Мужское население на фронте, рабочих рук в деревне не хватает.
В эти торги русских было больше. Надзиратель и переводчица - говорила на трёх языках, немецком, польском и русском, - войдя в барак и, повысив голос, объявляли: "Внимание! Сегодня вы получите работу Просим выйти на плац".
Когда рабы были выстроены на продажу, покупатели по одному выходили к шеренге и пальцем показывали на приглянувшихся им работников. Офицер тут же оформлял сделку, получал деньги и передавал проданных узников новому хозяину.
С Михасем мы держались за руки, давая понять, что хотим работать вместе. На нас обратила внимание моложавая немка, она что-то шепнула переводчице, и та в знак согласия кивнула головой: "Вас купила эта фрау, следуйте за ней". Солидный мужчина в тёмном костюме и при галстуке расплатился, и нас повели на железнодорожный вокзал.
Остров Рюген. Поляки, как и немцы, имели ряд привилегий по отношению к русским. Работали на ферме - подоят коров, попьют тёплого молочка, а когда поросёнка заколют, то требуха, почки, копыта, пара килограммов сала им оставались. Такова воля управляющего. Русские, как и итальянцы, выполняли все трудоёмкие работы, грузили, копали, косили траву, пилили, кололи дрова.
Об итальянцах разговор особый. Приняли они нас как своих земляков. Кроме старика Карла, было им лет по тридцать. В армию призывались в 1934-м и спустя год отправлены артиллеристами на войну в Абиссинию. Когда африканскую страну заняли англичане, вернулись в Италию.
На юге Аппенинского полуострова воевали вместе с немцами против американских и английских войск. Когда англо-американцы подошли к реке По, король Италии Виктор Бальо арестовал Муссолини. Солдаты отказались воевать под одним знаменем с немцами.
Нацисты разоружили итальянские войска, тех солдат, кто отказывался перейти на их сторону, отправляли в Германию на принудительные работы. Так эта пятёрка артиллеристов оказалась на острове Рюген.
Свободное время проводил с ними. Если попадал на обед, усаживали за стол, потчевали тем, что есть. Учили итальянскому языку, я их - русскому. Пели "Катюшу". От них узнал о подвигах многих русских, сражавшихся с фашистами в отрядах Сопротивления имени Гарибальди, где плечом к плечу с итальянцами воевали русские пленные.
Вдали от Родины наши соотечественники не раз проявляли примеры мужества и героизма. Правительство присвоило одному из них - Фёдору Полетаеву - звание Героя Италии. Приглашали после войны посетить Италию, полюбоваться её красотами.
Гитлер обещал своему народу землю, много земли. Подчёркивал, что обрабатывать её будут неполноценные народы, немцам останется только командовать и свободно распоряжаться не только землёй, но и чужим трудом. Немцы поверили своему вождю и, взяв в руки оружие, пошли на Восток. Землю не взяли, но рабов пригнали немало.
Впереди нас, захватывая четыре ряда, комбайн копал картошку, клубни, попадая в ковш, сыпались рядком на землю. Подростки собирали их в корзины, а мы переносили к ленточному транспортёру. С подростками завязался разговор.
- Правда ли, что солдаты-большевики, захватив селение, расстреливают детей?
- Это не так. Боец Красной армии детей не трогает, пулю пускает в того, кто в него стреляет.
- А почему русские называют свою армию красной? - Я задумался, а действительно - почему? Ответил:
- "Красной" потому, что на фуражках горит красная звезда. - Они не отступали:
- А где народ живёт лучше - в Германии или в России? - Сказать правду я не мог, но и неправда не лучше, ответить так совесть не позволяла.
- Германию плохо знаю, видел её из окна зарешечённого вагона, потому сравнивать не могу.
Наш разговор прервал грубый окрик управляющего, он усмотрел, как отец Фёдора Степан спрятал в карман три картофелины, и стал колотить его палкой. Школьники сжалились над старым человеком, в один голос завопили: "Варум?" Управляющий остановился, обвёл подростков глазами, опустил палку и ни слова не говоря ушёл к комбайну.
По сердцу прошёлся холодок, я оторопел, вспомнилось, как этой же дубиной он огрел меня. Уже вернувшись на ночлег, услышал от Фёдора: - Скоро наши здесь будут, посчитаемся. Управляющий задолжал мне с полсотни таких ударов - получит все сполна, если не сбежит к тому времени." - из воспоминаний бойца 1319-го стрелкового полка 185-й стрелковой дивизии 47-й армии И. И. Шалая.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]