Живучий белогвардеец, потом служил в РОА....умер в США.
---
"Для поднятия духа наш командир приказал выдать всей команде водку с закуской, о которой мы сами позаботились - яичницу с салом и черным хлебом. Сразу же после ужина наш бронепоезд "Генерал Дроздовский" (на котором я служил) полным ходом двинулся назад, в направлении захваченного красными моста.
Мост удалось проскочить без всяких затруднений, красные не успели даже испортить железнодорожные пути. Находившиеся на мосту красноармейцы открыли по бронепоезду ружейный огонь, но мы быстро усмирили их огнем из наших пулеметов.
Мне очень недомогалось, я думал, что у меня грипп. Меня сильно знобило, и я чувствовал, что у меня сильный жар. Так поздней осенью 1919 года началось отступление Добровольческой армии, которая подошла уже совсем близко к Москве.
Весь крестный путь нашего отступления прошел у меня как в тумане. Меня положили в отдельное купе базы, и я лежал в сыпняке без всякой медицинской помощи (врача у нас не было). Кто-то чем-то меня кормил, давал пить, но остальное время я часто бывал без сознания от страшно высокой температуры.
Наконец, наступил кризис, после которого я чувствовал себя таким слабым, что с трудом мог поднять руку. В это время мы были где-то в районе Белгорода. Помню вечер, когда наша база остановилась на ст. Солнцево. Я лежал, совсем потеряв силы, но с приятным сознанием, что я выжил.
Кто-то из друзей принес мне еду - какао, сало, хлеб. Я начал есть, но мне безумно хотелось только одного - чего-нибудь кислого, лимона. Этого достать было невозможно. В ожидании, когда поезд тронется, я заснул.
Проснулся я от звука винтовочных выстрелов где-то на вокзале, почти у самого поезда. Слышались крики, громкая команда. В вагоне, кроме меня, никого не было. Вдруг услышал, что кто-то пробегает по коридору вагона и, стуча во все двери, кричит:
- Всем выходить с оружием, на станции красные! Подняться с вагонной койки я не мог, голоса у меня почти небыло от слабости. Напрягая последние усилия, я попытался крикнуть: - Не оставляйте меня!
Но мой крик был более похож на шепот. Я слышал, как дверь вагона захлопнулась. Стрельба снаружи усилилась…Тут мне стало ясно, что наши оставили поезд, про меня в суматохе забыли, и вот скоро в ярко освещенный вагон ворвутся красные… Пощады мне не будет.
Надо покончить с собой. Решение было принято просто, как единственный выход. Я вспомнил, что браунинг у меня лежал на самой верхней багажной полке. Собрав последние силы, я кое-как добрался до полки, пошарил и нашел свой браунинг. Сжимая его, я в изнеможении свалился на койку. Снаружи доносились звуки ружейной перестрелки.
Отдохнув немного, я прочел про себя молитву и приложил браунинг к виску. Но пистолет был не на взводе. Я начал оттягивать взводную гашетку, но сил у меня не хватало, и от долгих усилий я, по-видимому, потерял сознание...
Когда я очнулся, почувствовал размеренное покачивание вагона в движении и услышал стук колес на стыках... поезд двинулся! Мы уходили со станции Солнцево. За дверьми купе слышались оживленные голоса, смех.
Дверь в мое купе распахнулась. Я быстро спрятал браунинг под одеяло. Вошел капитан Доменик, мой верный ангел-хранитель, который, не будучи силен в медицине и видя во время моей болезни, как я быстро худею, все время кормил меня такими диетическими блюдами, как сало, жареная колбаса, какао и т. п. Теперь же он вошел ко мне с озабоченным видом:
- Прости, но про тебя мы забыли. Только придя на станцию Солнцево, мы вдруг сообразили, что она в руках красных, и сразу попали под обстрел.
Времени нельзя было терять, пришлось отбиваться, чтобы спасти состав и вырваться со станции. Еле–еле выскочили. А почему у тебя такой "холерный" вид? Подожди минутку, я сейчас устрою тебе хорошую закуску с выпивкой.
Через несколько минут он вернулся с еще тремя офицерами. Принесли бутылку водки, закуску. Больше одной рюмки я, конечно, выпить не мог. Пожевал кусок колбасы и сразу впал в приятную нирвану. Пир же в купе продолжался.
Начались песни: старая добровольческая "Смело мы в бой пойдем за Русь Святую...", на мотив романса "Белой акации", затем "Веверлея", бронепоездную песню: "Вот мчится, громыхая по рельсам, бронепоезд, орудия и пулеметы на солнце блестят...". Дальнейшего репертуара не помню, заснул как убитый, чудным, здоровым, укрепляющим сном...
На всю жизнь запомнилось мне новогоднее утро 1920 года. Командир бронепоезда разрешил составу, не несущему караулов, встретить Новый год, для чего нам было выдано много водки.
Помню, что ровно в полночь мы выпили, закусив горячей яичницей с салом, которую зажарили на маленькой печке - "буржуйке", поставленной на зиму на все бронепоезда. Пели песни, желали друг другу следующего Нового года в Москве...
Мы были молоды и свято верили в правоту и торжество Белого дела. Никому в голову тогда не могла прийти мысль, что это будет для нас последняя встреча Нового года в России...
Помню, как мы раз хорошо отпраздновали масленицу в Армавире, где были приглашены на бал в женскую гимназию. Приятно было танцевать с гимназистками под звуки духового оркестра. Вспоминалось прошлое, а главное, забывалась суровая действительность.
Очарование масленичного бала продолжалось недолго. Через день или два нам снова пришлось выйти со ст. Армавир и двинуться во главе очередного каравана поездов в сторону Невинномысской.
Этот день я буду помнить долго. После бала, флирта и блинов, в прекрасном расположении духа наша команда готовилась "размять ноги" и встретиться с приятелями из команды бронепоезда "Могучего".
Наш бронепоезд остановился у перрона, и мы все соскочили с бронеплощадок. Но тут же заметили, что происходит нечто странное: станция пуста, ни одного железнодорожника. А "Могучий" стоит не на станции, а довольно далеко от нее, за выходными стрелками, почти возле семафора.
Нас также поразило и то, что за "Могучим" не было видно составов, которые он должен был сопровождать. Помощник командира нашего бронепоезда приказал машинисту дать несколько гудков, а сам, сойдя с площадки, начал махать "Могучему" своей фуражкой.
И тут произошло невероятное. "Могучий" медленно продвинулся вперед, поближе к нам, и вдруг из его первого орудия раздался выстрел - прямой наводкой. Снаряд попал в наше первое орудие, пробив щит и взрывом тяжело ранив офицера, начальника орудия, и наводчика.
Затем с "Могучего" раздался второй выстрел. Снаряд задел наш паровоз, перебив какую-то трубку, из которой с шипением начал пробиваться пар.
С нашего паровоза был дан сигнал тревоги гудками. Все мы, во главе с капитаном Гудковым, вскочили на площадки и стали уходить со станции задним ходом. В это время "Могучий" двинулся за нами, продолжая стрелять. Отвечать ему мы не могли, так как наше первое направленное на него орудие вышло из строя.
Всем стало ясно, что "Могучий" ночью был захвачен красными, которые, вероятно, пытками добились от команды сведений о предстоявшей им с нами встрече в Невинномысской." - из воспоминаний вольноопера 1–го Одесского караульного полка(затем подпоручика) А.П.Альбова. Во время Второй мировой служил в РОА (майор), с 1945 г. в США. Умер 3 ноября 1989 г. в Пасифик–Грове (США).
Мост удалось проскочить без всяких затруднений, красные не успели даже испортить железнодорожные пути. Находившиеся на мосту красноармейцы открыли по бронепоезду ружейный огонь, но мы быстро усмирили их огнем из наших пулеметов.
Мне очень недомогалось, я думал, что у меня грипп. Меня сильно знобило, и я чувствовал, что у меня сильный жар. Так поздней осенью 1919 года началось отступление Добровольческой армии, которая подошла уже совсем близко к Москве.
Весь крестный путь нашего отступления прошел у меня как в тумане. Меня положили в отдельное купе базы, и я лежал в сыпняке без всякой медицинской помощи (врача у нас не было). Кто-то чем-то меня кормил, давал пить, но остальное время я часто бывал без сознания от страшно высокой температуры.
Наконец, наступил кризис, после которого я чувствовал себя таким слабым, что с трудом мог поднять руку. В это время мы были где-то в районе Белгорода. Помню вечер, когда наша база остановилась на ст. Солнцево. Я лежал, совсем потеряв силы, но с приятным сознанием, что я выжил.
Кто-то из друзей принес мне еду - какао, сало, хлеб. Я начал есть, но мне безумно хотелось только одного - чего-нибудь кислого, лимона. Этого достать было невозможно. В ожидании, когда поезд тронется, я заснул.
Проснулся я от звука винтовочных выстрелов где-то на вокзале, почти у самого поезда. Слышались крики, громкая команда. В вагоне, кроме меня, никого не было. Вдруг услышал, что кто-то пробегает по коридору вагона и, стуча во все двери, кричит:
- Всем выходить с оружием, на станции красные! Подняться с вагонной койки я не мог, голоса у меня почти небыло от слабости. Напрягая последние усилия, я попытался крикнуть: - Не оставляйте меня!
Но мой крик был более похож на шепот. Я слышал, как дверь вагона захлопнулась. Стрельба снаружи усилилась…Тут мне стало ясно, что наши оставили поезд, про меня в суматохе забыли, и вот скоро в ярко освещенный вагон ворвутся красные… Пощады мне не будет.
Надо покончить с собой. Решение было принято просто, как единственный выход. Я вспомнил, что браунинг у меня лежал на самой верхней багажной полке. Собрав последние силы, я кое-как добрался до полки, пошарил и нашел свой браунинг. Сжимая его, я в изнеможении свалился на койку. Снаружи доносились звуки ружейной перестрелки.
Отдохнув немного, я прочел про себя молитву и приложил браунинг к виску. Но пистолет был не на взводе. Я начал оттягивать взводную гашетку, но сил у меня не хватало, и от долгих усилий я, по-видимому, потерял сознание...
Когда я очнулся, почувствовал размеренное покачивание вагона в движении и услышал стук колес на стыках... поезд двинулся! Мы уходили со станции Солнцево. За дверьми купе слышались оживленные голоса, смех.
Дверь в мое купе распахнулась. Я быстро спрятал браунинг под одеяло. Вошел капитан Доменик, мой верный ангел-хранитель, который, не будучи силен в медицине и видя во время моей болезни, как я быстро худею, все время кормил меня такими диетическими блюдами, как сало, жареная колбаса, какао и т. п. Теперь же он вошел ко мне с озабоченным видом:
- Прости, но про тебя мы забыли. Только придя на станцию Солнцево, мы вдруг сообразили, что она в руках красных, и сразу попали под обстрел.
Времени нельзя было терять, пришлось отбиваться, чтобы спасти состав и вырваться со станции. Еле–еле выскочили. А почему у тебя такой "холерный" вид? Подожди минутку, я сейчас устрою тебе хорошую закуску с выпивкой.
Через несколько минут он вернулся с еще тремя офицерами. Принесли бутылку водки, закуску. Больше одной рюмки я, конечно, выпить не мог. Пожевал кусок колбасы и сразу впал в приятную нирвану. Пир же в купе продолжался.
Начались песни: старая добровольческая "Смело мы в бой пойдем за Русь Святую...", на мотив романса "Белой акации", затем "Веверлея", бронепоездную песню: "Вот мчится, громыхая по рельсам, бронепоезд, орудия и пулеметы на солнце блестят...". Дальнейшего репертуара не помню, заснул как убитый, чудным, здоровым, укрепляющим сном...
На всю жизнь запомнилось мне новогоднее утро 1920 года. Командир бронепоезда разрешил составу, не несущему караулов, встретить Новый год, для чего нам было выдано много водки.
Помню, что ровно в полночь мы выпили, закусив горячей яичницей с салом, которую зажарили на маленькой печке - "буржуйке", поставленной на зиму на все бронепоезда. Пели песни, желали друг другу следующего Нового года в Москве...
Мы были молоды и свято верили в правоту и торжество Белого дела. Никому в голову тогда не могла прийти мысль, что это будет для нас последняя встреча Нового года в России...
Помню, как мы раз хорошо отпраздновали масленицу в Армавире, где были приглашены на бал в женскую гимназию. Приятно было танцевать с гимназистками под звуки духового оркестра. Вспоминалось прошлое, а главное, забывалась суровая действительность.
Очарование масленичного бала продолжалось недолго. Через день или два нам снова пришлось выйти со ст. Армавир и двинуться во главе очередного каравана поездов в сторону Невинномысской.
Этот день я буду помнить долго. После бала, флирта и блинов, в прекрасном расположении духа наша команда готовилась "размять ноги" и встретиться с приятелями из команды бронепоезда "Могучего".
Наш бронепоезд остановился у перрона, и мы все соскочили с бронеплощадок. Но тут же заметили, что происходит нечто странное: станция пуста, ни одного железнодорожника. А "Могучий" стоит не на станции, а довольно далеко от нее, за выходными стрелками, почти возле семафора.
Нас также поразило и то, что за "Могучим" не было видно составов, которые он должен был сопровождать. Помощник командира нашего бронепоезда приказал машинисту дать несколько гудков, а сам, сойдя с площадки, начал махать "Могучему" своей фуражкой.
И тут произошло невероятное. "Могучий" медленно продвинулся вперед, поближе к нам, и вдруг из его первого орудия раздался выстрел - прямой наводкой. Снаряд попал в наше первое орудие, пробив щит и взрывом тяжело ранив офицера, начальника орудия, и наводчика.
Затем с "Могучего" раздался второй выстрел. Снаряд задел наш паровоз, перебив какую-то трубку, из которой с шипением начал пробиваться пар.
С нашего паровоза был дан сигнал тревоги гудками. Все мы, во главе с капитаном Гудковым, вскочили на площадки и стали уходить со станции задним ходом. В это время "Могучий" двинулся за нами, продолжая стрелять. Отвечать ему мы не могли, так как наше первое направленное на него орудие вышло из строя.
Всем стало ясно, что "Могучий" ночью был захвачен красными, которые, вероятно, пытками добились от команды сведений о предстоявшей им с нами встрече в Невинномысской." - из воспоминаний вольноопера 1–го Одесского караульного полка(затем подпоручика) А.П.Альбова. Во время Второй мировой служил в РОА (майор), с 1945 г. в США. Умер 3 ноября 1989 г. в Пасифик–Грове (США).
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]